Песня Безумного Садовника - Кэрролл Льюис - Страница 5

На мосту порыбачить от скуки».

Выбрал самую прочную удочку он,

Преисполнился злобного духу –

И в родимого брата вонзил свой крючок,

Как вонзают в червя или в муху.

Завизжит и свинья, если дать ей пинка,

Закричит и петух: «Кукареку!»

Но истошней и звонче вскричал младший брат,

Старшим братом низвергнутый в реку.

И тотчас, как плеснуло, вокруг собралась

Вся веселая рыбья семейка:

И сазан, и голавль, и плотва, и карась,

И проворная рыбка уклейка.

И хвалили они рыбака-добряка,

И на много ладов повторяли:

«Вот так славный обед! С незапамятных лет

Мы наживки вкусней не клевали».

«Поделом же тебе! – старший брат проворчал. —

Ждал я годы, и дни, и недели;

Долго, братец любезный, ты мне докучал,

Удручал ты меня с колыбели».

«Помоги, старший брат! Разве я виноват?

Посмотри, как взялись эти черти!

Ведь съедят меня милые рыбки, съедят –

А не то защекочут до смерти.

Рад любой рыболов, если правильный клёв,

Лучше нету хорошего клёва, —

Только если не вместо наживки висеть,

А на месте сидеть рыболова.

Милый братец, спаси! Заклюют караси!

Пожалей ты злосчастного братца!

Хоть я сызмала в речке купаться любил, —

На крючке неприятно купаться.

Если б мог я сейчас с бережка иль с моста

Наблюдать этих рыбок прекрасных,

Я б твердил без конца: красота, красота –

И не ведал терзаний напрасных.

Я б забыл про уду, про питье и еду,

Я с рыбалкой навеки б расстался

И смотрел на язей, как на лучших друзей,

Да игрой пескарей любовался!»

«Как! Забыть про уду, про питье и еду

И навеки забросить рыбалку!

Извини меня, брат, ты несешь ерунду,

Мне тебя, неразумного, жалко.

Для того и даны караси, сазаны,

Чтоб ловить разжиревших в июле

И с укропом потом и лавровым листом

Их варить в чугуне иль в кастрюле.

Лучше нету ухи из ершей и язей,

Да и жарить их тоже неплохо;

Нет, с рыбалкой, клянусь, ни за что не прощусь,

Никогда, до последнего вздоха!»

Тут на берег выходит младая сестра

И ужасную видит картину;

Замирает она, и хладна, и бледна,

И роняет на землю корзину.

«Брат, поведай мне: что у тебя на крючке?

Что, безумец, ты сделал наживкой?»

«Голубок прилетел, он мне петь не хотел,

Для него это стало ошибкой».

«Вот так новости! Голуби разве поют?

Брат, признайся, что это такое?»

«То мой братец в реке, он висит на крючке,

Ах, оставьте меня вы в покое!

Сам не знаю я, как получилося так,

Это грех мой и тяжкое горе.

О, прощай! Поплыву я в неведомый край,

Уплыву я за синее море».

«А когда ты вернешься, о брат мой, скажи,

О, скажи мне, мой брат и опора!»

«Я вернусь, когда все облысеют ежи,

То есть очень и очень нескоро».

И сестра повернулась, рыдая в платок:

«Ох, накажет Господь непоседу!

Вот несчастье! Один совершенно промок,

А другой опоздает к обеду!»

Отвергнутый влюбленный

Три версии

1. Малахольно-слюнтяйская школа

Она отвергла все мольбы!

Я отступаю без борьбы.

Ах, если бы – ах, если бы

Ей стать мудрей!

Скажу – увы! Увы – скажу!

Рвать волосы я погожу –

Я этим только наврежу

Красе своей.

2. Мужественно-бывалая школа

Ах, вот как! Нам не по пути?

Вот дура, господи прости!

А ведь она уже почти

Сказала «да».

Ну, и пошла она к чертям!

Что, разве в мире мало дам,

Готовых быть любезней к нам?

Да ерунда!

3. Германо-романтическая школа

Итак, надежды нет вблизи?

Так жги, огонь! Змея, грызи!

Клинок, насквозь мне грудь пронзи!

Разверзнись, ад!

Неблагодарная, прощай!

На атомы разбит мой рай.

О сердце, сердце! выбирай –

Сталь или яд!

Загадочное стихотворение

Он знал про этот разговор

Не больше, чем сейчас, —

Что оставалось до сих пор

Загадкою для нас.

Он всё сказал ей, что хотел,

Она не поняла;

Напрасно он в упор глядел

На них из-за угла.

Ни трепет рук, ни взмах ресниц –

Ничто не помогло,

Хоть много удивленных лиц

Смотрело сквозь стекло.

Ему казалось, что она

Могла б умерить пыл

И не швыряться из окна

Бутылками чернил.

Но ей осталось невдомек,

Что он имел в виду,

Когда запрыгнул, как сурок,

В омнибус на ходу.

Он дал ей два, он дал ей три,

Он дал ей целых пять,

Хотя, готов держать пари,

Не нужно было брать.

Я мог ручаться головой,

Что слух до них дойдет;

Но этой вести роковой

Они не дали ход.

Всё то, что знаем мы о них,

Или они – о нас,

Пусть будет тайною троих,

Сокрытою для глаз!

Верный рыцарь

На склоне дня он вышел в путь,

Надев галоши и чуть-чуть

Хлебнув (чтобы развеять мрак!),

И к берегу направил шаг –

Туда, где в скалы бил прибой

И над прибрежною тропой

Виднелся замок на скале;

Там, с едкой думой на челе

Стоял он, вглядываясь вдаль,

Потом вздохнул; горизонталь

Из недр его исторгла стон,

И трижды содрогнулся он.

И наконец, устав стонать,

Он в город повернул опять.

Он шел, утратив жизни цель,

По узким, тесным, словно щель,

Пустынным улочкам кривым;

И старые дома над ним,

Клонились молча с двух сторон,

Шепча друг другу, как сквозь сон:

«Мы скоро встретимся». Вокруг

Несли укроп, везли сундук,

И кто-то, выйдя на балкон,

Вывешивал белье. Но он,

Шагал вперед, шагал вперед,

Как тот, кого никто не ждет.

И знали люди, глядя вслед,

Что этот рыцарь много лет

Любил волшебницу Шалот;

Но съел бедняжку кашалот.

Плач шотландца

Мы с ней хотели вместе плыть

В Шотландию из Бристоля.

Нас ожидавший пароход

Уже я видел издали.

Уже свернули мы вдвоем

На ту Морскую улочку,

Я только сбегать захотел

Купить в дорогу булочку;

С повидлом булочку одну

И булочку с корицею,

Да заодно уж бутерброд

С сосиской и с горчицею.

Я только раз его куснул,

И вдруг увидел издали,

Как мой прекрасный пароход

Отчаливает с пристани.

Напрасно я кричал, свистел,

Напрасно звал полицию,

Все, что досталось мне в удел –