Леди-чертовка - Клейпас Лиза - Страница 8

В детстве и юности все они – Генри, Габриель, Рафаэль и их друзья – немало солнечных летних дней провели в поместье Шоллонов в Херонс-Пойнте: катались на лодочках по заливу, бродили по соседнему лесу. Никто из соседских ребят не осмеливался дразнить Генри или над ним издеваться – все знали, что за это придется отвечать перед братьями Шоллон.

В конце жизни Генри, когда он был уже очень слаб и никуда не выезжал в одиночку, Габриель взял его с собой на рыбалку, донес на руках до берега его любимой речушки, где так славно ловилась форель, и, усадив на трехногий складной табурет, с бесконечным терпением насаживал ему на крючок червяка за червяком и помогал закидывать удочку. Вернулись они с корзиной, полной форели. После этого Генри уже не выходил из дому.

Габриель похлопал ее по спине, на миг прижался щекой к волосам.

– Тебе сейчас чертовски тяжело, понимаю. Почему ты не сказала раньше? Не меньше половины семьи Рейвенелов гостила в Херонс-Пойнте целую неделю, а ты молчала!

– Не хотела создавать проблемы вам с Пандорой, пока вы решали, достаточно ли нравитесь друг другу, чтобы пожениться. И потом… знаешь, бо́льшую часть времени я чувствую себя грозовой тучей: куда бы ни пришла – омрачаю атмосферу. Хочу это прекратить. – Феба отступила на шаг, кончиками пальцев промокнула уголки глаз. – Неправильно ворошить былые обиды, о которых никто, кроме меня, и не помнит… особенно теперь, когда все так счастливы. Я жалею, что вообще об этом заговорила. Но одна мысль оказаться в обществе мистера Рейвенела наполняет меня ужасом.

– А ему самому ты об этом сказать не хочешь? Или, может, лучше скажу я?

– Нет, пожалуйста, не надо! К чему? Скорее всего, он этого даже не помнит! Пожалуйста, пообещай, что ничего ему не скажешь!

– Ладно, так и быть, – неохотно согласился Габриель. – Хотя, мне кажется, было бы справедливо дать ему шанс извиниться.

– Поздновато, тебе не кажется? – пробормотала Феба. – Да он и не станет.

– Не слишком ли ты к нему сурова? Кажется, вырос он вполне приличным человеком.

Феба мрачно взглянула на брата:

– Вот как? К этому выводу ты пришел до или после того, как он принялся меня распекать, словно какую-то феодальную самодуршу, угнетающую крестьян?

Габриель с трудом подавил улыбку:

– Но ты отлично выдержала испытание: благосклонно приняла советы, хотя могла бы несколькими словами порвать его в клочья.

– Искушение было велико! – призналась Феба. – Но тут я вспомнила то, что однажды сказала мне мама.

Это произошло одним давним-давним утром, в те баснословные годы, когда они с Габриелем еще сидели за столом на детских стульчиках. Отец читал за завтраком свежую газету, а мать, Эвангелина – или Эви, как называли ее близкие и друзья, – кормила малыша Рафаэля сладкой овсянкой.

Феба жаловалась на подружку, которая чем-то ее обидела, и говорила, что ни за что не примет ее извинений. Мать отвечала ей, что лучше помириться, чем жить в ссоре.

– Но она плохая! – гневно возражала Феба. – Она думает только о себе!

– Милая девочка, – мягко сказала ей тогда мать, – доброта еще ценнее всего, когда проявляется к тем, кто ее не заслуживает.

– А Габриель тоже должен быть ко всем добрым? – спросила Феба.

– Конечно, милая.

– А папа?

– Нет, Птичка, – ответил папа, и уголки его губ дрогнули в улыбке. – Поэтому я и женился на твоей маме: ее доброты хватит на двоих!

– Мама, а может, твоей доброты хватит и на троих? – спросил с надеждой Габриель.

Тут папа так заинтересовался газетой, что совсем за ней спрятался: из-за этой импровизированной завесы доносились лишь странные звуки вроде похрюкивания.

– Боюсь, что нет, мой дорогой, – мягко ответила Эви, и глаза ее заблестели. – Уверена: в ваших с сестрой сердцах достаточно доброты.

И теперь, возвращаясь мыслями в настоящее, Феба сказала:

– Мама учила нас быть добрыми даже к тем, кто этого не заслуживает. Значит, и к мистеру Рейвенелу – хотя, не сомневаюсь, он не отказался бы распечь меня прямо посреди холла, на глазах у всех!

