Эльфийский бык - Демина Карина - Страница 8

Отчетность она всегда уважала.

– А… можно не в Подкозельск? – почуяв, что маменька отошла, а она-то, пусть и гневаться была горазда, но и отходила быстро, Береслав осмелел.

– Можно, – кивнула Береника Волотовна. – Можно не в Подкозельск, а сразу на каторгу… там тоже культурная целина лежит, ждет не дождется, когда кто-нибудь ея поднимать станет. Заодно и пообвыкнешься.

– С чем?

– С каторгой, дорогой… с каторгой… если мозгов у тебя не прибавится, прости Господи, то рано или поздно там и окажешься. А так-то и ехать недалече будет, и людишки кругом уже знакомые…

Говорила она вроде бы с насмешечкой, но по спине побежали мурашки.

– Лучше… все-таки Подкозельск, – решился Береслав. – Погожу я пока с каторгой… сельская культура, мама, она мне как-то душевно ближе, что ли. Прям… чую желание единиться с природой.

– Вот и хорошо, – маменька окончательно успокоилась. – Каторга, конечно, место занятное и в окультуривании весьма нуждается, а регионы у них там такие, что ведать – не переведать. Но есть у них одно обыкновение. Любят удерживать особо ценных специалистов… обычно лет на десять-пятнадцать. В зависимости от статьи.

– К-какой?

– Кто ж его знает… на месте, чай, подберут. Значит, Подкозельск?

Береслав поспешно кивнул, решив, что совершенно точно не хочет знать, какую именно статью подберут такому особо ценному специалисту, как он.

– Вот и хорошо, – маменька, кажется, обрадовалась. – Да и дружок твой туда же отправится…

– Иван?

– А у тебя еще какой завелся?

– Нет, – вынужден был признать Береслав.

Все же сила, как и её отсутствие, значили много. С друзьями было сложно… в целом было сложно. Он пощупал переносицу, которая несколько раз ломалась в процессе диалогов разной степени конструктивности, а потому четко запомнила, что иных друзей у него нет.

Но если Иван тоже… может, все не так и плохо?

– А он за что?

– Он… за голую правду, скажем так, – маменька с трудом сдержала улыбку. – На самом деле это его в Подкозельск отправили, а я уж постаралась, чтоб и тебя заодно…

– Спасибо, мама, – это Береслав сказал совершенно искренне.

– Не за что… Дураки должны держаться стаями.

– Почему?

– Пасти будет легче… Грехи мои тяжкие…

Ваньке надо будет позвонить.

Если его ссылают, то о выходке дурной – а Береслав теперь сполна осознавал глубину её дуроты – наверняка узнал дядюшка. Князь же Кошкин и без того к племяннику относился весьма холодно.

– А выезжать-то когда?

– А вот завтрева… документы выправите и вперед. И да, – словно спохватилась маменька. – Жить будешь на свою зарплату.

– Что? – а вот такого подвоха Береслав не ожидал.

– Высочайшее распоряжение… кто-то там опять инициативу выдвинул, о пересчете тарифов. Оптимизация, реконструктизация и чего-то там еще… ну, как оно обычно бывает. Вот Император и распорядился это дело… как это… – маменька щелкнула пальцами. – Апробировать. Вам и выпала высокая честь выяснить, как молодым специалистам на оптимизированных тарифах житься будет.

– Нам с Ванькой?

– Всем, – маменькина улыбка была полна доброты и безмятежности. – Всем отпрыскам высоких родов, которые вдруг ощутили в себе желание трудиться на благо отечества…

Береслав подумал.

Представил.

И хмыкнул.

Что ж, ради такого-то и Подкозельск потерпеть можно будет… но Ваньке все одно надо позвонить. Береслав лишь надеялся, что старый приятель еще жив.

Ванька не ответил.

А вот Нютка трубку взяла.

– Привет, дорогой, – произнесла она тем томным тягучим голосом, который бесил неимоверно. Причем Береслав сам бы не мог сказать, что именно его раздражает. – Хорошо, что ты позвонил…

– Да? – обычно он звонил или почти не вовремя, или совсем не вовремя. В общем, не проявляя должной эмпатии и чувства момента.

