Время для жизни 2 (СИ) - "taramans" - Страница 41

Зато душой красив наверняка!

Женщины развеселились, а Катя зарумянилась от удовольствия.

«Как там… Ибу ибуди, дадао муди?».

А потом… без перерыва:

— К долгожданной гитаре

Я тихо прильну…

Они еще выпивали, и закусывали. Только под такую закусь и хмель толком не брал! Даже Ильичев, который по факту выпил куда как больше Ивана, на определенной стадии как будто закапсулировался — не пьянел больше! Краснел мордой, улыбался и блестел глазами — но и только!

Потом Глаша взгоношилась по поводу чая:

— Пирог же у меня! Пирог в духовке! Засох, поди, совсем!

Они быстро с Катериной убрались со стола, перетаскали все на кухонный стол. Косов хотел было помочь, но — был «послан», пусть и вежливо: «Сиди уж… не мужское это дело! Сами приберемся!».

Пирог был с клюквой и брусникой — вкусный! Косов даже пожалел — и еще бы съел, да — нельзя! Не надо перед таким-то… занятием брюхо до упора набивать! И так… старался воздерживаться от обжирательства!

Они вышли с Ильичевым во двор, прошли в огород, справили все дела… такие. Потом, Ильичев выбрал место, где снег почище, набрал полные пригоршни и яростно натер этим снегом физиономию.

— Ох… хорошо! — и еще набрал и снова обтерся снегом, теперь уже — шею и верх груди, — А ты, мастёр, однако, Ваня… Баб-то прикатывать! Вон как… Катерину обратал! Сначала-то… чёй-та нос воротила, а сейчас — гляди-кась… сидит, разрумянилась! Ты ей, Ваня, покажи, где раки зимуют! Ага! Пусть знает… что такое — казачья кровь!

— Ты чего-то, Степа… с чего это ты меня в казаки записал? — удивился Косов — «все же он точно — нетрезв!».

— Да… а кто еще вот так наши песни может петь? Ты может и сам не знаешь… но — по всему видно — были у тебя в породе казачки! Были!

— Может и были… Да то мне не известно! — покачал головой Косов.

— Ну дык… а я про что? — кивнул сержант.

Они постояли, покурили, разглядывая звездное небо над головой.

— Смотри-ка… выяснило! К утру, значит, морозец придавит! — хмыкнул Ильичев, оценивая ясное, без тучек небо и желтую луну, чуть ущербную, висящую невысоко над крышами домов.

— Ага…

Когда они зашли в дом, изрядно продрогнув, надо сказать… На кухонном столе уже стояли перевернутые помытые тарелки.

— Ишь как Вы быстро все прибрали…, - удивился Ильичев.

Из-за занавесок, ограждающих вход в комнату, выглянула хозяйка, уже снова в халате:

— Так Вы бы еще дольше бродили по морозу! Мы уж думали — может примерзли там к чему? Степа! Ну чего ты встал? Пошли уже спать, а?

Когда Ильичев протискивался мимо нее и попробовал ухватить за пышный бок, Глаша отпихнула его с усмешкой и даже успела ущипнуть сержанта за задницу:

— Топай уж в спальню, неугомонный!

Дождалась, пока посмеивающийся Степа скроется в темноте комнаты, шёпотом:

— Я Вам с Катей на тахте в комнате постелила… Если чего… я на кухонном столе лампу керосиновую оставлю… Фитиль только прикручу посильнее… А то — с непривычки в потемках еще сверзишься, если на улицу пойдешь… всех перебудишь!

Подождав, пока хозяйка скроется в темноте, он вздохнул-выдохнул и… как в воду!

Зайдя в комнату, присмотрелся со света…

«Ага… на этом широком кожаном чудовище нам постелили… Ну что ж… проверим, насколько я «обратал» Катю, как Степа сказал!».

Он присел на край дивана, и аккуратно стянул с себя гимнастерку, шаровары, сложил все на рядом стоящий стул, повернулся и ужом вполз под одеяло.

Женщина лежала, закутавшись в одеяло, лицом к стенке. Молчала и даже вроде бы как — спала.

«Ну… мы эти уловки знаем! Типа — я вообще здесь спать собралась и ничего такого! Эх… давненько у меня уже такого не было. Как-то в последнее время все больше понятливые попадались. И сами шли навстречу!».

