Персик - Адлер Элизабет - Страница 42
- Предыдущая
- 42/107
- Следующая
Пич жалела молодого Тома Лаунсетона, который сидел рядом с ней за обедом и был так сражен красотой Лоис и отчаянно влюблен, что ничего не ел.
— Ты должен попробовать это, — сказала Пич, надкусывая шоколадное суфле.
Том тяжело вздохнул, пододвигая ей тарелку.
— Ешь и мое, тебе надо немного поправиться. Пич раздраженно осмотрела свою худенькую фигурку. Да, действительно, у нее была слишком маленькая грудь, но она развивалась, и Пич надеялась, что она станет красивой. Она же не худа, как палка, ведь правда? Нахмурившись, Пич доела суфле.
— Тебе нравится, да? — спросил он, на какое-то мгновение отводя глаза от Лоис, чтобы улыбнуться Пич.
— Очень, — согласилась Пич. — Я вижу, ты восхищен моей сестрой? — добавила она.
— Кто же может не восхищаться ею?
— Держу пари, у тебя нет сестер, — интуитивно догадалась Пич.
— Братья, — сказал Том, усмехнувшись. — Один — Гарри, он в Оксфорде, другой, младший — Арчи, заканчивает Итон и будет продолжать образование.
— А ты?
— Я просто путешествую перед поступлением в Кембридж. Я работал на ранчо в Колорадо, а до этого — в гонконгском банке и на ферме, где разводят овец, в Австралии. Считается, что это дает ощущение настоящей жизни в период между школой и университетом.
Пич была заворожена его рассказом о том, что живет он в старинном кирпичном доме в стиле королевы Анны, который называется Лаунсетон-Холл, в деревне с названием Лаунсетон Магна.
— Я думаю, что немного скучаю по всему этому, — признался Том. — Я отсутствовал почти год.
— Ну, похоже, это не из тех мест, которые быстро меняются, — успокоительно заметила Пич.
Том пригласил ее на танец, и Пич танцевала, забыв о своей застенчивости, под самые модные мелодии. Том рассказал, что ему девятнадцать лет и он собирается изучать в Кембридже историю, но на самом деле хотел бы заняться фермерством. Лаунсетон-Холлу принадлежало несколько сотен гектаров, это феодальное владение состояло из трех ферм, и Том считал, что когда-нибудь встанет во главе этого хозяйства.
— На Гарри нельзя, в этом положиться, — усмехнулся он. — Гарри талантлив. Он опубликовал свой первый роман в семнадцать лет, и все говорят, что он — гений.
Пич подумала, что «гений» звучит не слишком весело.
— Дорожный роман? — дразнила Лоис, когда Пич в изнеможении упала на кровать.
— Конечно, нет, — насмешливо ответила Пич, — он влюблен в тебя, Лоис, как, впрочем, и все остальные.
Через два дня, глядя на берега Франции, вырисовывающиеся в утреннем тумане, Лоис неожиданно спросила:
— Нацисты действительно взорвали Старый порт в Марселе?
Вопрос застал Пич врасплох, и она изумленно посмотрела на Лоис.
— Да, они взорвали целый квартал, улицу за улицей. Десять тысяч людей были эвакуированы. Рассказывали, что в гавани видели плавающие трупы крыс и немецких дезертиров. — Поколебавшись, всего одну минуту, она добавила: — Многим из бойцов Сопротивления удалось бежать.
Лоис пристально смотрела на серый горизонт, и Пич с нетерпением ждала, что она скажет, но сама боялась задавать вопросы. Что помнит Лоис, спрашивала она себя. И помнит ли она Ферди? Но сестра не промолвила больше ни слова.
Лоис приветствовала дворецкого Оливера в парижском доме, как будто знала его многие годы, и Пич было интересно, не ошиблась ли она и не приняла ли его за Беннета. Лоис понравилась новая комната, приготовленная для нее, — раньше она была кабинетом Месье на нижнем этаже, она восхищалась новыми занавесками в белых и зеленых тонах, шелковым покрывалом на кровати, вскрикнув от радости при виде специальной ванной, где кран и раковина были на определенной высоте — чтобы она могла ими пользоваться из своего кресла. Жерар проследил, чтобы ничто не было забыто. Расположившись в центре своей старой кровати с изголовьем в виде широкой раковины, наблюдая за игрой огня в камине и янтарных бликов на мраморной облицовке, Лоис удовлетворенно вздохнула:
— Хорошо быть дома!
Леони и Джим приехали на следующее утро, и, к удивлению Пич, Лоис в слезах прильнула к ним.
— Но она никогда не плачет, — шептала Пич, смущенная и расстроенная.