– Не распечь, а раздеть, коль уж на то пошло, – сухо заметил Габриель.

– Что? – возмутилась Феба.

– Да ладно тебе! – усмехнулся брат. – Неужто не заметила, что у него глаза выпрыгнули из орбит, словно у омара в кипятке? Или уже столько времени прошло, что ты забыла, как понять, что нравишься мужчине?

По телу Фебы побежали мурашки, и она прижала ладонь к животу, словно пыталась унять вспорхнувший там рой бабочек.

Да, верно, забыла. А точнее, никогда и не знала. Она умела замечать знаки внимания, но не те, что предназначались ей самой: это для нее была неведомая территория. Флиртовать с Генри ей не приходилось: они знали друг друга всю жизнь и читали как открытую книгу.

Впервые Феба ощущала такое влечение к мужчине, и что за жестокая шутка – именно к этому грубияну и наглецу! Трудно вообразить себе более полную противоположность Генри. Но когда мистер Рейвенел стоял перед ней, излучая мужественность, и взгляд его поражал прямотой, у Фебы подгибались колени и закипала кровь в жилах. Как же это… унизительно!

Хуже того: казалось, этим она предает Эдварда Ларсона, с которым у Фебы сложилось своего рода взаимопонимание. Он еще не сделал ей предложение, но оба знали, что рано или поздно сделает, и, скорее всего, она согласится.

– Если мистер Рейвенел мной и интересуется, – сухо заметила Феба, – то, вероятно, лишь потому, что охотится за состоянием, как и большинство младших сыновей.

Взгляд Габриеля блеснул насмешкой.

– Умеешь же ты клеить на людей ярлыки!

– Да. Вот тебе, например, идеально подходит ярлык «надоедливый болван».

– А мне кажется, тебе понравилось, как с тобой общался Рейвенел, – заметил Габриель. – Чаще нам говорят то, что мы хотим услышать, хотя грубая правда без прикрас куда привлекательнее?

– Для тебя – может быть, – неохотно заметила Феба. – Вот Пандора тебя и порадует – она органически не способна ничего приукрашивать или смягчать.

– И это одна из причин, по которой я ее полюбил, – признал Габриель. – И еще за острый ум, за любовь к жизни, а главное – за то, что ей нужен я сам, а не то, что меня окружает.

– Рада, что вы нашли друг друга, – искренне заметила Феба. – Пандора чудесная девушка, и вы оба заслужили счастье.

– Как и ты.

– Вряд ли я с кем-нибудь смогу быть счастлива так же, как с Генри.

– Почему бы и нет?

– Такая любовь случается лишь раз в жизни.

Габриель задумался над ее словами и, наконец, с непривычной для себя скромностью сказал:

– Не могу сказать, что все знаю о любви, но, по-моему, она не так устроена.

Феба с наигранной небрежностью пожала плечами:

– Что толку гадать о будущем? Как сложится, так и сложится. Все, что я пока могу, – жить так, чтобы не опорочить память о муже. И вот что знаю точно: как бы Генри ни ненавидел мистера Рейвенела, он не захотел бы, чтобы я ему мстила или вымещала на нем зло.

Габриель долго и внимательно смотрел ей в лицо, а затем неожиданно сказал:

– Не бойся.

– Мистера Рейвенела? Еще чего!

– Не бойся, что он тебе понравится.

Эти слова вызвали у Фебы смех.

– Ну нет, такая опасность мне не грозит! А если бы и грозила, я бы ни за что не предала Генри, подружившись с его врагом.

– Главное – себя не предавай.

– О чем ты… что ты хочешь сказать? Габриель, постой!

Но он уже подошел к двери и распахнул ее.

– Нам пора назад, Птичка. Не спеши, придет время – сама во всем разберешься.

К большому облегчению Фебы, когда они вернулись в холл, мистера Рейвенела не было видно. Гости толпились вокруг и беззаботно болтали: встречались старые друзья, представлялись друг другу новые знакомые. Целый батальон лакеев и горничных таскал на заднюю лестницу сундуки, чемоданы, шляпные картонки и прочие виды багажа.

– Феба! – послышался звонкий голос, и, обернувшись, Феба увидела жену Девона Кэтлин, леди Тренир, миниатюрную, каштановолосую с точеными чертами лица и миндалевидными глазами.