Жена на продажу, таверна на сдачу (СИ) - Фрес Константин - Страница 2

Я думала, он нищий! Откуда у него пара серебряных?! И зачем ему я?!

Глядя на его морщинистую физиономию, на дрожащие колени и согнутую спину, я так и обмерла. Он что, тоже рассчитывает на… ночь любви?!

Этого еще не хватало!

— Продано! — взревел радостный ведущий и дернул меня за веревку. — Два серебряных за молодую женушку! Эх, завидую я папаше Якобсу! Она славно погреет его старые косточки сегодня ночью!

— Болван, — проскрипел папаша Якобс и, шлепая растоптанными башмаками, медленно бредет к помосту.

Аукционист от старика получает медяшку — я вижу, как ловко он ловит монету на лету. И тотчас испаряется, не хочет быть свидетелем моих слез и криков.

А вот семейство мужа, кажется, уж совсем толстокожее.

Мой плач их не разжалобил. Уж точно не больше скрипа сухого дерева.

Они сбежались к помосту как волки на запах крови, тянут руки, не обращая внимания на меня и на мои слезы.

Как будто я правда не живое существо. Как будто я не слышу, не вижу и не чувствую! И как будто от моей мольбы можно отмахнуться, как от комариного писка!

От злости я крепко сжимаю зубы и усилием воли прекращаю реветь.

Ни слезинки больше моей не увидят, пиявки!

Муженек мой первый за деньгами прибежал; конечно, важничает, надувается, как индюк. Строит из себя важного господина. А у самого глазки так и бегают, ищут, где у старика карман, набитый деньгами!

— Держите ваше серебро, — скрипит папаша Якобс и протягивает руку за веревкой, на одном конце которой болтаюсь я.

— Мы тоже хозяева! — орут папаша с мамашей наперебой. — Нам, нам!

Муж берет серебряный важно, неторопливо. После он разворачивается, подает старику лист, на котором аукционист написал мое имя, дату покупки и стоимость товара. То есть меня.

И сваливает в закат навсегда, не интересуясь больше моей судьбой.

Мне остается только проводить его взглядом.

А вот его папаша и мамаша за деньги передрались.

Толкались локтями, чуть ли не по рукам друг друга били. Но в итоге мамаша исхитрилась, опередила своего старикана-мужа, ухватила монету трясущейся рукой. Спрятала ее в карман своего платья, прикрыла оборками, и с довольной миной сложила ручки на животе.

— Маловато будет, — заметил папаша с постной миной. Ему денег не досталось, только пара оплеух от любящей супруги. Поэтому вид у него был несчастный и недовольный.

— За ее услуги можно и накинуть, — поддакивает мамаши с довольной ухмылкой. — Она молода, сильна. Проработает долго, даже если не кормить. Посмотрите, какие крепкие у нее плечи! А ноги?! — и она ухватила меня за ляжку, ну точно, как корову. Я с омерзением откинула ее липкие руки от себя. От отвращения меня чуть не вырвало.

— Благодарствую, не нуждаюсь, — каркает папаша Якобс, неприязненно глядя на старуху.

— Вещи ее денег стоят! — почтенный старик, отец мужа, мертвой хваткой вцепляется в мою юбку, и я верещу, понимая, что он сейчас с меня ее стащит. — Извольте заплатить! Или поведете ее голой!

— Конечно, поведу, — парирует папаша Якобс как ни в чем небывало, суковатой палкой как следует треснув старика по руке. — Поведу и голой, и без кожи. Если вы заплатите штраф за непристойное поведение вашего товара, хе-хе-хе… Руки прочь, стервятники! Иначе потратите серебро на лекарей!

А старичок-то не так прост, каким кажется! Он совершенно прав; если папаша моего мужа вздумает раздеть меня на площади, его как минимум посадят в кутузку на пару дней.

— Не изволите ли составить контракт? — меж тем пела приятным сладким голоском мамаша. —Будете отчислять нам по половине серебряного в месяц. И тогда она навеки ваша. Выкупить себя не сможет никогда! А вы на всю жизнь приобретаете услужливою и сильную прислугу!

У меня в глазах темнеет от подлого предложения этой старой жабы!

Но папаша Якобс не зря славится своей скупостью на всю округу.

