Путь Могучего. Том 2 (СИ) - Дубов Дмитрий - Страница 26

На самом деле это жутко дезориентировало и даже откровенно сбивало с ног. Мне пришлось закрыть глаза, сделать несколько вдохов и выдохов, запретить себе смотреть на стены, и только после этого я открыл глаза и смог следовать дальше.

Вообще вкупе с лиловатым внутренним освещением, казалось, льющимся прямо из зеркал, обстановка просто уничтожала. Мебели тут практически не встречалось. А если и появлялись некие элементы интерьера, то даже угадать, для чего они могли бы служить, у меня не получалось.

— Осторожнее, — проговорил я последовавшей за мной Анне. — Этот дом призван убить любого, кто окажется внутри него.

— Оставь надежду всяк сюда входящий, — словно привидение проговорила императрица, после чего зажмурилась и повторила те же действия, что и я до неё. — Такое ощущение, что это просто концентрация зла.

— Не зла, — я помотал головой, потому что злом это было лишь с нашей точки зрения, а сущность этого дома лишь защищалась от всего того, что могло прийти извне, типа нас. — Скорее, кровожадности и желания убить.

— А это разве не зло? — хмыкнула Анна, вопросительно глянув на меня, словно столкнулась с чем-то нетипичным в моём поведении. — Как по мне, так это именно оно и есть.

— Только для нас, — я пожал плечами и развёл руками. — Смерть и кровожадность — непременные составляющие любого развития. Вот если бы совершенствования любой отдельной части мироздания не предполагалось бы, тогда и умирать было бы ни к чему.

— Чудны мне твои слова, — нахмурившись, проговорила императрица, но тут наш диалог прервали остальные спутники, преодолевшие лестницу.

Борис охнул и закрыл глаза руками. Оболенский сделал примерно тоже самое, только ещё рухнул на зеркальный пол на колени. А вот Голицын на удивление даже не вскрикнул, а принялся озираться по сторонам.

— Кажется, в этой гардеробной кто-то зеркала спьяну устанавливал, — пробурчал он и, достав из внутреннего кармана увесистую флягу, сделал глубокий глоток. — Вот, что значит, без контроля государства строить.

И тут до меня дошло, что у полковника, оказывается, неплохое чувство юмора. Только мрачное.

— Все могут идти дальше? — спросил я, оглядывая спутников, которые потихоньку приходили в себя. — А то можете подождать снаружи.

Нет, я отдавал себе отчёт в том, что разделяться сейчас — очень плохая идея. Однако полагал, что не все смогут нормально себя чувствовать в подобном антураже.

— Я в норме, — ответил Борис, стараясь смотреть прямо перед собой. — Но, возможно, мне понадобится некоторое время для адаптации.

— Я тоже, — проговорил Оболенский, поднимаясь. — Но это, конечно, очень жестокая шутка.

Я не думал, что это шутка. Вряд ли, положив голову в пасть ко льву, ожидаешь, что он тут же начнёт выступать со стендапом. Эти зеркала — слюна монстра, которым является это здание. Так он начал нас потихоньку переваривать.

По извилистой лестнице, которая в какой-то из своих прошлых жизней была винтовой, но потом повстречалась с кошмарами Эшера, мы стали подниматься наверх. На то, чтобы подняться на третий, как мне казалось, этаж, потребовалось не так уж много времени, но мы оказались до предела вымотаны постоянными подъёмами и спусками, неравномерными ступенями, искривлённым пространством.

Сложно подниматься, когда человек, идущий сразу за тобой, в это же самое время висит у тебя над головой макушкой вниз. Странные, одним словом, впечатления.

Но главное, что мы дошли, и ещё, что совсем скоро нашли наших. Тут было семнадцать человек. Большинство из них были без сознания или даже умерли. По крайней мере двое боевых магов из свиты императора не подавали признаков жизни.

В сознании находились только Пирогов и Воронцов. Первый придумал для себя какой-то очищающий воздух фильтр и смог работать. Второй же, кажется, приспособился к отравленному воздуху, словно и не замечал его. Оба они были заняты примерно одним и тем же. Пирогов переходил от одного пленника к другому и не некоторое время давал ему возможность дышать очищенным воздухом.

