Встреча - Ласки Кэтрин - Страница 12

Хью нашёл статью профессора Лоуренса, – имя неизвестно, – приводившего научные доказательства существования «мифических морских существ».

– Лоуренс, – хрипло повторила Мэй. – Так звали моего отца, капитана «Решительного», корабля королевских военно-морских сил.

– Знаю, – ответил Хью. – Я не совсем уверен, что это значит, но совпадений слишком много, чтобы они ничего не значили. Думаю, у тебя должны быть какие-то родственники – дядя, кузен или кто-то ещё. Кто-то влиятельный, кто мог бы помочь. Думаю, тебе стоит приехать ко мне в Кембридж. Сможешь завтра сесть на «Прути»?

– Да, только скажи, где мне тебя найти.

– Я встречу тебя на пристани.

– Спасибо, – с долгим вздохом проговорила Мэй. – Не верится, что ты делаешь всё это для Люси. И для меня.

Повисла пауза, и на мгновение Мэй подумала, что связь прервалась. Но потом раздался его голос, твёрдый и ясный:

– Я сделаю для тебя всё, что угодно, Мэй.

«Высунь-ка свой маленький язычок, и я отрежу его в счёт оплаты», – потребовала морская ведьма у русалочки в обмен на зелье, которое бы заставило принца в неё влюбиться. Этти вздрогнула. Девочка ненавидела «Русалочку», но с момента ареста Люси её неумолимо тянуло перечитывать эту сказку. В детстве она была у Этти любимой. Когда девочка читала её несколько лет назад – до встречи с Ханной, Мэй и Люси, – сказка Андерсена казалась ей романтичной и прекрасной. Но теперь, узнав трёх настоящих русалок, Этти поняла, как неправ был Андерсен, описывая подводный мир. Теперь она знала, каков он на самом деле, – ей рассказали о нём три настоящие дочери моря. Мир, описанный Андерсеном, стал походить на чрезмерно украшенный именинный торт. Больше всего Этти возненавидела часть о «душе». В особенности старую глупую бабку-русалку, шамкавшую о том, что у детей моря нет бессмертных душ, как у людей на земле.

Теперь же её привлёк ужас, заключённый в «Русалочке». Ханна, Мэй и Люси, может, и были морскими созданиями, но также и девушками из плоти и крови. И самыми близкими подругами Этти. Даже родные сёстры, Кларисса и Лайла, оказались ей не так близки. Особенно Лайла, признанная «психически неуравновешенной». Какой эвфемизм. Она была просто невменяемой и откровенно подлой. Ещё была Кларисса, милая, но весьма скучная, внезапно блеснувшая обещанием неземной красоты и охотно превратившаяся в маленькую куколку, которую так нравилось наряжать их матери. Это, конечно, было горчайшей иронией. Её собственные сёстры росли настолько непохожими на неё, насколько это вообще возможно, зато Ханна, Мэй и Люси казались настоящей роднёй. Она завидовала не только их дикой природе, позволявшей им беспрепятственно бороздить море, но была в восторге и от их живого ума. Каждой были дарованы ум и талант, находившие отклик в душе Этти. Ханна играла на арфе прекраснее любой заслуженной арфистки, когда-либо слышанной Этти, извлекая из инструмента неземную музыку, казалось, нашёптанную связью девушки с морем. У Мэй был острый ум. Она быстро научилась у Хью брать производные, то есть «залезла» уже даже в матанализ. Она справлялась с угловыми коэффициентами и тангенсами, тогда как Эттино математическое образование резко прервалось, когда она поняла, что её гувернантка, миссис Адмор, даже квадратный корень не могла вычислить. Люси была прекрасной художницей, по мнению Этти, значительно превосходящей Стэнниша Уитмана Уилера. Люси часто писала акварельными красками абстрактные беспредметные картины, вызывающие глубокие чувства. Рассматривая их, девочка чувствовала шум моря или глубокую тишину лунной ночи.

Этти начала перечитывать сказку с тех пор, как Люси вынесли приговор, словно таким образом готовя себя к её смерти. Но беспокоилась не только из-за Люси. Ханна тоже переживала своего рода смерть при жизни. Стэнниш Уитман Уилер словно бы тоже отрезал её маленький язычок. Тогда Этти впервые открыла, что в мире мужчин девушкам, будь они людьми или русалками, приходится многим жертвовать.

– Тошнотворно! – пробормотала Этти, захлопывая книгу. Завтра она поедет к дядюшке Баркли и дядюшке Годфри – добиваться помощи Люси. До казни остаётся всего месяц. А сегодня она собиралась отправиться в Кембридж и встретиться с Мэй – впервые с лета.

