Бояться поздно - Идиатуллин Шамиль - Страница 26

И тут Марк заорал.

Аля вздрогнула, вскинула глаза и чуть не сбросила на пол ноутбук, вскочив и как-то посторонне удивляясь, насколько неизобретателен в выражениях Марк. Потому что он провопил:

— Ты что творишь, факин невменько! Ты ж меня грохнул!

Он каждый раз это слово в слово будет повторять, подумала Аля, странно немея тем участком сознания, который уже постиг, что это не повтор. И Марк гаркнул:

— Народ, меня слышит кто? Осторожней, тут, блин, гасят всех!

Он буянил, не отрывая глаз от экрана, а Алиса и Тинатин, которые не могли его не слышать, реагировали как-то странно: хмурились и вперивались в экраны, чтобы тут же, обиженно распустив лица, приняться вяло поводить мышками в такт воплям Марка.

Но Аля смотрела уже не на них. Она смотрела на темный силуэт, который выскользнул из двери, ведущей к лестнице на второй этаж, и странным дерганым шагом двинулся к выходу. За ним проследовали еще два силуэта, быстрых, беззвучных и не позволяющих себя рассмотреть: глаз либо отставал, либо опережал фигуры, чуть-чуть, да промахиваясь с фокусировкой. Они не обратили внимания ни на Алю, застывшую в дурацком положении из поговорки «ни сесть ни встать», ни на ребят. А ребята не обратили внимания на посторонних в доме, будто герои мультика, зачарованные злым волшебником. Пялились в экраны, помаргивая и затухающе шевеля мышками.

Аля, дождавшись, пока дверь в прихожую, беззвучно открывшись перед первым силуэтом, так же беззвучно затворится за последним, осторожно поставила ноут в кресло, выпрямилась и сказала:

— Ребят! Алиса, Тинатин! Вы видели? Марк!

Ребята не отзывались. Тратить время на тормошение было бессмысленно.

Аля рванула к двери и выскочила на крыльцо, не одеваясь и не обуваясь.

Вокруг была ночь, подозрительно тихая и черная для популярной базы отдыха. Не горели окна соседних домиков, не полыхали мангалы, не разрывали небо петарды и фейерверки, не кричали дети, пьяные мужики, веселые женщины и подрощенная гопота, никто не пел, не матерился, не гонял фоном любимые песни и не прогревал машину. Не пахло ни шашлыком, ни дымком, ни хвойным лесом — лишь свежезажженной спичкой слегка.

Двор, уже присыпанный снежком, нападавшим, видимо, после ужина, был пуст, чист и избавлен от свежих следов. Никто его не пересекал — уж в последние минуты точно. Будто три силуэта Але пригрезились. Или были невесомыми. Или не покидали дома.

Аля резко повернулась и уставилась в темноту малюсенькой прихожей, которую только что пролетела. Никого там не было, но нашарить выключатель под куртками не получалось. Аля трясущейся рукой полезла за телефоном — и тут он зазвонил.

От неожиданности Аля дернулась так, что едва поймала скользкий аппарат, заплясавший в руках серебристой рыбкой. И снова чуть не уронила, увидев, что звонит мама.

Которой Аля за этот нескончаемый день звонила, писала и отправляла фотки и войсы раз двести — и, кажется, ни разу успешно. А теперь она сама звонит. Как раз вовремя.

Аля отчаянно нажала зеленую иконку и закричала в поднесенную к лицу трубку:

— Да, мама, здравствуй, я слушаю!

Телефон молчал. Звонок оборвался.

Аля трясущимся пальцем ткнула в контакт «Мама», вслушивалась в гудки, пока чужой голос не сообщил про несовпадение абонента с настоящим временем, сбросила, повторила вызов и слушала гудки снова, и снова, и снова, рыдая уже в голос и надеясь, что каким-то чудом самый нужный абонент все-таки совместится с этим поганым настоящим временем.

Наконец она вытерла леденеющие слезы с лица и с подергивающего изображением, очевидно, от мороза экранчика, подумала и открыла историю вызовов.

