Портальных Дел Мастер. Книга Вторая (СИ) - Злобин Максим - Страница 49

— И как ты собираешься ввернуть это между делом?

— «Ваша Честь, я хочу пивасик», — развёл руками Апраксин. — Делов-то.

— Изысканно, конечно, но нет. Пусть будет слово… м-м-м-м… «сопротивление»?

— Ну ладно, — согласился Апраксин. — Пусть будет «сопротивление».

Ещё минута, и Романа Романовича повели по коридорам в зал суда. И тут он снова попал под перекрёстный огонь журналистов, и снова вышел из этой схватки победителем, на сей раз передав привет баронессе Михеевой и Баребуху.

Благо хоть, что внутри репортёрам разрешали присутствовать лишь на том условии, что они будут вести себя тихо.

Итак:

Имперский флаг на четверть стены, люди в смешных париках за массивным столом на возвышении, люди без смешных париков рассажены по залу, две трибуны, — для защиты и обвинения, — и пустая клетка изолятора в углу.

Тяжко вздохнув, Роман Романович по привычке направился прямиком в клетку.

— Што ты делаешшш, — прошипела Воронцова, перехватив его на полпути. — Дебил, млять, тебе не туда, — и направила его за трибуну.

За соседней трибуной, к слову, расположился белобрысый очкарик, который до последнего возился со стопкой бумаг, что-то по десять раз перепроверял и бубнил себе под нос с важным видом.

Сам Сергей Серафимович Кольцов сегодня в зале не присутствовал. Князь и патриарх рода оказался слишком занят, чтобы почтить своим вниманием предварительное слушание, а потому ограничился присутствием семейного юриста. Судя по внешности и характерному цвету волос, генеалогического Кольцова.

Спустя несколько минут раздался крик:

— Встать! Суд идёт! — и в зале появился суровый мужик в мантии и точно таком же смешном парике, как и его младшие коллеги.

Не хрен собачий, — подумал про себя Роман Романович и оказался прав. Верховный Судья Российской Империи выглядел не совсем так, как принято представлять себе судей. Никакой потешности и одутловатости. Если у него и был лишний вес в пропорциях к росту, то складывался он сугубо из мышц.

Борода — смоль.

Глаза — сталь.

Губы — беспристрастная тонкая линия пустынного горизонта.

О Григории Баскакове ходило множество слухов, но все эти слухи, как правило, передавались из уст в уста благоговейным шёпотом. Твёрд, хладнокровен, неподкупен. В аналитичности ума может потягаться с компьютером. Слабостей не имеет, да и вообще не факт, что человек.

При былых попытках использовать рычаг давления в отношения Баскакова, этот самый рычаг непременно оказывался у подсудимых в заднице.

Бах! Бах! Бах! — простучал судейский молоток.

— Заседание суда объявляется открытым. Слушается дело… — услышал и понял Роман Романович, а вот дальше пошло тяжело.

Вроде бы все слова, которые произносил Баскаков, были ему знакомы, но как же скучно они были расположены в тексте! Белый шум, да и только.

Так что уже спустя минуту монотонного чтения вводной части, Роман Романович принялся клевать носом. А возможно, что и уснул бы стоя, — как лошадь, — если бы к нему не обратились.

— Стороне защиты всё ясно?

— Ага, — кивнул Апраксин.

— Стороне обвинения всё ясно?

— Да, Ваша Честь.

— Первое слово предоставляется обвинителю.

— Кхм-кхм, — очкарик прочистил горло, открыл рот и всё повторилось сызнова… скучные слова, скучные термины и дремота, которая накрывала Романа Романовича сырым тяжёлым одеялом. Вникнуть в суть дела никак не удавалось.

Не спасало даже то, что речь шла непосредственно о нём, о его жене Ольге и о его родных детях. Когда бы Роман Романович действительно чувствовал опасность и предполагал, что его детишек, — которые и не детишки уже давно, — могли бы и впрямь отобрать, он бы постарался вникнуть в суть, но так… ну что им сделают? Ну как их из другого мира выковыряют? Ну неужели Ярослав позволит такое?

— Суд услышал сторону обвинения, — сказал Баскаков. — Слово предоставляется Роману Романовичу Апраксину.

— Э-э-э… Да.

