Комдив - Берг Александр Анатольевич - Страница 41

Как бы это кощунственно ни звучало, но я был рад, что стою во втором эшелоне, всё же мы были больше заточены на прорыв через вражеские позиции и рейд по ближайшим тылам противника. Таким образом, мои самоходки были всего лишь небольшой платой с нашей стороны. Я не знал точного течения Курской битвы, но, судя по имеющимся у меня сведениям, она шла в более благоприятном для нас ключе, чем в моей прошлой истории. За два дня боёв немцы смогли лишь немного продвинуться вперёд, понеся при этом просто огромные потери.

По моим прикидкам, ещё два-три дня – и немцы основательно выдохнутся, мы пойдём вперёд, но эти дни ещё надо было как-то прожить. Зато потом… Рейд по тылам деморализованного противника хорошо подготовленной группы с запасом топлива и боеприпасов мог обрушить весь вражеский фронт, парализовав его снабжение, а если ещё удастся ударить и по его штабам, то с потерей управления централизованное сопротивление будет вовсе прекращено.

Третий день Курской битвы снова начался с немецкого обстрела наших позиций, однако уже более слабого, чем в первый день. И он быстро прекратился, как только наши гаубицы открыли ответный огонь в контрбатарейной борьбе. Немецкие танки двинулись на наши позиции и почти сразу один за другим стали останавливаться. Если снаряды противотанковых самоходок и противотанковых орудий не всякий раз брали броню немецких танков, то снаряды СУ-122 и СУ-152 с первого попадания проламывали их броню или сносили башни.

В небе кружились наши истребители, и попытка немцев вызвать авиаподдержку кончилась пшиком. Хотя немецкие бомбардировщики прилетели с истребительным прикрытием, наши истребители не дали им прицельно бомбить. В итоге немцы сбросили свои бомбы куда бог пошлёт, немного досталось и атаковавшим нас немецким танкам.

Неся большие потери от нашего огня, немцы рвались вперёд и смогли продвинуться, но примерно в двухстах-трёхстах метрах от наших окопов встали. Снова началась позиционная борьба, когда немецкие танки прятались за остовами уже подбитых и старались уничтожить наши орудия и технику.

После полудня, ознаменовавшегося небольшим затишьем, немцы, накопив большое количество пехоты, попробовали снова нас атаковать, но кинжальный пулемётный огонь сначала прижал немецкую пехоту к земле, а затем заставил отползти назад, под защиту своей ещё целой и уже подбитой техники. Кроме того, мы подбили и первые ряды рванувших в атаку танков: на таком небольшом расстоянии каждое попадание в немецкий танк пробивало его броню, а снаряды КВ-3 брали в лоб даже немецкие «фердинанды». В сотне метров от наших позиций немецкая атака окончательно выдохлась, и противник отступил.

Катуков всё это время провёл на наблюдательном пункте, руководя оттуда действиями своей армии. Все его подразделения держались, противник так и не смог нигде прорваться, но на случай такого прорыва наготове стояли танки, готовые в любой момент по его приказу рвануть вперёд. Однако до конца дня немцы больше не вели активных действий: видимо, сил на это у них уже не осталось.

Несмотря на то что вся техника находилась в капонирах и была неплохо замаскирована, потери оказались достаточно большими. На такой сравнительно небольшой дистанции броня самоходок уже не могла держать вражеские снаряды, а потому много машин оказалось или уничтожено, или повреждено, и это приходилось принимать как данность. Однако немецкие потери оказались больше, и это хоть немного, но успокаивало Катукова. Приданные ему самоходки Севастьянова потеряли примерно половину своего состава: они оказались на первой линии обороны, и немцы вели по ним первоочередной огонь. Также сильно досталось и артиллеристам, у них тоже оказались очень большие потери. Однако вся передняя линия снова оказалась заставлена горящими немецкими танками, самоходками и бронетранспортёрами, а также усеяна телами их солдат.

