Комдив - Берг Александр Анатольевич - Страница 1

28 декабря 1941 года. Москва

В себя я прихожу от какого-то неудобства. Не сразу понимаю, что это: состояние, как с бодуна, когда мало что соображаешь и помнишь. Первым приходит осознание, что хочется в туалет – стравить давление в клапанах. Только где я – вот в чём вопрос. И где здесь туалет, кстати?

Открываю глаза – надо мной белый потолок и солнечный зайчик. Потолок, кстати, высокий. Тянет морозной свежестью – видимо, открыто окно или форточка. Пытаюсь встать, но ничего не получается. Да, а что со мной произошло? Кроме этого пытаюсь вспомнить и кто я такой. В голове крутятся две разные личности, и вроде каждая из них я. Я что, шизофреник[1]?

Наконец мои мозги приходят в норму, и я всё вспоминаю. Вспоминаю, что теперь я полковник Игорь Николаевич Прохоров, а вторая моя половина осталась в прошлой жизни и прошлом мире. Вспоминаю и разрыв снаряда неподалёку. И сразу пронзает испуг: я что, парализован?! Сжимаю пальцы рук – работают. Пытаюсь проделать то же с ногами – одна из них неподвижна, другую удаётся слегка согнуть в колене. Ух, нет, тело слушается, пускай плохо, но тем не менее. Вот только сил приподняться у меня нет.

Тут до меня доходит, что в палате – а где я ещё могу быть, спрашивается? – работает тарелка радио и Левитан зачитывает очередную сводку Совинформбюро. Жаль, я не историк, а потому понять, как изменилась от моего вмешательства история, я не могу. Разве что остались в живых некоторые командиры, да немцев остановили чуть ли не в сотне километров от Москвы.

Тут открывается дверь, и в палату входит санитарка. Ну что можно сказать? Я пропал. Смотрю в её зелёные колдовские глаза, на тонкие, красивые черты лица, и хочется только любоваться всем этим, как произведением искусства. Пытаюсь с ней заговорить, но в горле пересохло, так что в итоге получается лишь нечленораздельный хрип.

– Вы очнулись?! – слышу радостный возглас санитарки. – Сейчас, миленький, сейчас, потерпи чуть-чуть.

Санитарка бросается к тумбочке и, взяв поилку, поит меня, при этом одной рукой приподнимая мне голову, чтобы мне было удобнее. Делаю несколько жадных глотков, и сразу становится легче, а главное, теперь я могу нормально говорить, пускай медленно и тихо, но все же.

– Сестричка, мне бы в туалет, помоги встать, будь добра.

– Забудьте, больной! Вы ещё очень слабы, вам нельзя вставать.

– Да у меня сейчас пузырь лопнет.

Санитарка наклоняется и, что-то взяв под кроватью, суёт мне под одеяло. И тут я понимаю, что это утка, и санитарка уже пристраивает её под моего шалуна. Стыдно – не то слово. Санитарка-то совсем молодая. И как мне после такого с ней говорить, а тем более ухаживать за ней?

– Ну же, давайте, не стесняйтесь, – говорит она мне.

А терпеть нет больше мочи, и я делаю это в утку. Делаю, а сам готов под землю от стыда провалиться, да только выхода другого у меня нет. Заканчиваю, и санитарка ловко выдёргивает утку. А я с ужасом думаю: что делать, когда мне по-большому приспичит? И ведь никуда не денешься. Одна надежда, что силы быстро вернутся, и я смогу сам ходить в туалет.

А санитарка тем временем шустро уносится из палаты, однако через пять минут возвращается снова, но уже не одна, а с врачом. Уставший мужик лет под сорок, хотя могу и ошибаться, осматривает меня, проверяет реакцию конечностей, делает ещё несколько только ему понятных манипуляций.

– Доктор, долго мне ещё так бревном лежать?

– Думаю, недолго: рефлексы у вас в норме, раны заживают хорошо, без осложнений. Надеюсь, через недельку вы уже сможете вставать, но лежать вам у нас всё равно не меньше месяца. Большего пока вам сказать не могу.

Хреновато. Хотя, с другой стороны, могло быть и хуже, причём намного. Делать нечего, остаётся только лежать и выздоравливать.

Встать я смог через три дня и, хоть и с трудом, доковылял до туалета. Счастья было полные штаны. Это как раз был Новый год. Силы понемногу прибывали.

А второго января ко мне пришли Неверов и Коржов. С собой принесли небольшую передачу в бумажном пакете, но меня больше интересовали новости: как там мой полк, а главное, кто им сейчас командует.

– Сергей Иванович, не томи, кто сейчас на полку, ты?

– Нет, командир, когда тебя ранило, через день прислали полковника Громова.

– И как? Как он командует? Потери большие?

– Потери существенные, но его вины в этом нет. Думаю, и у тебя они тоже были бы. Мы в наступление пошли, а там всегда потери больше. Но Громов людей бережёт, просто так под пули не гонит. Хороший командир. Хотя я, честно говоря, надеялся, что поставят меня.

– Много потеряли?

– Примерно треть личного состава и половину техники, в основном бронетранспортёры – и так ломаются, и в бою их жгут. Мы, конечно, стараемся новые добывать и старые ремонтировать, но тяжело. Это летом нам раздолье было, а сейчас трудно, примерно четверти брони не хватает до штата. Да, тебе все наши привет передают и желают скорейшего выздоровления.

– Спасибо. Вы где сейчас?

– Снова под Брянском, хотя уже пришёл приказ возвращаться в Москву на пополнение и переформирование.

– Какое переформирование?

– Да бес его знает, на следующей неделе будет ясно. Мы, собственно, сегодня приезжали новые казармы смотреть, куда нас определяют, вот воспользовались оказией и к тебе заскочили. Так что жди нас через неделю снова в гости, и не нас одних.

Долго нам разговаривать не дали: моего начштаба с начальником разведки выгнали взашей. Жаль, что мало поговорили, но главное я узнал: полк относительно цел и будет отведён на отдых и пополнение. И да, стоят сейчас под Брянском, а его вроде гораздо позже освободили[2].

Главное, что ближе двухсот километров от Москвы немцев нет, так что линия обороны проходила по линии Тверь – Ржев – Вязьма – Ефремов. Я лишь примерно представляю себе эту линию, а главное, не знаю, что было в моём времени захвачено немцами, а что нет. Радует лишь то, что полк хоть и понёс потери, но сохранился и его переводят в Москву. Правда, на сколько, неизвестно, и, думаю, долго ему тут задержаться не дадут.

Через две недели меня снова пришли навестить Неверов и Коржов, и от них я узнал последние новости о моём полке. А новости – хоть стой, хоть падай; хорошо, что я и так лежу. Это было как пыльным мешком по голове.

Короче, мой полк переформировывается в дивизию. В первый момент я просто впал в ступор – а кто командовать будет? Или Громова на первый полк, а я буду, как выйду из госпиталя, второй полк формировать?

Неверов мне всё разъяснил, он сам это только вчера узнал, когда его вызвали в отдел кадров. С учетом наших успехов, как в рейдах, так и сначала в обороне, а потом и в наступлении, высокое начальство решило на основе моего полка создать отдельную механизированную дивизию, которая будет подчиняться лично Ставке. Вот такие пироги с котятами. Полковник Громов, который принял командование полком, так и останется его командиром. Командовать вторым полком, который будет сформирован здесь, в Москве, будет полковник Брагин, а я назначаюсь командиром этой дивизии.