Ангелотворец - Харкуэй Ник - Страница 9

– Мне стыдно. Честно.

– И поделом. Как дела, супостат?

– Хорошо. Как дела в «Гартикле»?

– Пусто, холодно и всюду хлам, который не нужен никому, включая меня.

– Я ведь попросил прощения.

– И думал этим меня умаслить? От меня так просто не отделаешься. Спроси Фолбери, сколько раз ему пришлось пресмыкаться передо мной за тот позорный случай с эгг-ногом. Потом извинись еще раз.

И все же брюзгливый голос Сесилии подобрел: несколько булочек с маслом, несомненно, сумеют поднять ей настроение. Двери «Гартикля» – это сознает и она, и Джо, – перед ним пока не закрыты.

Отчасти музей, отчасти архив и отчасти клуб, «Гартикль» занимает одну из тех странных ниш в жизни Лондона – физической и социальной, – которая делает его почти неуязвимым для внешнего мира и почти незаменимым для узкого круга посвященных. Сесилия Фолбери работает здесь и библиотекарем, и в каком-то смысле библиотекой. Безусловно, при попутном ветре найти искомую книгу или предмет можно посредством картотеки. Картотечная система здесь весьма солидная, хотя немного устаревшая и строго аналоговая (в «Гартикле» иначе и быть не может). Так же Сесилия исполняет функции алфавитного указателя. Если вам нужно отыскать здесь что-то в более-менее разумные сроки, лучше сразу обратиться к ней – только очень-очень вежливо и по возможности сдабривая просьбу лестью. Прозвище Сесилии – Людоедка – не вполне шуточное, а супруг Боб без ложной скромности называет себя ее рабом.

– Сесилия, ты когда-нибудь слышала об эдинбургском музее имени Логанфилда?

– С тех пор, как его закрыли, – нет. А что?

Джо Спорк не удивлен.

– Просто интересно. А об опасных книгах?

– Да, разумеется. Их десятки. Церковь подняла жуткий хай, когда Гутенберг изобрел печатный станок, потому что теперь любой мог печатать и распространять что угодно. Попы приходили в ярость по любому поводу. Местных баронов бесили грязные слухи, распространяемые посредством низкопробных пасквилей. Почти все они были правдивы, и читать их – сплошное удовольствие! – Из трубки доносится громоподобный смех. – Сохранилось даже несколько библий с опечатками, которые в корне меняют смысл сказанного. «Прелюбодействуй» и все в таком роде. Люди их коллекционируют, епископы – сжигают. Глупенькие. Можно подумать, Богу есть дело, что там напечатано в какой-то книжонке.

– Нет, я про другую книгу. Более современную.

– Брось, Джо. Выкладывай, о каком опусе речь? – Она выделяет это слово, наслаждаясь его вычурностью. – Что за манускрипт тебе нужен?

– Он назвал ее Книгой Гакоте.

В трубке раздается короткий кашель, похожий на глухой лай.

– Сесилия?

– Я тут.

– Что случилось?

– Книга Гакоте, вот что случилось.

– Ты о ней слышала?

– Еще бы, черт возьми! Не ввязывайся в это, Джо. Беги, роняя тапки. Не то хуже будет.

– Не могу. Чертова книга, кажется, ко мне прилипла.

– Так отлепи и помойся!

– Как? Я даже не знаю, что это.

– Это призрак во тьме, Джо. Горящий жупел. От южной оконечности Испании до Черного Леса и вплоть до самого Минска, будь он неладен. Злая Богиня Перекрестков. Кровавая Мэри. Баба Яга. Проклятие!

– Сесилия. Поясни.

Она не поясняет. В трубке – тишина. Наконец Сесилия резко спрашивает:

– Кто это – «он»?

– В смысле?

– Ты сказал: «Он назвал ее Книгой Гакоте». Кто «он»? Тот несносный паскудник?..

– Нет. Другой. Он думает, что книга у меня.

– А она у тебя?

– Я… Нет. Возможно, она у меня была. Или что-то наподобие.

До него доносится вздох. Или Сесилия просто с силой выдыхает, махнув на него рукой.

– Гакоте… Это злой дух, Джо. Бабайка. Ясно? Прокаженный или… баньши. Вроде матери Гренделя. Она несет погибель. Она должна была воздвигнуть в деревне замок, а потом море поднялось и поглотило ее вместе с деревней.

