Время для жизни 2 (СИ) - "taramans" - Страница 80

— Ладно… все! Забыли…, - рубанул рукой Иван, хотя… не был уверен, что так вот просто забудет проступок приятеля.

— Ладно, забыли! — с облегчением кивнул Ильичев, — Не… ну, Вань… Ну все-таки, а…

— До чего же ты, Степа, настырный! Говорю же тебе — ничего не было. Ну — проводил, поболтали. Ладно — поговорили! Ну… поцеловал пару раз…

— Да?! Поцеловал?! Во! Во — молодец! Ты, Ваня, ее — дожимай, дожимай, ага! Таких женщин, Ваня, никак пропускать нельзя. Никак! Очень уж она… хороша! Норовиста, конечно, как та молодая лошадка. Ну — это-то понятно! Это ж надо — военврач второго ранга! Это ж… Это же — майор! Ты, дружище, себе потом не простишь, если не дожмешь ее. Такое… редко бывает, ага! И в старости вспомнить будет не грех!

— Да успокойся ты! Дожимай, дожимай… Там как она сама решит — так и будет! — раздраженно пробормотал Косов.

— Не… ну — правильно! Но надо же ее к такому решению подвинуть, а? Вот я и говорю… Эх! Сколько времени сейчас? — вдруг переменил тему сержант.

Косов пожал плечами, посмотрел на часы:

— Восемь доходит…

— Ага… до вечерней поверки — почти три часа! — Ильичев почесал затылок, — Ты знаешь… тут у Лукича есть…

Сержант подошел к тумбочке, порылся там по-хозяйски, и извлек початую бутылку водки, кусок сала, завернутого в серую оберточную бумагу, и пару луковиц.

— Ты вон там, в шкафу посмотри… хлеб должен быть!

— Ты чего — сказился? Тут пить собрался? — удивился Иван.

— Да чего тут пить-то… До поверки и выветрится все уже!

За дверями послышался стук и «грюк».

— От ты посмотри, а? — всплеснул руками Ильичев, — Не вынесла душа каптера! Не выдержал час, как я сказал. Ну да — это же как так — кто-то будет сало есть, а хохла — нима! Эй! Пилипчук!

— Ну шо…, - ответили из-за стенки.

— Шо, шо… да ни шо! — развеселился сержант, — заходь суды! У нас сало е, да горилки трошки!

— С этим хитрым хохлом нужно все же дружить! — шепнул Степан Косову.

Каптер сначала заглянул несмело в старшинскую, потом, увидев, что Ильичев улыбается, но не шутит с приглашением, уже смело зашел.

— О це гарно, хлопци! Це дуже гарно! И «казенка» у вас е, и сало цикаво! — потер руки, — Ну, ежели не жалко, то я со всем удовольствием присоединюсь!

«Интересно! А вот последнюю фразу Пилипчук сказал вообще без какого-то акцента или суржика. Вполне на русском. Ну… пройда!».

На троих получилось и впрямь — помаленьку. Но выпили и закусили — душевно!

— Пилипчук! А чего ты… под хохла косишь? Ты ж по-русски — не хуже меня разговариваешь? — усмехнулся Косов.

Тот глянул коротко, но остро, пожевал хлеба, смачно похрустел луком:

— А ты, Иван, слышал, что дурачкам, да простецам — живется легче? Вот и я так живу… Это вон вы — высовываетесь все куда-то, чего-то кому-то показываете, что-то доказываете… А мне этого не надо. Мне жить бы в тепле, да в какой-никакой сытости… Бабу завести, детишек… А чего еще надо-то?

Косов хмыкнул, закурил по разрешению Ильичева.

— Ну… тоже позиция… житейская! А зачем тогда в армию пошел? Ну — отслужил бы срочную… Да вернулся бы в свою деревню…

— Эх, Ваня… молодой ты еще… Вон, Степка, небось, лучше помнит… Как в середине двадцатых-то… у нас в Забайкалье… да — считай по всей Сибири и Востоку недород был. Голодуха же! И траву ели, и кору толкли… Помнишь, Степ?

Ильичев хмуро кивнул.

— Во-о-т… А сколько ребятишек от слабости тогда померло — страх просто! Мы-то со Степаном уже постарше тогда были. Да, Степа? Все какие-то корешки, травинки найти можно было… Рыбешки какой наловить, сусликов тех же.

— Вот я и подумал… армия — это последнее, что не сможет кормить государство. А значит… ни я сам, ни ребятишки мои — с голоду не помрем… Мне в армии нравится! А чего — одевают, обувают. И справно так! Ты посмотри вокруг-то… Вот вы все материтесь на ботинки эти, да обмотки, да ждете, когда вам сапоги выдадут. А ведь у народишка — тех же ботинок — не богато! Про сапоги — уж вообще молчу! Вон — городские эти, рабочие на заводах… Одну телогрейку — и на работу, и в люди носят! А нету больше ничего… Не-е-е… Армия — це цикава працця!

