Рысюхин, давайте – за жизнь! (СИ) - "Котус" - Страница 32

Получилось, по словам деда, «жуткое дело» — оказывается, структуры этого типа[1] проходят перекристаллизацию при температуре несколько сотен градусов и при комнатной просто никогда не существуют, не должны! А у меня — вот они, пожалуйста. Отнёс преподавателю, тот удивился, воодушевился, проверил — и побежал исследовать свойства. А заодно смотреть, как быстро структура металла вернётся к норме.

Забегая вперёд — не вернулась, «мутация» оказалась устойчивой, но вот нагрев до восьмисот градусов с последующим охлаждением аномалию убрали.

После этого я, с подачи Петра Игнатьевича, погрузился в изучение структур разных сталей, сперва конструктивных, низко- и высокоуглеродистых, а затем и легированных. Посмотрел, как с точки зрения кристаллографии выглядят кузнечная сварка и слоистая сталь. Интересно! А вот зарисовывать (!) увиденное, с моим «антиталантом» к рисованию… Если бы дед не подсказал, что нужно не рисовать, а чертить разрез — было бы ещё хуже. На этом фоне даже необходимость учить кучу определений, причём не просто зубрить, а с пониманием, и то не так страшна показалась.

А в конце последней недели марта мне пришлось ехать аж в Минск, причём отпрашиваться на пятницу и выезжать ночным поездом в четверг. Просто пришла пора подавать документы на титул: «поселение» на изнанке существовало три месяца, там было постоянное население (целых четыре человека, да), шли активное исследование, хозяйственная деятельность и добыча ресурсов, всё, как положено. А по выходным соответствующая контора не работает. Благо, Сребренников заранее подготовил целый пакет бумаг, а я, приехав в столицу Великого княжества не то поздней ночью, не то ранним утром и привычно перекрутившись в ближайшей к вокзалу и бессовестно дорогой гостинице, заранее занял очередь. Бумаги сдавать пришлось в четыре разных окна, на разных этажах, а также передавать что-то из окна в окно. Спасибо поверенному, который в этой жути чувствовал себя как карась в пруду.

Но даже так — придя в канцелярию к открытию вышли оттуда в четыре часа дня, за пятнадцать минут до того, как закрывалась минимум половина нужных окошек. Стало понятно, почему Пётр Ильич приехал на поезде, а не попросил Беляковых выделить пикап — не хотел занимать автомобиль на весь день. Придя вместе с ним на вокзал, пообедал в вокзальном ресторане (жутко дорого и очень сомнительно по вкусу) и остался ждать ночного поезда. А на деле, обложившись для конспирации газетами и парой журналов, подремал пару часиков. Но и прессу изучил тоже, не без интереса.

В субботу в Могилёве отметили успешную подачу документов с Мурлыкиными. Скромно, но с тщательно скрываемой гордостью. Как ни странно, даже Василиса вела себя достаточно скромно. Но ночевать меня, разумеется, отправили восвояси, а в Буйничах меня ждали несколько конвертов официального вида — стали приходить ответы из патентного ведомства.

[1] Речь про аустенит, который при остывании ниже 727 градусов превращается в смесь перлита с ферритом или цементитом, в зависимости от количества углерода.

Заявки на «концепции», как и предупреждал господин Чагин, отвергли почти все, причём такое ощущение, что некоторые отвергали не читая, или читал человек, понятия не имеющий, что именно он видит. Так, заявка на герметичную кабину с принудительной вентиляцией подготовленным воздухом была отвергнута с формулировкой «вентиляция в закрытых помещениях технической новизны в себе не несёт». При чём здесь вентиляция как таковая, а тем более — некие «помещения»⁈ Нет, я всё понимаю, но настолько тупой отказ — он просто оскорбителен, словно вслух в обществе идиотом обозвали!

Связался с Клеофасом Спиридоновичем, который моё возмущение вполне разделил, и даже принял на свой счёт:

— Поскольку заявки готовил я, то это не только вас, молодой человек, простите, дураком выставить норовят, но и меня выжившим из ума маразматиком ославить пытаются! Перешлите, если вас не затруднит, сию эпистолу мне, я хочу сходить, узнать, кто такой завёлся, не то смелый до безумия, не то безумный до бесстрашия.

