Бедная Лиза (СИ) - "Анонимyс" - Страница 32

Но хозяин только головой покачал: ни в коем случае. Конечно, Ганцзалин выглядит в ливрее ненатурально, даже фальшиво, но именно в этой фальшивости и заключается их правдоподобие. Он должен сыграть баснословно богатого и тщеславного господина, который не знает, куда ему девать деньги и поэтому покупает дорогие цацки. Впрочем, тщеславия его это не удовлетворяет, он хочет прослыть человеком с утонченным вкусом и потому взялся за скупку художественных шедевров. Именно это должен увидеть тот человек – или те люди – которые явятся к ним по объявлению.

– Вы думаете, если удастся пустить гостям пыль в глаза, они вам предложат копию бедной Лизы, и мы через них выйдем на похитителя? – догадался Ганцзалин.

Загорский отвечал, что это было бы таким фантастическим везением, на которое он даже не надеется. Однако те, кто придут, не обладая, вероятно, картиной, могут обладать некоторой информацией. Останется только выудить из них эти сведения и использовать в своих интересах. И вообще, напрасно Ганцзалин так ерепенится: в старые времена ливрея была одеждой рыцарей, а вовсе не лакеев. Так что он, если хочет, вполне может считать себя рыцарем криминалистики…

Действительный статский советник хотел сказать что-то еще, однако в дверь постучали.

– Открыть? – одними губами спросил Ганцзалин.

– Секунду, – так же тихо отвечал Загорский.

Он быстро вытащил из пакета и надел часы и запонки, унизал свои пальцы перстнями, после чего небрежно развалился в кресле и кивнул Ганцзалину: «Открывай!»

Ганцзалин выпятил грудь колесом, сделал каменное выражение лица и с необыкновенной торжественностью распахнул дверь.

На пороге стоял субъект лет сорока в сером костюме. Выглядел он… Впрочем, крайне трудно было сказать точно, как именно выглядел этот самый субъект. Внешность у него была стертая… Точнее, даже не так, не стертая, а какая-то неуловимая. Казалось, что она меняется каждую секунду. Нос, только что бывший уточкой, в следующую секунду становился уже пупочкой, волосы, в зависимости от освещения, приобретали то русый, то рыжий, то шатеновый оттенок, уши то оттопыривались, то прижимались к голове, неопределенного цвета глаза смотрели одновременно вперед, вбок и при этом производили какие-то круги, губы то растягивались по-лягушачьи на всю физиономию, то собирались в куриную гузку. Даже руки его то удлинялись, то делались короткими, как у циркового карлика. Возможно, всему этому были какие материалистические объяснения, например, чрезвычайно активная мимика и жестикуляция, однако гляделось это все равно странно и удивительно. Если бы остановить эту мимику и жестикуляцию хотя бы на миг, можно было бы сказать, что удивительный гость чем-то смахивает на геккона. Именно поэтому Нестор Васильевич сразу так про себя его и прозвал – Гекконом.

Даже ко всему привычный Ганцзалин, увидев такую изменчивость облика, на секунду опешил и даже, следуя обычаю своих предков, вопросительно открыл рот. И лишь Нестор Васильевич сохранял полное спокойствие и глядел на гостя с барственной снисходительностью.

Геккон в человеческом облике шмыгнул в номер и вытянулся перед действительным статским советником. Брови его приподнялись и приняли форму китайского иероглифа «ба», означающего восьмерку, лицо сделалось беззащитным.

– Я по объявлению, – сказал он по-французски, и вытащил из кармана сложенный в несколько раз свежий номер «Фигаро». – Имею честь говорить с мсье Шпейером?

– Эм… мэ… Именно… – все так же снисходительно кивнул Нестор Васильевич, благожелательно глядя на него из своего кресла. Он чуть заметно шевельнул пальцами, и драгоценные камни на его перстах засияли всеми цветами радуги.

– Прекрасно! – воскликнул гость и склонил голову. – Позвольте представиться, художественный маклер Артюр Ларусс.

– Мэ-э… – протянул Загорский, растягивая гласные и делая паузы между словами. – Приятно… очень… Прошу садиться.