– Я как раз собиралась… не обижайся, ты славный парень и дело вовсе не в тебе…

В душе шевельнулось нехорошее предчувствие.

– Но ты сам должен понимать, что в сложившихся обстоятельствах… у нас нет будущего. Так что давай останемся просто друзьями.

– В каких обстоятельствах? – уточнил Береслав на всякий случай.

– В нынешних, – произнесла Нютка с особым выражением. – Дядюшка настоятельно советовал… дистанцироваться.

Значит, знает.

Береслав подавил вздох.

– И вообще… слышал? У нас тут… государева инициатива, – теперь в голосе Нютки звучала насмешка. – С распределением.

– Меня вот распределили, – пожаловался Береслав, чувствуя, как душу наполняет обида. Пусть он и не собирался жениться, разве что когда-нибудь потом, в отдаленной перспективе, но… вот так взять и бросить?

Одного?

В Подкозельске?

– Куда? – живо поинтересовалась Нютка.

– В Подкозельск.

– А где это?

– Понятия не имею.

Надо будет уточнить у маменьки, а лучше в сети глянуть, это всяко безопаснее.

– Не обижайся, но звучит как-то оно… не вдохновляюще. В общем, сочувствую от души… а меня вот на море. Дядюшка обещался… сказал, что в коллекцию. Что, мол, на Черном я уже была, на Красном тоже…

Береслав поморщился.

– А теперь и на Белом побываю…

И закашлялся.

– Уверена?

– Ага… сказал, что полезно будет…

Да, дядюшка Нюткин славился некоторой суровостью нрава, но чтобы настолько…

– Представляешь, сначала заявил, что я замуж выхожу, что он мне жениха нашел, какой-то там сын маминой подруги… или его друга… я не очень поняла. Но сказала, что не пойду! Я ведь думала, что ты мне предложение сделаешь…

Береслав даже головой замотал.

– А дядя тогда сказал, что за тобой больше нет перспективы и вообще… или замуж, или отрабатывать учебу. И главное, папенька с ним согласный. И маменька… и все против меня! Я и решила, что отработаю. Назло возьму и отработают. В конце концов, я свободная женщина!

– Свободная…

– Вот ты меня понимаешь. Жаль, что нам расстаться выпало… но не переживай. Я буду о тебе помнить. Слушай, а как ты думаешь, мне какой купальник взять? Белый или черный? Белый на Белом море… звучит. Или по контрасту? Тем более белый у меня уже есть, я в нем на Черное летала… а черного нет, но мне черный не очень идет…

– Красный, – посоветовал Береслав. – Главное, чтоб на меху…

– Маруся! – вопль, раздавшийся снизу, прервал приятную полудрему, сквозь которую доносился стрекот кузнечиков, куриное кудахтанье и гудение пчел в густых кудрях липы. Липа была старой, от возраста чуть накренилась, едва не дотянувшись до старого забора. Вот под ним, на телеге, Маруся и прилегла.

На минуточку.

У нее тоже, между прочим, право отдохнуть имеется.

– Маруся! – голос у Таськи был зычный, такой, что и мертвого подымет.

Куры заткнулись.

Кузнечики тоже.

Только пчелы продолжали гудеть.

– Чего? – Маруся подавила зевок. Время – полдень, самый солнцепек, и люди нормальные от солнца прячутся.

– Вот ты где! – Таська поспешно забралась в телегу. – Тебя Петрович ищет!

– Зачем?

Двигаться было лень.

Сено, которое Маруся закинула в телегу, прикрыв сверху рогожкой, утопталось. И лежать в нем было приятно, да и в целом лежать было приятно.

– Так… не знаю. Сказал, срочно.

– У него все срочно, – проворчала Маруся, осознавая, что полежать дальше не выйдет. Это пока Таська пришла, следом и сам Петрович притянется, обнаруживши и липу, и телегу, и тайное Марусино убежище, выдавать которое она не собиралась. А потому потрясла головой, вытащила соломину, в волосах запутавшуюся и на подругу поглядела.

– Ну?

– Чего? – Таська жевала травинку.

– Веди. Где он?