Конечно, мне было не сложно — а вот кому-то, чувствую, вскоре станет весело. Из заявок на «принципы и концепции» пока одобрили только одну, на идею многоточечного крепления колеса к ступице. По запросам на привилагии по конкретным узлам и конструкциям дело шло веселее, их явно рассматривали люди сведущие. Из того десятка заявок, что рассмотрели, завернули только одну, на шаровую опору колеса — таковая, оказывается, запатентована три года назад неким немцем, мои консультанты этого не знали. И ещё по одной заявке, на конструкцию тормоза, просили указать, если есть, существенные различия от имеющейся конструкции, чертежи которой прислали — мол, сами по указанным в заявке эскизу и описанию однозначного вывода сделать не могут, голоса разделились поровну. Ух ты, у них там ещё и голосования проводятся⁈ Быстро расписал отличия, благо, их немало, но они существенны: во-первых, регулируемая сила прижатия колодок, которые автоматически дожимаются по мере износа, а не выставляемая позиция, требующая постоянно проверять зазоры и проводить регулировки, во-вторых, сменность этих колодок, которые не были неотъемлемой частью конструкции. Эх, видеть бы эту «Привилегию» раньше — мою заявку можно было разбить как минимум на две, по каждому из этих отличий. А ещё и третье есть, дедов тормоз вентилируемый, что улучшает условия работы. Всё это написал, начертил, даже стрелочки на отличия на чертежах поставил, отослал. Как говорится, кто с нами по-человечески, с теми и мы по-хорошему. А кто нет — Клеофас Спиридонович разъяснит о нормах вежливости.

В четверг, третьего апреля, я заканчивал работу в лаборатории и уже предвкушал спокойный вечер в общежитии, когда зазвонил мобилет. Мурлыкин, а это был он, коротко потребовал:

— Ко мне в кабинет, срочно! — И голос у него был далёким от благожелательности.

Я, пока добирался из одного корпуса в другой, успел себя знатно накрутить. Почему-то подумал, что с Машей что-то случилось, но спросить ничего не успел, потому как Василий Васильевич с порога припечатал меня вопросом:

— Ты что это творишь, а⁈ И почему я об этой выходке узнаю от чужих людей, и когда уже поздно что-то исправлять⁈

— Ээээ… Вы о чём⁈

— А у тебя что, много таких сюрпризов припасено?

— Наоборот, ни одного припомнить не могу.

— А личная, ять её так, дипломатическая, мля, переписка с иностранными державами — это что, мышь чихнула⁈

— Какая ещё переписка, с какими державами⁈

— Со скандинавским союзом переписка, посольство которого тебе письма шлёт!

— Какие письма, я не получал ничего?

— Конечно, не получал — всё во втором отделении лежит[1].

— Так откуда мне в таком случае знать, что там и почему они мне пишут⁈

— Да про подарки, от тебя полученные пишут! Ко мне — и хорошо, что ко мне, а не кое к кому из моих коллег — за консультацией обратились, что за артефакт или алхимическое средство может называться «живая вода» и чем грозит империи канал её утечки за границу! Письмо показали, а там на конверте — очень знакомый получатель!

Тут у меня всё и сложилось — точнее, сперва у деда, а почти сразу и у меня. Я аж выдохнул шумно от облегчения и осел на стул.

— Я уж думал, и правда что-то серьёзное или незаконное…

— А этого тебе мало⁈

— А никакого «этого» нет. «Живая вода» — это излишне бдительные господа перестарались, перевели на русский название «акавита» — да-да, та самая, что я на пробу привозил. И с посольством именно я дел не имел.

— Кто ж тогда имел, и почему письмо на твоё имя?

— Тогда ещё норвежский подданный Кнут Викстрём письмо в посольство написал и гостинец передал. Норвежец-то может к норвежскому консулу обратиться? Эта акавита — их национальный напиток считается, вот он и написал, что тут, у нас, начинается производство и спросил разрешения использовать название. Не то, чтобы это необходимо, оно не запатентовано, но во избежание недовольства и претензий… А чтобы лучше думалось — к письму приложил, с моего разрешения, пару ведерных бочонков напитка.