Этти всё ловчее убегала незамеченной из дома на площади Луисбург. Сегодня она незаметно выскользнула через чёрный ход и пошла по площади Боудойн – взять электрокар до Кембриджа. Они с Мэй договорились встретиться на парковой скамейке близ реки.

Девочка подбежала к Мэй и обняла её.

– Только посмотри на себя, Этти! – воскликнула Мэй. – Как ты вытянулась. Клянусь, ты выросла дюйма на два с тех пор, как мы виделись.

– Не слишком-то быстро, – заметила Этти, рассмешив Мэй. – Ты здесь спускаешься в воду, когда плаваешь по ночам?

– Нет, конечно, нет. Здесь меня всякий может увидеть. Я отхожу немного подальше. – Она указала на восток. – Там есть мост – очень удобно, под ним – как под крышей.

– Я бы приехала раньше, но мне не просто уходить. Приходится перешиваться, знаешь ли.

– Перешиваться?

– Да, модные платья для путешествий. Видишь ли, я совершенно неожиданно выросла на два дюйма. Поэтому одежда, на которую рассчитывала мама, мне больше не подходит: вызвали швею, которая в срочном порядке должна состряпать на меня пять новых платьев. И то не хватит на каждый вечер плавания.

– Ты должна переодеваться каждый проведённый в море вечер?

– Да.

– Странно.

– По мне, так глупо, – буркнула Этти. – А что ты хотела мне рассказать? Не томи!

– Ну, – медленно начала Мэй. – Думаю, самое главное, что я обнаружила, так это мотив убийства Перси Вилгрю.

– И, исходя из этого, убийцу?

– Конечно. Мотивом был стыд. А убийцей – мать Люси, Марджори Сноу.

– Я знала! – Этти стукнула себя по коленке. – Я всегда знала это.

Мэй рассказала Этти о записке и своей уверенности, что её написала Марджори Сноу, чтобы возложить вину за убийство герцога на Люси. Этти тут же согласилась, что это самая правдоподобная версия. Теперь надо было донести свои догадки до дядюшек. Молча сидя на скамейке рядом с Мэй, Этти смотрела, как мимо идут две девушки в серых платьях. Они шли, вчитываясь в открытые книги, и время от времени останавливались, склоняясь друг к другу и разговаривая.

– Студентки Рэдклиффа? – спросила Этти. В её голосе кипело волнение, словно она была на сафари и только что заметила редких экзотических животных.

– Думаю, да. Видишь их сумки для книг? – ответила Мэй.

– Я бы всё бросила, чтобы оказаться одной из них. Ходить по берегу реки с книгой в руке и думать о всевозможных вопросах… и… и…

– И что, Этти? – спросила Мэй, склоняя к девочке голову.

– И, я не знаю, училась бы считать производные. Погрузилась бы в матанализ, – со вздохом проговорила она. Мэй мягко улыбнулась. Ханна всегда говорила, что Этти – особенная. Вот бы в мире было побольше людей, похожих на Этти.

Пока все были поглощены сборами в традиционную, но немного задерживающуюся поездку в Европу, выскользнуть из дома не представляло особого труда.

Этти не нужно было садиться на электрокар, чтобы навестить дядюшек, – до них она могла добраться пешком, просто пройдя на Бикон-стрит прямо по Бикон-Хиллу, потом – через Городской сад и выйдя к началу Коммонуэлс-авеню. Её целью был дом номер 45, где проживали дядюшки Год и Барк. Среди краснокирпичных домов элегантный таунхаус с фасадом из серого известняка и небольшими коваными балконами смотрелся скорее по-парижски, чем по-бостонски. Этти взошла вверх по лестнице, молясь, чтобы дядюшки оказались дома. Они принадлежали к многочисленным художественным и учёным обществам и постоянно отсутствовали, находясь то на одной встрече, то на другой. Девочка приподняла латунный дверной молоточек в форме ананаса и постучала три раза: Флорен, их дворецкий, был глуховат. Как бы ей хотелось, чтобы это относилось и к мистеру Марстону, дворецкому Хоули. Мэй испытывала сильнейшее искушение проникнуть в его кабинет и воспользоваться телефоном, одним из трёх в доме, пока он был в винном погребе. Но у того был сверхъестественно острый слух, и это, вместе с пресловутым третьим глазом на затылке, создавало множество препятствий. И всё же она ускользнула из дома, хотя было бы лучше сначала позвонить дядюшкам – убедиться, что они на месте. Минуту спустя девочка услышала скрежет поворачиваемого замка.