— Ну ладно… а когда — война? И что тогда?

— А что тогда… значит воевать будем. Вон вы в штыковую на мешки все бегаете… А ты знаешь, сколько селянину того же навоза перекидать приходится? Да мне этот мешок… да винтовка — тьфу!

— Так там же стрелять будут? — усмехнулся Косов.

— Ну да, будут… ну — всех-то не убьют, а? Всех-то — никогда не убивают. Кто-то же — остается. Вот и я… надеюсь. А вдруг? А нет… так и нет! Чего уж тут… Вот что я тебе, Ваня, скажу… я за жизнь эту, которая только налаживаться начала… любому ворогу глотку зубами порву, безо всякого штыка!

— Ладно… давай сменим тему. А то начали тут… про голод, да войну. Хорошо же сидим, а? — недовольно протянул Ильичев.

— Эта… у меня там спиртику маленько есть. Вы — как? — поглядел каптер на Ильичева и Косова.

Ильичев кивнул:

— Только если маленько!

Они выпили еще. Благо спирта и правда было — немного.

— А вот про баб еще…, - чего-то разговорился Пилипчук, — вы вон — кобели! Все бегаете чего-то… углы обнюхиваете, на деревья ссыкаете! Ну — чисто кобельки молодые! Все покрасивше ищите. А если разобраться-то? Баба нужна справная, да неглупая. Чтобы хозяйство умела держать, да копейка ей к рукам липла, а не наоборот. А что красивая? Да с лица-то — воды не пить! Хозяйственная, родить может? Уже хорошая баба! И чтобы — не шибко умная была! Шибко умная баба — это ошибка природы, во!

— Ишь… разговорился хохол! — засмеялся Ильичев, — Ты с чего взял-то, что мы — кобели, а?

— Ага… ты меня совсем за дурня держишь? — удивился Пилипчук, — Да вы ж с увольнения придете, шинельки повешаете… а шинельки-то у вас — духами… или одеколоном каким пахнут! Сразу же почуешь — где дымом табачным, или там… харчами какими. А где — духами! Так что — кобели вы, тут ошибки нет!

Потом Пилипчук повернулся к Косову:

— Я тебе, Ваня, вот что скажу… Только ты не ругайся, ладно? — дождавшись кивка Ивана, продолжил, — Ты вот что… ты Анастасию Ивановну — не осрами, не надо такого! Она баба одинокая, но дюже хорошая. И врачица — умелая, тут ее все шибко уважают. Если уж… что и выйдет у вас… Ты уж как-то поаккуратнее, не трепи языком как помелом. Такая просьба у меня к тебе будет.

Увидев, как Ильичев, фыркнув, отвернулся, Косов удивленно спросил у каптера:

— Ты с чего все это взял-то… про меня и военврача? Вот же… деревня какая? Не было же ничего — а уже все языками ляскают!

— Мож и не было… только было заметно, как баба зарумянилась вся. То — сердитая и хмурая всё была… а то — аж засветилась вся, веселая такая! Ты это… на забижай ее, хорошо?

— Тьфу ты! — Косов в сердцах пнул по подошве сапога Ильичева, который трясся от смеха, отвернувшись, — Да не было ничего, поняли! Поговорили, проводил до дома… Все!

— Ладно, ладно… не ори! Не было и не было! Только ты мою просьбу… не забудь. Ну так… на всякий случай.

— Слышь… хохол! А хочешь… я тебе с бабой славной познакомлю, а? — неожиданно спросил Ильичев, чем очень удивил Ивана.

— Справная? — с недоверием переспросил Пилипчук.

— А то! Только это… не сейчас… Ближе к весне, а то — может и к лету. Сейчас она пока все со своим бывшим расхлебаться не может. Вот освободится с концами… и познакомлю!

— А чего с бывшим-то? Может помочь бабе надо? — поинтересовался каптер.

— Не… не надо пока туда лезть! Пусть сами решат, ага! А потом уж… как она чуток одна поживет, лиха без мужика хватит — вот тогда в самый раз будет! — продолжил сержант.

«Чего-то я сейчас не пойму… Это он про что разговор ведет? Какая еще справная баба? Это он… Глашку уже присватывает, что ли? К лету говорит… Он же и раньше сказал, что к лету другую искать надо! С дуба рухнул Степа? Вот же… мудак где!».

Ильичев усиленно подмигивал Ивану, чтобы — не встревал.

«Да и хрен с имя! Нашелся тут… сводник! Пока, значит — он бабу охаживает, но уже наперед думает: как только другую найдет — так тут же Глашку каптеру сплавит!».