Джони, оу-е! Или назад в СССР (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 38

Я ощерился, словно волк.

— Придурок, бля! — попятился от меня старшеклассник. — Псих, что ли?

— А ты думал! Ещё какой!

Он развернулся и крутя пальцем у виска, пошёл проч.

— Скоро меня, станут называть не Дряхлым, а Дряхлым Психом, — подумал я. — А нефиг мои магниты отбирать, отрезанные, между прочим, передовым методом нанотехнологий.

С гитарой я не торопился, занимаясь ею только на уроках труда. Основным для меня стали учёба и спорт. Прошли городские соревнования по самбо и боксу, где я «ловко слился на третьих схватках. Не хотел я напрягаться. Тело могло не выдержать. Или поломали бы, или 'стряхнули бы лампочку». А нам это зачем?

На музыкалку я постепенно забивал ходить, но задания сдавал и преподаватели от меня постепенно отставали.

Трудовик никаких других заданий мне не давал, видя, что я довожу изделие доума. Одноклассники делали швабры, скамейки и табуретки, я делал гриф. На фрезерном станке мы с трудовиком сняли лишнюю толщину магнитов и выточили на токарном станке штырьки для звукоснимателя.

Андрей Петрович тоже увлёкся изготовлением электрогитары, когда понял, что у меня, действительно всё серьёзно продумано, что это не детские «хотелки», а реальный проект. На третьем занятии мы с Андреем Петровичем изготовление грифа закончили и приступили к работе над корпусом гитары.

Корпус Андрей Петрович выпилил электрическим лобзиком из заранее склеенных в единую панель липовых досок. На его обработку и фрезерование необходимых полостей ушло ещё три полноценных занятия.

Тем временем трудовик выточил на токарном станке ручки для тембров и громкости, а на фрезерном станке изготовил плашки для ладов. Мне досталась их доводка до зеркального блеска. Механизм для натяжки струн я нашёл в магазине «Мелодия» на Авангарде.

К тому времени в кружке радиолюбителей я намотал катушку вокруг установленных и закреплённых на магните стальных штырьков, залитых воском, а Мишкин отец спаял четыре медных корпуса для звукоснимателей и отдал их в гальванику. За все работы я платил из своих кровно заработанных. Даже трудовику и Мишкиному отцу, который поначалу категорически отказывался, а я категорически настоял.

В гитарный корпус я вставил предусилитель, а в гриф стальной штырь. К декабрю гитара сверкала красным лаком корпуса, полированным и провощённым ясенем грифа и хромом звукоснимателей и «барашков».

Готовый инструмент я по просьбе Андрея Петровича принёс на урок труда. Предусилитель позволял подключать гитару к какому-нибудь динамику, но я притащил с собой и акустическую колонку, которую собрал из большого «кинаповского» динамика, вставленного в собранный мной ящик и простенького усилителя звука.

Гитару с новыми японскими струнами, купленными мной аж за сто рублей у басиста Славика, ребятам я в руки не давал, а они, естественно обступили нас с учителем труда и восхищённо тянули к ней руки. Прикоснуться к гитаре, запретить, было невозможно, но струны я защищал активно, шлёпая по пальцам тем, кто всё-таки дотягивался.

Андрей Петрович едва не прослезился, взяв изделие в руки.

— Хорошая работа, Женя, — сказал он, кивая головой, вроде бы соглашаясь с самим собой. — На городскую выставку отправим…

Меня аж подкинуло.

— Не-не-не! Какая выставка⁈ Никаких выставок! Всё, что откручивается пооткручивают, звукосниматели и струны стибрят. Знаем мы эти выставки! «А» упало «Б» пропало… Это мой инструмент. Я на нём играю. В музыкальную школу хожу…

— Да, чо ты пиз… Ой, Андрей Петрович! — осёкся Кепов. Он после той нашей драки ко мне не приставал, но поддразнивал постоянно. — Я хотел сказать, что врёт он, что на гитаре может играть и в музыкальную школу ходит. Он боксом и самбо занимается.

— А зачем бы ему тогда была нужна гитара, если не играть? — переспросил Кепова трудовик.

Андрей Петрович потеребил первую струну. Гитара звучала пустым металлом.

— Включи? — попросил он.

Я подключил гитару к колонке, а «комбик» включил в розетку. Учитель труда заиграл, и гитара вполне уверенно выдала «Во поле берёзонька стояла…». Ученики захихикали, чем смутили Андрея Петровича.