Дыма тут было не в пример меньше, чем на улице, но всё-таки для человеческого организма эта смесь подходила мало. В ней было слишком много угарного газа и слишком мало кислорода.

Увидев нас, Пирогов с Воронцовым сначала замерли, а затем переглянулись. И я заметил, насколько измождены их лица. Алексей Сергеевич и вообще стал древним стариком.

Причину их замешательства я понял через секунду. Им показалось, что посетители в сферических шлемах — это, скорее, галлюцинация, чем реальность.

— Это мы, всё в порядке, — сказал я, поднимая руки. — Немного задержались.

Но прежде, чем кто-то из них что-то успел ответить, по центру просторной комнаты возникла зеленоватая голограмма, и неизвестный мне мужчина проговорил:

— Ну вот, наконец-то вы все и вместе! Как долго я этого ждал! Уж волноваться начал, что операция провалится. Но нет, оставшиеся зверушки тоже в клетке.

— Константин Семёнович, — надменно произнесла императрица. — Вы же понимаете, что за это вас ждёт кара?

— Какая кара? — усмехнулся начальник тайной полиции. — Вам оттуда никогда не выбраться. Адью.

— Константин Семёнович… — обалдевшим от происходящего голосом проговорил Голицын. — Как же это вы?.. Вы же на страже должны были… Мы все…

— А вы-то там каким боком оказались? — с едва заметным сожалением проговорил Ушаков. — А, впрочем, и к лучшему. Вы мне своей честностью давно поперёк горла стояли. Не будете соваться, куда не надо.

Оболенский ничего не сказал, но лишь покачал головой. Было видно, что по его картине мира сильно ударило произошедшее.

А я считал людей. Пирогов и Воронцов, император с сыном, к которым уже бросилась Анна. Василий Иванович с Вероникой в обнимку, оба без сознания. Незнакомый мне мужичок и отец с братом. Кого-то не хватало.

Живоглот усиленными темпами создавал защитные сферы. Хотя я подозревал, что делал он это всё же с ленцой, надеясь перехватить душонку-другую.

— Ты боишься того, кто прячется в здании? — спросил я, обращаясь к Пушку. — Или ты ничего не боишься? — но я знал, что и у него есть то, чего он, как минимум, опасается.

— В здании никто не прячется, — ответил он, подтвердив мои предположения. — Само здание и есть хищник. Даже не так, — он задумался, чтобы подобрать нужные формы для собственных соображений. — Весь этот мир — хищник, а здание лишь его часть. Боюсь.

И вот последнее для меня стало откровением. Впрочем, я не очень хорошо разбирался в эмоциях живоглотов. Как по мне, так он вообще их не испытывал, а только сидел и ждал свежую вкусную душу.

И пока разговаривал с питомцем, я, наконец, понял, кого не хватает. Елены Юрьевской.

Внутренним взором, я пошарил по зданию и обнаружил ещё две группы людей. В одной были телохранители, но, судя по тому, что тела лежали вповалку и какая-либо аура у них отсутствовала, все они были мертвы. А вот во второй оказалось два вполне живых человека. Большего на расстоянии в данных условиях я сказать не мог.

Тем временем Ушаков продолжал что-то грозно вещать, но у меня сложилось впечатление, что его никто не слушал. Все занимались более актуальными задачами. Например, такими, как выживание. Тогда он решил снова завладеть вниманием.

— Ну и должен поблагодарить Елену Ивановну Юрьевскую, без которой всё это было бы невозможным. Лена, ты где, я тебя не вижу? — он тщетно оглядывался по сторонам, насколько ему позволяла голограмма.

— Её здесь и нет, пёс, — громовым басом заявил очнувшийся император.

Разумеется, ему и сыну сфера для очистки воздуха досталась первому.

— О, какие люди, — расплылся в ехидной улыбке Ушаков. — А вот оскорблять не надо, а то я ещё пожалею, что не подстроил вам случайную смерть.

— Лучше умри сам, пока я до тебя не добрался, — прогремел в ответ император, поднимаясь и подходя к голограмме. — Жить тебе осталось только вдох.

— Спешу вас разочаровать, ваше императорское величество, — с издёвкой заявил начальник тайной канцелярии. — Возврата оттуда, где вы оказались, нет.