Рысюхин, давайте – за жизнь! (СИ) - "Котус" - Страница 37

И терять это всё, помимо уже упомянутой реальной пользы от меня, из-за обиды на какого-то не то дурака, не то сволочи, или даже нескольких таких? Вот морду бы набить, даже не дуэль, а именно что по мордасам надавать — это было бы здорово. Но несбыточно, увы, ибо обидчик — на службе, а потому лицо неприкосновенное. Кстати, и с дуэлью тоже пролёт, по той же причине.

А вот и Дукора, скоро пора с тракта Смолевичи — Смиловичи сворачивать налево, на шоссе Минск — Могилёв, пусть дед и ворчит, что это шоссе больше на ухоженный просёлок похоже, а прежней дороге, видимо, на роду написано быть ушатанной во всех мирах. Не знаю, по-моему, он наговаривает. Хотя, если подумать, какими должны быть дороги, по которым можно ехать «не торопясь, где-то соточку» и сравнить с имеющимися, где больше сорока не на всяком автомобиле разгонишься…

Ехал ещё недолго, ни устать, ни проголодаться не успел, но ритуал остановки «на чай» в Дукоре выполнил. На то он и ритуал, пусть мною самим для себя придуманный. И не отменяющий ритуал в Березино. Только выйдя из чайной вспомнил, что хотел ведь ещё в Дубовый Лог заехать, с рутинной проверкой. Но дел, требующих моего непременного личного присутствия, там не было, а с задачей не дать расслабиться сверх допустимого Егор Фомич сам справляется отлично. Опять же, если будут значимые новости — он мне о них расскажет. Но сам факт того, что я забыл о своих планах показывает, как я переживаю из-за случившегося. Лучше, пожалуй, больше так глубоко не задумываться, а то ещё аварию устрою или сверну не туда.

«Ага, в себя придёшь где-то между Слуцком и Пинском, владельцем огуречной плантации с женой и тремя детьми!»

«Я столько не выпью!»

Чем дальше, тем проще получается находить общий язык с дедом, но не могу сказать, что это меня всегда радует. Кстати, о размышлениях. Есть вопрос, связанный со свадьбой, который я тёще не доверю, а именно — где мы после этой свадьбы будем жить. Запереть молодую жену в Дубовый Лог и там бросить одну — очень плохая идея. Поселить в Смолевичах, с Беляковыми — лучше, но ненамного. Оставить жить с мамой и приходить в гости — тоже плохо, дед уверяет, что самый худший вариант, дающий максимальный шанс на то, чтобы испортить отношения и с женой, и с тёщей. Пока склоняюсь к мысли или снять на пару лет домик в южной части Могилёва, если Маша устроится после выпуска работать в городе по специальности. Или — в моей академии, можно тоже арендовать домик, точнее — половину его, для семейных студентов есть такая возможность. Правда, с учётом очереди из желающих, лучше сперва получить титул, для повышения шансов. Или сделать ещё что-то очень хорошее для ректора, да. Ну, или попробовать выехать на прежних заслугах.

Однако, прежде чем идти к ректору — нужно посоветоваться с Машей, а она ни о чём, кроме своей дипломной работы говорить не хочет и не может. Да и там все разговоры сводятся к переживаниям и пережёвываниям одного и того же по триста пятнадцатому разу. Никаких нервов не хватает с ней общаться — потому что никаких доводов не слушает и не слышит, в принципе. Вообще непонятно, что с ней делается — и Екатерина Сергеевна, и Василиса уверяют, что она раньше никогда такой не была, ни при выпуске из гимназии, ни при поступлении в академию. Как всё равно проклял кто! Эту версию, кстати, тоже проверили, и тёща лично, и приглашённые ею специалисты, подлив Маше за обедом снотворного — некоторые проклятия содержат компонент, который заставляет носителя избегать обследования любой ценой. К счастью, ничего такого не нашли — или, может быть, к сожалению? Сняли бы и всё, а то так и осталось непонятным, что с ней творится такое. Ну, в первых числах мая та самая предзащита — что-то вроде генеральной репетиции со зрителями (в лице комиссии и не только) выступления, которое они и готовят. Надеюсь, после этого она хоть немного успокоится, а то уже не то, что сил нет терпеть — просто страшно за неё становится! И дед ещё, со своими советами, как, мол, «переключить» на другое. Часть из них не даст реализовать тёща, а часть — просто суицидные какие-то. Да и в эффективности их я что-то сомневаюсь.