Они брали Лоис на долгие прогулки, останавливаясь перекусить под каштановыми деревьями, прогуливались по саду Тюильри. И с тенистой террасы перед ними открывался вид на самое сердце Парижа, площадь Согласия, обелиск — дар городу Парижу, преподнесенный Египтом во время Большой парижской выставки в 1884 году. Скульптурное изображение коней, «Лошади Морли», стояло у начала Елисейский полей, западную сторону площади украшал величественный фасад отеля «Крийон», где когда-то была штаб-квартира немцев. Лоис долго и пристально смотрела на отель, но лицо оставалось безучастным.
Ночным поездом они отправились на юг, а утром увидели голубое небо и вершины заснеженных Альп. Пич с нетерпением ждала появления тоненькой голубой полосочки Средиземного моря, страстно желая вновь вдохнуть запах моря, жасмина, олеандров. Поезд тянулся вдоль побережья, и неожиданно Лазурный берег засверкал драгоценным камнем под безоблачным небом.
— Почти приехали, — заметила Пич возбужденно, но глаза Лоис были закрыты. Бледная, она лежала, откинувшись на подушки. Если она и слышала, то не ответила.
Леонора беспокойно мерила шагами сад перед виллой, ожидая их приезда. На ней был превосходно сшитый серый костюм и хрустящая голубая блузка, застегнутая на все пуговицы. Волосы зачесаны назад и перетянуты темно-синим бархатным бантом, массивные очки в роговой оправе. Она выглядела шикарной преуспевающей деловой женщиной. Из нагрудного кармана Леонора достала носовой платок и вытерла влажные ладони, убеждая себя, что у нее нет причин волноваться. Перед тем как выйти их встречать, она осмотрела себя в зеркале; никто никогда бы не догадался, что эта преуспевающая дама в возрасте около тридцати лет способна на тайную страсть. Никто никогда бы не догадался, как послушна и уступчива она в руках мужчины; в любом случае, никто не знал о Ферди.
Леонора не хотела больше никогда с ним встречаться. Но Ферди умолял, объяснял, что она — единственный человек, который может ему помочь. Они договорились встретиться в старенькой гостинице в Провансе. Леонора приехала раньше, и беспокойно ерзала на краешке стула, решив не подниматься в комнату, если он передумает. Но он не передумал.
В хорошенькой спальне они опускали цветные шторы, скрываясь от полуденного солнца. Леоноре казалось, что огромная кровать укрывает их в каком-то своем, особенном мире, когда они, обнаженные, держали друг друга в объятиях. Она распускала волосы, и даже причесывала их на манер Лоис, так, чтобы прядь прикрывала один глаз, у нее была шифоновая ночная рубашка в мягких тонах цвета морской волны. Леонора не могла ответить сама себе, умышленно ли играет роль Лоис, чтобы удержать Ферди, и не потому ли Ферди стремится к ней, что она так похожа на сестру. Единственное, что волновало ее, это то, что она хотела Ферди.
Хотела ощущать его сильные руки, ласкающие ее грудь, слиться с ним своей наготой, языком ласкать его живот, опускаясь все ниже, к темному кустику, и губами ощущать самый его корень.
— Все, — шептала она, когда они сливались в единое целое, — делай со мной все, что захочешь.
Ее тело подчинялось его ритму, который перерастал в страстное крещендо, и Леонора хотела, чтобы это никогда не кончалось.
Ферди никогда не говорил, что любит ее. И никогда не называл ее именем сестры. Но всегда был мягким и нежным, понимая, чего она ждет от него. После обеда он говорил и говорил — о себе и о Лоис, о прошлом и будущем. Ферди готовился занять место главы железных рудников Меркеров. Скоро он будет заниматься этим, очень скоро.
Они встречались каждую неделю в маленькой гостинице, и цветастая комнатка, смотрящая окнами в парк, была их комнатой, а огромная кровать под балдахином — их кроватью. И Леонора, холодная деловая женщина, жила ради этих тайных чувственных встреч. Ферди сказал, что никогда не вернется в гостиницу «Ля Роз дю Кап». Сейчас он уже месяц как уехал. Письмо, полученное от Ферди, похрустывало у нее в кармане. «Моя дорогая Леонора», — начиналось оно, и заканчивалось: «Твой Ферди». А в целом он рассказывал ей об успехах в работе, и кратко: «Я скучаю по нашим беседам». Никто, при самом сильном желании, не примет это за любовное послание, с горечью думала Леонора. Но с самого начала она все это знала. Сейчас ей надо написать ему и объявить, что все кончено.
- Предыдущая
- 42/107
- Следующая