Тут Роман Романович как будто бы вернулся в детство, прямиком к школьной доске. Что-то нужно говорить, но вот что именно говорить — непонятно. Урок не выучен. И тут либо начинать мямлить о том-де, что вчера болела голова, а собака съела домашнее задание, либо же поскорее ввернуть в свой спич кодовое слово и переложить ответственность на Воронцову.

Выбор оказался прост.

Перекладывать ответственность — это вообще базовая потребность любого человека, наравне с дыханием и питанием.

Однако! Ляпнуть слово «сопротивление» невпопад будет подозрительно, а потому:

— Ваша Честь, — осторожно начал Роман Романович. — Моё первое заявление никак не относится к делу, но я просто не могу смолчать.

— Что такое? — нахмурился Баскаков.

— Хочу обратить ваше внимание на отвратительную работу коммунальных служб Мосгорсуда. Перед заседанием мне довелось побывать в уборной на втором этаже и…

— Роман Романович, суду это не интересно. Переходите к делу.

— Нет, подождите! Это важно! Театр начинается с вешалки, не так ли⁉

— Театр, а не суд. И с вешалки, а не с…

— Так вот! Хочу заявить! Туалетный ёршик в одной из кабин находился в плачевном… нет! В ужасающем состоянии! Как будто бы смываемое дерьмо оказало сопротивление, и его этим самым ершом колотили, — тут Роман Романович обернулся в зал и подмигнул истово охреневающей Воронцовой.

Наталья Эдуардовна опустила глаза в пол, вздохнула и помотала головой, а вот судья даже бровью не повёл.

— Роман Романович, я вынужден вынести вам первое предупреждение. Суд не место для подобных…

— Долой суд! — раздался крик из зала. — Долой Кольцовых!

Это на задних рядах вскочил на ноги молодой парнишка в сером худи с капюшоном, глубоко надвинутым на лицо. Юношеские прыщи, разноцветные фенечки на запястье и не совсем осознанный взгляд — ну вылитый экоактивист.

— Долой старые имперские порядки! — продолжил орать парень. — Свободу Апраксиным! — а после вытащил из просторных карманов два увесистых перцовых баллончика, поднял их над головой, зажмурился и начал распылять.

Пока охрана среагировала и протолкалась сквозь поток убегающих от него людей, весь зал уже заполнился перцовой дрянью. Воцарилась паника. Красноглазые барышни с потёкшей тушью и достопочтенные господа с зарёванными лицами кашляли, хрипели и орали на все лады. А вот репортёры радовались — и то материал.

Баскаков напоследок постучал молотком, чисто для проформы и в никуда сообщил о том, что слушание переносится на завтра, и тоже двинулся на выход.

Неразбериха улеглась лишь спустя полчаса.

Что до парнишки с перцовкой, то… Наталья Эдуардовна заверила Апраксина, что тот не получит никакого наказания. И даже наоборот — за эту свою выходку продвинется по службе в Канцелярии. А сам инцидент повесят на кого-нибудь, кому и без того светит пожизненное. За телевизор в камере, например. Или за хороших соседей.

А ещё:

— Завтра такое не прокатит, — сказала Воронцова. — Охрану усилят, так что нужно придумывать что-то новое.

— Придумаю, — заверил Роман Романович.

Крики репортёров, чёрная машина с государственными номерами и путь в Мытищи. В пустой квартире на Станционной делать Апраксину было категорически нечего, поэтому он как был в деловом костюмчике, так и отправился на склады Ивашкиных.

Болтая с Ма ни о чём и попивая чай, Роман Романович скоротал время до портала.

Ведь при любом раскладе, слушание должно было закончиться в шесть вечера, и они заранее условились с Ярославом, что ровно в семь тот откроет для отца проход со складов в Дракон-Коньячный.

— Бывайте, — раскланялся Апраксин и ушёл «домой».

Сами дети появились гораздо позже, чуть ли не к полуночи. Злые, помятые и замученные — точно такие же, как и вчера. Наскоро перекусив, они всей толпой молча сидели у костра и тянули руки к огню. Рожи у всех, — кроме жён Лёхи, само собой, — были красные, как будто бы обмороженные или обветренные.

Ещё и шубы эти, с которыми они теперь не расставались…