В среду был в лаборатории, задач накопилось что-то многовато, пришлось ехать прямо с занятий и сидеть там до темноты — что, строго говоря, для первой половины апреля не показатель. А перед самым уходом со мной опять связался по мобилету Мурлыкин. Прямо дежавю какое-то, право слово. Аж заныло внутри, как вспомнил прошлый четверг. Но голос тестя на этот раз был спокойный, даже удовлетворённый, так что есть надежда — обойдётся без новых неприятностей. Василий Васильевич кивнул мне в знак приветствия, не отрываясь от какой-то бумаги и бросил:

— Подожди минутку, сейчас пойдём.

И действительно — через несколько секунд тесть поставил свою подпись на изучаемом листе, убрал все бумаги в несгораемый шкаф и повёл меня по смутно знакомому маршруту. Точно — на прошлой неделе во второе отделение так шли! Но в корпусе этого подразделения мы поднялись по лестнице на второй этаж и зашли в явную приёмную, на двери которой, как и на внутренней двери, предположительно — в кабинет начальника, не было никаких опознавательных знаков.

— У себя? — спросил Мурлыкин секретаря и, получив утвердительный кивок, без стука открыл дверь.

Ага, понятно — дверь двойная, в наружную можно стучать, пока не устанешь, но и во внутреннюю будущий тесть стукнул пару раз «для приличия» и вошёл, не дожидаясь ответа.

— А, Василий, привёл бойца?

— Да, Леонид Порфирьевич, вот он — Юрий Рысюхин.

— Обижаешься ещё, да? Хозяин кабинета встал, застегнув все крючки и пуговки на мундире., после чего обратился ко мне.

— Господин Рысюхин, Юрий Викентьевич! Я, барон Буслаев[1], Леонид Порфирьевич, начальник Второго отделения Управления Отдельного Корпуса жандармов по городу Могилёву и Могилёвской губернии приношу самые глубокие и искренние извинения от лица службы и от себя лично за неподобающее поведение моих подчинённых. Также обещаю, что эти су… кхм… Что виновные будут должным образом наказаны!

Я встал на ноги ещё при обращении ко мне лица, много старшего и по возрасту, и по чину, сейчас же одёрнул форму и, встав «во фрунт», ответил:

— С глубокой признательностью принимаю Ваши извинения и уповаю на вашу справедливость в отношении виновных!

А что ещё делать-то? Если целый генерал лично (!) извинения приносит, то не принять их — как минимум нанести оскорбление уже ему.

Хозяин кабинета сел на своё место, вновь расстегнув верхние крючки на мундире — хорошо быть генералом, можно позволить себе нарушение формы одежды, хотя бы у себя в кабинете и не на глазах подчинённых.

— Ну, что, Василий Васильевич, теперь ты удовлетворён?

— Да, Лёня, полностью.

— Можно подумать, я бы без твоих номеров не извинился. Тем более, что в последний год это делать приходится слишком часто. Ладно сейчас, дурацкая активность почти прекратилась, а прошлой зимой — вспомнить страшно! «Английских агентов» ловили и жук, и жаба, и мои придурки-подчинённые. В январе, по горячим, так сказать следам на вокзале отловили виконта С… Виконта, в общем. Тот ехал из Риги в Одессу, через Оршу, по Рижско-Орловской, да. И вышел на перрон, размяться — В английском твидовом костюме, кепке с ушами и тростью. В общем, прямо с перрона его и уволокли два дебила.

Буслаев сокрушённо посмотрел на нашу с тестем реакцию, и продолжил:

— Вот вам смешно, а я только на извинения две недели потратил, включая встречу с графом-отцом и не только. И голос сорвал. Потом летом настоящего иностранца поймали, и он на самом деле оказался виновен, хоть и не в том, в чём обвиняли. Две недели эти придурки его допрашивали и докладывали, что «англичанин» не идёт на сотрудничество. Мол, под психа косит — с серьёзной мордой какую-то чушь несёт бессвязную. Типа «Шахты, начальник, говядина кончается».

— А на каком языке он это нёс-то?

— Мои решили, что на английском.

Деда аж разрывало от нетерпения, и я уступил его напору:

— Это в оригинале, получается, должно было быть что-то вроде «майнес, чиф, биф ендед»? Может, «бефиндет»? И не «чиф», а «шифф»? Тогда это по-немецки получается, «мой корабль находится».