Выбери любимый жанр

Самые страшные чтения. Третий том - Невская Ирина - Страница 5


Изменить размер шрифта:

5

Как только объектив поймал голубые озерца на детском личике, улыбка куда-то пропала. Фотограф замер. Затихшая девочка смотрела прямо на него. Ее руки вжались в край скатерти, в уголках глаз зарождались крошечные ручейки. Иногда дети чувствовали его, но чтобы видеть?.. Фотограф вздохнул, помешкал, но нажал на кнопку. Длинные ресницы девчушки хлопнули вместе со вспышкой.

Вихрь снежинок летел следом за фотографом, который закончил работу. Шагов по хрустящему насту никто не слышал, как и не видел тень, бредущую прочь от многоэтажек. Навстречу пронеслась пожарная машина, разметывая в стороны грязные комья снега. Фотограф знал, что в эту минуту полыхает одна из квартир, где загорелась гирлянда. Заклинившая дверь похоронит в огне всю семью.

Из недр куртки фотографа показалась пушистая голова. Серый котенок принюхался к морозному воздуху и спрятался обратно. Ему было тепло и уютно. Там, откуда пришел его новый хозяин, снег не идет никогда.

Надежда Чубарова

Тихая охота

Я никогда не боялась леса. Папа с детства брал меня с собой на охоту. Он уходил с ружьем, а я собирала грибы, ягоды. У меня была своя тихая охота.

Помню, как-то я нашла в лесу корзину, полную грибов! А рядом – никого. Мы с папой долго кричали, звали, но так никто и не откликнулся. Тогда мы решили, что разиня грибник просто потерял свою корзину. Бывает же так: поставишь ее и ходишь вокруг, а грибы заманивают все дальше и дальше, так уведут, что и корзину потом не найдешь. Помня об этом, я свою корзину никогда не оставляла. Даже полную и тяжелую таскала за собой.

Я давно взрослая и запросто хожу в лес одна. Никогда даже мысли не возникало об опасности. Все эти медведи и прочие звери – для меня были лишь в сказках, вживую я их в лесу не встречала. А кроме хищников, какая может быть опасность?

Вот и я так думала.

До сегодняшнего дня.

Грибов в этом году мало. Все ноги истоптала, а в корзине валяется всего две штуки, из которых один – только половина шляпки, остальное пришлось срезать. Даже на суп не хватит. Целую неделю лил дождь, все говорили, что теперь должны грибы пойти, но нет. Раз уж год не грибной, то хоть дождь, хоть солнце – без разницы.

Вдруг показалось, что среди елок что-то краснеет. Никак гриб! Точно: чистенький подосиновик, ни одной червоточинки. А рядом еще один! И еще! Ну, если так пойдет, то на суп-то наберу!

Я поставила корзину на землю и принялась срезать грибы. А они – словно со всего леса сбежались в одно место, выстроились дорожкой, будто в хоровод встали. И надо же такому случиться, что именно я на это место наткнулась!

Корзина уже полная, а грибы все не заканчиваются. Я присела на корточки в центре этого хоровода и торопливо срезаю плотные ножки.

– Это мое… – послышался сердитый шепот.

Я тут же выпрямилась и настороженно осмотрелась по сторонам: что за шутник тут прячется?

Тишина. Даже птицы смолкли. Не улетели, а просто расселись на ветках ближайшего дерева и молча смотрят на меня.

Вроде бы нет никого… Наверное, это ветер шумит листвой, а мне мерещится шепот. И, словно в доказательство, на облезлых еловых лапах шевельнулись длинные пряди лишайника.

Немного помедлив, я опять нагнулась за грибом. Но уже не так беззаботно, с опаской поглядывая вокруг.

Смех задорный и заливистый, будто детский, раздался так внезапно и так близко, что я вздрогнула.

– Кто здесь? – Я напряженно огляделась.

Тишина.

Тревога нарастала. Сердце стучало где-то в горле, мешая дышать. Это уже не смешно!

Остался еще один гриб. Один гриб – и убегу подальше от этого странного места! Я потянулась к нему. И вдруг споткнулась, упала на колени, уткнувшись ладонями в мох.

Хотела встать, но мои ноги вдруг стали тяжелыми, они будто увязли в земле, не давая сдвинуться с места.

Сапоги мгновенно стали покрываться налетом, быстро-быстро, словно по ним разрасталась тонкая белесая пленка. Я пыталась упереться руками в землю, чтоб встать, но вляпалась во что-то влажное, вязкое, белое, пахнущее сыростью, прелостью… С каждым движением тело все меньше слушалось меня, увязая глубже и глубже. Трава вокруг внезапно посветлела, и я с ужасом увидела, как белые нити тянутся из земли, трепещут, дрожат, словно тонкие щупальца в поисках добычи, и, почувствовав меня, стремятся в мою сторону.