— Смотри ка, звучит неплохо. На! Ты сыграй что-нибудь, чтобы душа развернулась, — сказал он, отдавая мне гитару. — Продемонстрируй её возможности.

— Хе-хе! Что бы душа, говорите, развернулась? — усмехнулся я, накидывая на себя ремень, сделанный из двух «портупей», купленных в магазине «Военторг» на Ленинской.

Поставив тембра в нужное положение, я пару раз дёрнул струны медиатором, и заиграл пока ещё никем ненаписанную музыку несозданной пока ещё рок-группы «Рейнбоу». «Тэмпл оф зэ кинг» была одной из любимейших моих песен. «Тун, тудудудутудутун…[1]» звучало из динамика, а рты одноклассников раскрывались всё шире и шире.

«Тун, тудудудутудутун…» проиграл я и запел:

— Ван дей…

Колонка звучала не сильно и моя глотка, натренированная каратэковским дыханием «ибуки» выдавала тоже вполне себе приемлемый звук. Слова песни были хорошо слышны. И песню услышали. Когда я играл проигрыш после первого припева, в кабинет труда зашли директор школы и завуч.

— Это что за самодеятельность⁈ — сурово вопросила Светлана Яковлевна, перекрикивая и гитару и меня. — И снова ты, Дряхлов? Кто бы сомневался, что весь этот шум устроил ты⁈

Я прервался.

— Проверяем гитару, Светлана Яковлевна. Мы с Андреем Петровичем сделали её на уроках труда, — сказал я.

— Не-не… Это всё он. Я только помогал! — сразу указал на виновника безобразия трудовик.

— Ты сделал гитару? — Даже не спрашивая, а утверждая, произнесла директор. Она наверняка тоже слышала, что Дряхлов делает электрогитару. Все об этом знали. И не только в нашей школе. — И она, значит, играет?

— Играет, — пожал плечами я.

— А ты, значит, поёшь?

— Пою, — снова согласился я.

— И что поёшь? Что за английская песня? Откуда стихи и что в них? Ты знаешь?

— Знаю. Это я их написал, — соврал я.

С иностранными текстами сейчас было очень трудно, особенно зарубежными. В них искали крамолу и антисоветчину. И находили, даже там, где её и в помине не было. А заявляя о том, что стихи мои, я как бы чертил государственную границу, оставляя тексты на нашей территории.

— Ты⁈ Написал стихи? И на английском? Почему на английском?

— Э-э-э… Это кельтская легенда о древнем разрушенном завоевателями замке, куда пришёл человек, поднявший кельтов на борьбу с поработителями. Я прочитал легенду в книжке «Кельтские легенды». В деревне в библиотеке брал почитать. Мне понравилось, и я написал стихи и музыку.

— Кельтский эпос? — удивилась завуч и «языковик» по образованию. — Очень интересно. Король Артур? Очень интересно! И тебе, говоришь, понравилось?

— Очень, Людмила Фёдоровна. У меня ещё не тему тех легенд несколько стихов есть.

— Хм! Там, конечно, полно мистики, но в целом…

— Это разрешённая тема? — спросила озабочено Светлана Яковлевна.

— Абсолютно. Мы в университете изучали кельтский эпос и книги, действительно, выпущены. Жаль, небольшим тиражом.

Мне не было жаль уважаемых мной Ричи Блэкмора и Рони Джеймса Дио, потому, что жалеть их было не за что. Они ещё не написали эту песню. Да и сам Блэкмор не утруждал себя моральными озабоченностями, передирая у других музыкантов мелодии и рифы. И взяли они этот текст, практически целиком, из кельтской легенды, лишь немного добавив рифмы и сократив. В своё время я, задавшись целью, нашёл легенды, которые эти два уважаемых мной музыканта переделывали в тексты своих песен.

— Учитель английского тебя хвалит, но ты осторожнее с английскими текстами. Не все хорошо знают язык. Могут перевести и понять не правильно. Пиши на русском.

— Я пишу. Спеть?

— Не надо, — остановила меня Светлана Яковлевна. — На смотре художественной самодеятельности споёшь.

— Что ты сказал? Ты и на, э-э-э, родном языке пишешь стихи? — зацепилась за мою фразу Людмила Фёдоровна.