И ленивым кивком головы указал на стул напротив, который мгновенно поставил за спиной у гостя расторопный Ганцзалин. Художественный маклер отдал Ганцзалину свою шляпу и трость, с достойной скромностью уселся на предложенный стул и прямо-таки впился в лицо действительному статскому советнику своими ящеричными глазами.

– Эм-м… Мэ-э… – протянул Загорский, скосив взгляд на свои баснословно дорогие «бенуары», одна стрелка на которых стоила, вероятно, дороже, чем весь костюм его гостя. – Чем могу… быть полезен?

– Я представляю фирму «Ларусс и Ларусс», – начал маклер. – Мы занимаемся продажей и покупкой живописных и скульптурных шедевров, а также антиквариата.

Загорский пожевал губами.

– Нельзя ли… эм… ближе к делу? – спросил он все так же лениво.

– Я вижу, вы настоящий коммерсант, – почтительно склонил голову маклер. – С вами приятно иметь дело.

С этими словами он неожиданно встал со стула и сделал шаг к Загорскому. Ганцзалин, стоявший у гостя за спиной, напрягся и сделал шаг следом за ним, словно бы прилипнув к маклеру.

Но мсье Ларусс вовсе не собирался нападать на Загорского. Он просто вытащил из кармана пиджака конверт и с легким поклоном положил его на столик, стоявший рядом с креслом Загорского.

– Вот, – сказал он, – тут все, что мы имеем честь предложить господину Шпейеру.

– Мэ-э… любопытно, – благожелательно заблеял действительный статский советник. – Очень… очень.

Он неторопливо взял конверт и вскрыл его. На стол упала пачка фотографий. Загорский взял их и стал неторопливо перебирать. Маклер, стоя рядом, давал почтительные комментарии к каждой.

– Антикварный резной китайский шар из слоновой кости, XVI век, десять тысяч франков. Обратите внимание, внутри внешнего шара есть еще один, поменьше. Это чудо китайских мастеров, ни один европейский инженер еще не смог его разгадать.

– Шар, гм… шар неплохой, – сказал Загорский, одобрительно кивая, – однако у меня, во-первых, имеется нечто подобное, во-вторых, этих денег он не стоит. Я бы дал за него, м-м… пятьсот франков. Если бы, конечно, хотел его купить.

Мсье Ларусс уважительно кивнул, и они перешли к другим фотографиям. Здесь было древнескандинавское оружие, китайские фарфоровые вазы эпохи Мин, перегородчатая эмаль, памятные медали и старинные монеты, золотые и серебряные – словом, весь набор антиквара. Загорский, однако, с тем же благожелательным выражением на лице все забраковал. Все это, по его словам, его не слишком интересовало.

– Я, видите ли, серьезный коллекционер, – заметил он и поиграл пальцами, перстни на которых засияли брильянтовым светом. – Меня… эм… интересует не какая-то дешевка, а настоящий товар. Если вы читали мое объявление внимательно, там… мэ-э… недвусмысленно сказано – живопись эпохи Возрождения. Это то, что меня интересует. Если есть у вас такой товар, мы можем поговорить. Если нет, давайте прощаться.

На мгновение мсье Ларусс замер. Глаза его не моргали, рот не ужимался, уши не двигались. Он словно сам превратился в статую неизвестного современного скульптора.

– Мы имеем, – вдруг сказал он негромко. – Да, мы имеем подобный товар. Именно живопись, эпоха Возрождения.

Глаза Загорского вспыхнули жадным интересом.

– Эм-м, любопытно, – сказал он. – Очень… да.

Мсье Ларусс быстро оглянулся назад, как будто боясь, что его подслушают. Но сзади был один только Ганцзалин в своей золоченой ливрее и с каменным лицом.

– Могли бы мы поговорить с мсье Шпейером с глазу на глаз? – спросил он, понизив голос почти до шепота.

– Эм… Мы и говорим с глазу на глаз, – небрежно пожал плечами действительный статский советник. – Мой китаец, во-первых, не знает ни слова по-французски, во-вторых, мэ-э… нем как могила.

Маклер кивнул головой, он почему-то не мог оторвать взгляда от крупного изумруда на среднем пальце Загорского.

– В таком случае, у нас есть что вам предложить, – повторил он.

– И что же это? – полюбопытствовал Загорский. – Беллини, Веронезе, Вазари, Тинторетто?

Маклер покачал головой. Нет. Это другой художник. Самый именитый.