– Помогите! – в панике крикнула я.

Я была бы рада даже тому шутнику, который напугал меня! Лишь бы вырваться из этой ловушки. Но в ответ послышался только шелест листьев и, мне показалось, тот самый заливистый смех. Птицы с тревожными криками заметались над моей головой.

– Кто-нибудь! Помогите! – орала я, пытаясь бороться с белыми нитями, которые касались меня, обвивали, проникали под одежду и, кажется, под кожу.

Потом хрипела. Потом уже молча открывала рот, тщетно пытаясь вырваться. А тонкие нити все плотнее обвивали меня и тащили под землю. Сознание путалось, какие-то образы сменялись одни другими, мое тело безвольно обмякло…

Вспышки изредка возвращающегося сознания давали мне понять, что я еще жива. Земля еще не полностью забрала меня, из-под слоя мха одним глазом я видела человека. Точнее, я могла разглядеть лишь сапоги. Он остановился возле моей корзины.

– Ау! Кто грибы потерял?!

Откликнуться не хватало сил, нити грибницы оплели уже всю меня, не давая пошевелиться, во рту я чувствовала их прелый привкус.

– Ну, раз ничья, то я забираю! – выждав паузу, громко предупредил человек.

Он еще какое-то время постоял, покричал, а потом взял мою корзину с грибами и медленно пошел прочь.

На поверхности мы видим лишь малую, крошечную часть гриба. Основное тело находится под землей, и оно огромно.

Гриб-убийца? Это же полнейшая ерунда! Разве у него есть разум? Как мог он спланировать все это? Заманить меня, поймать… А теперь я – его пища…

Елена Шумара

Когда Олле исполнится сто

У Мариэтты в кармане – всегда крючки. Острые, крепкие – знаки вопроса из стали. Спросит, бывало, прохожего Мариэтта: «Сколько на ваших часах?» – «Полночь, мадам, ноль и ноль». Тут-то и всадит она крючок – в губы, в язык, куда доведется. И тянет за леску тихонько. Бьется прохожий, рот округляет: «Ах, а-аха-хах, х-х-х». Пока совсем не помрет. Тут Мариэтта крючок вынимает и – к дому. Кашу овсяную есть. Сто лет по паспорту Мариэтте. Только не верит она тому: крючки говорят, что пять.

Столько же, сто или пять, Бертраму. За окном его – куст рябины. Ягоды сушит Бертрам в батарее, а они свинцовеют, будто пули для взрослых ружей. Да только ружья – зачем? Есть у Бертрама трубка. Из трубки рябиной плеваться легко. Тьфу! И ягода в ухо прохожему – шасть! Из уха – в мозги, а там уж всему конец. Смеется Бертрам, в стенку стучит Мариэтте: помер, ушастый-то, помер. И тут же – в кроватку, ладоши под щечку и спать.

Когда Бертрам засыпает, над ним просыпается Том. Комната Тома – под самой крышей. Он видит: за клеверным полем ходят зеленые поезда. Ту-у, уту-ту… Маленький Том слушает их и вторит. Том же столетний, кряхтя, спускается на дорогу. Камнем прохожего – тюк, и чертит на нем: шпалы, шпалы. И куры выходят клевать, и щиплются гуси, и слон ноги-тумбы переставляет. Тихнет прохожий. А Том, снова маленький, резво бежит в мансарду. Ту-у! Сандрина, хочешь со мной играть?

Сандрина переворачивает часы. Чаша пустая уходит вниз, и красный песок кровью стекает в нее. Сандрина кровь обожает. Ножик серебряный носит с собой. На лезвии – имя, но чье, Сандрина не помнит. Стара. А славно как ножик прохожему входит под ребра! Хрсть – и намокло, и пятна кругом. Вот только кровь в темноте черна. Сандрина палец макает в разрез – кро-охотный палец – и к свету его скорей. Олле, смотри, красота!

Олле – прохожий. Рядом с домом проходит он каждую ночь. И каждую ночь умирает. Губы у Олле белеют, пальцы кривятся, будто хватают ежа. Зрачки растекаются широко. Олле никак не привыкнет, грустно ему умирать. Но тут не взбрыкнешь – кто-то ведь должен за домом смотреть. И за детишками тоже. Однажды Олле поселится в доме. Будет смотреть через поле на поезд, кушать овсянку и в стенку стучать Мариэтте. Но это – не скоро, потом. Когда Олле исполнится сто.

5
Перейти на страницу:
Мир литературы