И обнаружила, что начала перезванивать маме в 20:07 и набрала ее номер пять раз. А входящий вызов от мамы поступил в 20:03. Аля никак не могла на него ответить. Когда часы в телефоне показывали 20:03, по часам в ноутбуке оставалась минута до 20:00. До запуска игры. Так что Аля всю эту минуту висела над клавиатурой, дожидаясь, пока ей позволят мчаться к захламленным покоям, зеркальной шкатулке и ссылке на стрим Марка.

Время, которое было настоящим для Али, оказалось недалеким прошлым для Марка, ребят, мамы, папы, Амира и всего-всего мира. Их разделяло всего четыре минуты. И перепрыгнуть эти четыре минуты было абсолютно невозможно.

— Мама, — сказала Аля. — Мамочка!

И, всхлипнув, ударила телефоном себе по лбу. Точнее, ударила лбом по сиденью переднего кресла.

Аля принялась звонить маме, как только пришла в себя. Вскочила, пошатываясь, выхватила с полки чемодан и одежду, чтобы больше не отвлекаться, и убежала в тамбур, игноря оклики Алисы и попытки Марка догнать и отобрать ношу.

Мама не отзывалась, папа и Амир тоже. Но Аля вызывала их по кругу, раз за разом. Пока не сообразила, что они ведь обнаружат эти звонки в пропущенных, испугаются, начнут перезванивать, не смогут — и вот тогда забеспокоятся по-настоящему.

Ну и ладно, подумала Аля. Может, хоть поднимут тревогу и придумают что-нибудь. Они же взрослые и умные — ну, мама и папа, не Амир же. А не придумают, так хоть подергаются немножко. Не мне же одной страдать, пока они там балиш с кыстыбыями[7] пожирают.

Алю немедленно накрыл горячий стыд — такой, что захотелось не просто по щекам себе надавать, но и нос разбить, что ли. Нос к следующему витку будет невредимым, мертвец — живым, а самое лютое беспокойство родителей — никогда не существовавшим. Они и не заподозрят, что не слишком ласковая, но добродушная вроде старшая может гальванизировать любимых родителей просто так, из желания размазать несправедливость на всех, до кого дотянется. Но Аля-то будет помнить. Даже если забудет все остальное, будет помнить, как старательно обращалась в гадину.

А допустим, я этого не переживу и останусь тут навсегда — родители-то как это переживут? Для них-то жизнь продолжится. Без меня.

Интересно, как это будет для них — что я погибла, исчезла? Или просто стерлась из памяти, как в фантастических сериалах?

Мне-то все равно.

Нет. Не все равно, четко поняла Аля. Родители меня любят, может, даже сильнее, чем я их, — хотя как это можно сравнивать? Мой уход, как бы он ни был оформлен, проделает в их жизни дыру в полмира величиной.

Он их просто раздавит.

Аля поспешно убрала телефон и закивала очередной реплике Тинатин, запоздало показывая, что слышит, соглашается и страшно рада очному знакомству.

Чудовищно глупо и несправедливо это все. Бесит, что невозможно понять ни смысла, ни правил. В жизни обычно так и бывает, если выйти за привычные рамки. Человек предпочитает существовать внутри четких и очевидных рамок — внутри квартир, школ, университетов, городов или деревень, улицы в которых расчерчены, а стены ровны, внутри семей, классов, учебных групп и рабочих коллективов, действующих по давно заведенному порядку. Но этот порядок старательно придумывался, складывался и обустраивался поколениями умных людей. Он искусственный. Даже лес, сквозь который мы идем, искусственный, он сильно вырубался, например, вдоль этой дороги, активно чистился, а местами высаживался и обновлялся.

В натуральной природе царит хаос, вызванный столкновениями разных порядков — ко всеобщему неудовольствию, между прочим. Жизнь не готовила мошку к размазыванию по лобовому стеклу, да и водителя это не радует. Но жизнь такова.

Какого черта такова игра? «Это просто игра. Тут все по-честному» — кто это сказал, Марк или Алина? Не помню уже, да и неважно. Важно, что это на самом деле так. Игра придумана людьми, к тому же она детективная, про логику. Любые неожиданности в ней должны подчиняться четким правилам, которые надо обнаружить, понять и вооружиться ими.

Как, блин, вооружаться, если правил просто нет?

Так нечестно.

Даже если правила есть, но они сводятся к тому, что я останусь здесь, никогда не увижу ни маму, ни папу, а они не увидят меня, — это что, честно?