Половина серебряного — это очень много. Он не собирается отдавать такие деньги черт знает кому! А у меня брезжит надежда. Если он не согласен на контракт, значит, я смогу отработать и выкупиться?! И буду свободна?!

— Да черта с два, старая вешалка, — грубо отвечает он. — Можете продолжить торги, если не нравится моя цена. А я дома подожду конца аукциона, — бросил папаша Якобс и потянул меня за веревку, словно скотину. — Ну, пошла! Нам еще до дома добираться!

***

…Как так вышло, что я оказалась здесь?!

Я четко помню, что еще вчера я закончила кулинарную академию на «отлично».

Все экзамены сданы. Все супы сварены, роскошные блюда приготовлены и оценены по достоинству комиссией.

И я, счастливая, скачу через лужи, прижимая к груди диплом и приглашение работать в самый элитный ресторан города.

Это было просто сбывшейся мечтой. Главным призом, счастливым билетом в жизнь.

Позади меня рыдают побежденные конкурентки, а я несусь, промокшая и счастливая, не чуя под собой ног и не видя опасности.

Я, конечно, не была глупа, и ожидала подвоха от моих однокурсниц.

Они тоже боролись за право работать в этом ресторане. И проиграли. Ну, максимум, что они могли натворить — попробовать подсыпать соли, перца, подлить уксуса, чтоб испортить мне блюдо.

Но всего этого не произошло.

Следили за нашей готовкой очень тщательно, и такой фокус пресекли бы, а саму фокусницу дисквалифицировали бы. Поэтому каждая полагалась только на свое умение.

И я выиграла в честной борьбе!

Но вот к тому, что меня переедут на машине после завершения конкурса, я готова не была…

Что это была за машина — я не рассмотрела. Помню только слепящие фары и сверкающие капли на лобовом стекле.

Я и пискнуть не успела. И испугаться тем более.

Помню только невероятное изумление. Что, серьезно?!

Да, и еще перекошенное от злобы лицо девчонки за рулем. С потеками дешевой туши на щеках.

Оскаленные зубы, отчаянье в каждой черте.

— Ну ты и дура, Катька! — изумленно хотела сказать я, но тут страшный удар смешал меня с вечностью.

Не знаю, сколько времени я в изумлении смотрела на слепящий свет, пытаясь рассмотреть — рай? Ад? Ну, куда-то же я все-таки попала!

А потом слепящий свет погас, и я обнаружила, что сижу без сил за столом, и все тело ломит.

А сама я одета, как средневековая крестьянка.

И муж — вот этот красноносый человек с остатками волос вокруг блестящей лысины мой муж! — говорит мне, повторяет в который раз, что я должна покинуть дом.

— Дом нам больше не принадлежит! — нудно бубнил он.

А сердце в моей груди билось, едва не разрывая грудную клетку.

И я не понимала, какая я настоящая. Та, что осталась без дома или та, что погибла под колесами машины? Или это только приснилось мне?..

Две жизни крепко сплелись, смешались в моем сознании.

«Второй шанс! — грохотало в моем мозгу. — Второй шанс!»

Хорошенький же шанс, если разобраться. Кажется, я попала…

Было темно, когда мы добрались до таверны, где теперь мне предстояло прислуживать. У меня зуб на зуб не попадал, я была насквозь мокрая и грязная. Потому что по пути несколько раз поскальзывалась и валилась прямо в лужи.

Ноги сбила, все тело ломило от холода и усталости.

Папаша Якобс был не суше меня, но хоть не такой грязный. Он шел, словно не замечая колотящего его по спине дождя. Его башмаки уныло шлепали по раскисшей грязи. Рука его то и дело тянула меня за веревку. Если рывок был сильным, я валилась на землю.

Это папашу Якобса останавливало. Он молча ждал, когда я поднимусь, а потом отворачивался и продолжал путь. Молча. Даже не ругался.

Перспективы вырисовывались самые мрачные.

Таверна, куда приволок меня старик, называлась приятно. «Печеное яблоко».

Но, пожалуй, на упомянутое яблоко она походила только одним — коричневым цветом.

Все было закопчено и засалено. Фонари горели тускло, потому что их стекла никто давно не протирал. Огонек был еле виден сквозь крохотный зазор в грязи.