Джо Спорк силится рассмеяться. Ну правда, глупости же! Страшилки про привидений абсурдны – по крайней мере сейчас, при ободряющем свете дня. Однако Сесилия Фолбери – суровая тетка, не склонная к фантазиям и предрассудкам. А с другой стороны: сегодняшнее утро и встреча со странным человеком-цаплей в холщовом – саване? капоре? чепце? – закрывающем лицо…

– Проказа лечится, – твердо произносит он; да, хворь неприятная, но излечимая, да и заразиться ею не так уж легко.

– Джо, они не просто больны. Все гораздо страшнее. И прокаженные, и Гакоте были изгоями, понимаешь? Вот их и сгребли в одну кучу. Люди стали ошибочно думать, что это одно и то же. А прокаженные, Джо, они гораздо больше боятся Гакоте, чем те их. Я сейчас про современных людей, не про средневековых крестьян. В общем… Не знаю. Это вроде проклятья фараонов, ясно? Все посвященные так или иначе умирали, если подбирались слишком близко.

– К чему?

– Если узнаешь – умрешь, насколько я понимаю.

– Сесилия…

– Ой, не будь таким тугодумом, Джо! Конечно, это все ахинея, но уж очень много смертей с ней связано. Не хочу, чтобы ты повторил их судьбу.

– Да я и сам не хочу, уж поверь. Ладно, понял. Они плохие люди – пираты, убийцы, неважно. Книги у меня нет, но кое-кто считает иначе, и это не очень хорошо. – Он прямо слышит, как Сесилия поджимает губы, и продолжает упорствовать: – Мне нужно больше информации. И чем книга опаснее, тем важнее мне все о ней знать. Возможно, тут как-то замешан Дэниел. Можешь уточнить?

Джо очень хочется бросить трубку. Он почему-то зол на Сесилию: та взяла и превратила его день в чрезвычайное происшествие.

– Дэниел Спорк? Твой дед? С чего ты взял? С кем ты разговаривал?

На этот вопрос Джо отвечать не хочет, пока не хочет, поэтому бормочет что-то нечленораздельное и повторяет просьбу. Сесилия ненадолго умолкает, давая понять, что заметила его жалкую уловку, но больше вопросов не задает.

– Хорошо, я загляну в его бумаги. Хотя большая часть его вещей хранится у тебя.

– У меня только старое тряпье да коллекция джазовых пластинок.

После короткой паузы Сесилия спрашивает:

– Что?

– Ну, джаз. Музыка такая.

– Я в курсе, щенок, что джаз – это музыка, причем одна из высших ее форм. Предлагаю тебе начать с этой коллекции.

– Почему?

– Если я не окончательно спятила, Джо, твой дед терпеть не мог джаз. На дух его не переносил. Джазовый ансамбль играл на корабле, на котором он прибыл сюда из Франции во время войны. Когда караван судов с беженцами попал под обстрел, музыканты спустились в трюм и играли для беженцев. Снаружи бомбы падают, посудина гремит и трясется, а народ пляшет – так всю дорогу до родины и проплясали. С тех пор Дэниел не мог слушать джаз. Говорил, что слышит только взрывы и крики матросов.

– Ого. Не знал.

– Неудивительно. Детям такое не рассказывают.

Да уж. Теперь денек точно не задался.

– В общем, мне пригодится любая информация.

– Береги себя, Джо. Пожалуйста.

– Я так и делаю.

– Хорошо. Ладно. Дай мне пару дней и без пирога со свининой не приходи.

Джо впервые за день смеется. Доктор строго-настрого запретил Сесилии свинину, но рипонский пирог для нее – платонический идеал, эталон свиного пирога и ее любимое лакомство. Отказа она не потерпит. За рипонским пирогом Сесилия Фолбери – семидесятилетняя матрона в двенадцать стоунов весом и пять футов два дюйма ростом – зимой пойдет голой по Пикадилли, если понадобится.

Джо кладет трубку и откидывается на спинку кресла, вперив взгляд в потолок и прислушиваясь к плеску Темзы за стеной.

Бойтесь данайцев, дары приносящих.

Поздно спохватился.

– Знаешь что? – говорит ему три дня назад Билли Френд доверительным тоном таксиста. – Я тут разжился кое-чем, что может здорово тебе пригодиться в работе, не говоря уж о всяких поделках для души. Еще могу подкинуть тебе настоящую работенку, ну, заказ… Клиент уважаемый, все чин-чинарем, без обмана. В благодарность попрошу оказать мне одну маленькую услугу – будем считать это процентом за наводку. Только давай без бумажной волокиты и налогов – не в службу, а в дружбу, а? – Он многозначительно шевелит бровями над ободком чайной чашки.