На другой день утром артиллерийского обстрела не было, так же, как и немецких атак, день прошёл на удивление спокойно. А вот следующим утром грянуло. Несмотря на трудности, наша разведка всё же работала в немецком тылу, а потому сосредоточение немецкой техники в районе Прохоровки зафиксировало и передало командованию. Решив всё поставить на одну карту, противник за день сосредоточил там почти всю свою оставшуюся бронетехнику и утром 20 июля пошёл в атаку. Катуков успел перебросить туда все свои танки и уцелевшие самоходки, кроме него к Прохоровке подтянули технику и другие части.

Сначала на пошедших в атаку немцев обрушился артиллерийский удар, но долго продолжаться он не мог, так как немцы быстро приблизились к нашим позициям и артиллеристы были вынуждены прекратить свой огонь. Однако свою плату с противника они взяли – на поле появились первые костры из горящей немецкой техники. Когда до наших позиций осталось с полкилометра, Катуков дал приказ, и многочисленные Т-43 при поддержке КВ-3 и самоходок рванули навстречу противнику. С такой небольшой дистанции наши танки и самоходки пробивали броню любой немецкой техники, хотя, разумеется, и сами несли от неё потери.

Вот наш горящий Т-43 с ходу врезался в немецкий «тигр», и мгновение спустя оба танка взорвались. Всё поле постепенно покрывалось горящей техникой обеих враждующих сторон, и никто не намеревался отступать. Медленно, но верно мы начали брать верх: если по качеству танков был относительный паритет, то по их количеству у нас, после понесённых немцами за эти несколько дней в ходе их наступления потерь, было несомненное преимущество. Наша новая техника успешно боролась с новыми немецкими танками, и вскоре началось даже не избиение, а добивание ослабевшего противника. Наши танкисты не дали немцам отступить и жгли их технику, так что в итоге все немецкие танки так и остались на поле боя.

Наша армия почти всё сражение так и простояла во втором эшелоне, и только под конец командование отдало нам приказ вступать в бой. Именно мы окончательно сломили немецкое сопротивление, когда новая волна наших танков обрушилась на уже выдохшегося противника. Это был именно тот момент, которого я с таким нетерпением ждал. Основные наши силы, понёсшие в ходе этого сражения большие потери, нуждались в передышке, а наша армия нисколько не устала, и, кроме потерь в самоходках, которые мы понесли, помогая армии Катукова сдерживать противника, других не было. Обоз для рейда уже был сформирован и только ждал отмашки, поэтому, не теряя зря времени и пользуясь паникой, возникшей в рядах противника, наша армия рванула вперёд[42].

Переваливаясь на ухабах и достаточно сильно подпрыгивая на кочках, мой штабной бронетранспортёр, покачивая длинными хвостами двух антенн, шёл в середине колонны моей дивизии. Командирская машина шла сразу за штабным бронетранспортёром, однако я сам ехал не в машине, а в штабном бронетранспортёре. Разумеется, гораздо удобней и комфортней ехать в машине, однако в этом есть одно очень большое но: в моей машине нет рации. К сожалению, возможности достать американские «воки-токи» у меня не было, к тому же я не знал, когда именно они появились у пиндосов. Знаю только, что во время войны, а когда именно – нет. Сейчас они вроде должны уже вовсю использоваться, вот только когда начали? Да и вопросы ненужные у начальства возникнут: а я откуда про них узнал? Да ещё неизвестно, согласились бы пиндосы их нам поставить или нет.

Короче, я решил не палиться, вот и приходится теперь ехать не в своей машине, а в штабном бронетранспортёре, где установлены две рации, одна из которых мощная, для дальней связи. А что делать, сейчас связь необходима как воздух, так как от неё зависит почти всё. Обстановка меняется постоянно, и успех рейда напрямую зависит от разведки и связи, потому что разведка должна мгновенно передавать командованию добытые сведения. Кстати, Севастьянов сейчас тоже едет в штабном бронетранспортёре, правда, своём: к его штабу прикомандирована отдельная машина, причём не одна, а две.