Иван подвинулся поближе, протянул руку и обнял Катю за талию. Подвинулся еще ближе, потянулся, и повел носом поближе к ее волосам:

«А пахнет она приятно! И косу — не распустила совсем-то! Значит… не спать собралась! Ой… а вид-то… типа — сплю, отстаньте от меня! Как там в будущем — «Я не такая, я жду трамвая!». А вот… «ночнушка» на ней — чрезмерно длинная. Это — непорядок! Это ж стаскивать ее запаришься!».

Он снова придвинулся, лег к женщине вплотную. Уперся в ее попу своим восставшим… А как это назвать? Естеством? Ну пусть будет так… Просунул руку дальше по небольшому животику.

«Мягонький такой… теплый, небольшой! Приятный такой животик, эротичный! Ну как не погладить такой!».

Повозился, устраивая пока мешающую часть тела поудобнее… Вот как раз между ее ягодиц устраивая, обтянутых сейчас ситцевой тканью рубахи! И эта часть тела, как будто живущая своей жизни, и она была разумна, и… видно почуяв желанное… стала сама подергиваться… вверх… вниз! И рука пошла-пошла, поглаживая и чуть стискивая кисть… вниз… вниз… туда, где животик кончается. Ага! И начинается самое теплое женское место!

Катя рывком повернулась к нему, скинула его руку и громким, вроде бы возмущенным шёпотом:

— Ты спать собираешься?

«Ох уж эти игры… ага! Вот скажу я сейчас — «Все! Сплю!», повернусь на другой бок… И кем я буду завтра? В ее глазах? И в глазах той же Глаши и Степы? Дурак? Ну… это еще мягко сказано! Тогда — зачем? Так сказать — для приличия? Ну… ладно! Будем добиваться ее тела, как ей и хочется!».

Он снова обнял ее за талию, просунул левую руку ей под голову, посмотрел ей в глаза.

«Глаз-то — толком и не видно! Но — поблескивает что-то… давая понять, что она сейчас тоже смотрит на него. И очертания лица все же видны… Интересно, вот днем думал — да, не красавица! А вот сейчас… эта почти тьма делает ее лицо каким-то загадочным, еле видимым… и оттого — красивым! Я и в прошлом замечал… вот так, ночью — и дурнушка становится принцессой!».

— Спать…, - так же, шёпотом, только чуть слышным, почти прислонив губы к ее ушку, — спать я собираюсь… но не сейчас! И даже — не сегодня! Вот завтра — в казарме буду спать! Ты сама, Катюша, пойми — как я могу спать рядом с такой красивой женщиной?! Я что же, по-твоему, совсем чурбан?

— Ты не чурбан… Ты — сопляк нахальный! — отозвалась она.

— Да тише ты… людей разбудишь же!

Косов прислушался.

«Ага… разбудишь людей! Те люди — сами кого хочешь разбудят!».

Из спальни доносились приглушенные «бу-бу-бу» Ильичева, и чуть слышный смех Глаши. А вот Глаша сладко охнула… застонала. Косов перевел взгляд на Катю. Вот теперь он видел ее глаза получше… Не совсем хорошо, конечно, но… Мог бы поспорить, что сейчас она сама еле сдерживает смех.

Он наклонился над ней и кончиком своего носа потерся о ее нос.

Она хихикнула и спросила:

— Это ты чего делаешь?

— На Севере у людей… ну кто там — чукчи, ханты с мансями… почесывание носами — заменяет поцелуй.

Она прыснула в кулачок:

— Так ты… чукча, что ли?

— Нет… сейчас докажу…, - и он поцеловал ее.

«А вот сейчас она вроде бы и отвечает на поцелуй. Но так… совсем слабо. До французского — тут как до Китая раком! Ладно… значит — раком до Китая…».

Уважаемые читатели! Обратите внимание на данное предупреждение!

Значительная часть этой Главы будет занята весьма откровенным эпизодом! Если у Вас в наличие высокие морально-этические нормы или просто — слабые нервы, прошу — пропустите данный эпизод! Об его окончании будет свидетельствовать объявление, набранное также — жирным курсивом! Спасибо за понимание, терпение и тактичность!

Косов поспал максимум час. Ну как поспал? Подремал скорее… Ага, покемарил. А потом — «будильник» его встревожился. Аккуратно отодвинул голову Кати со своей груди, снял со своих ног ее, закинутую на него ножку, и очень тихо вышел на кухню. Прищурившись, посмотрел на часы…

«Ага… почти шесть! Ну точно — час, не больше, «кемарнул». А этот… мочевой пузырь уже привык, что в шесть подъем, вот и сигнализирует — «Пора!».

Иван нашел портсигар, спички, накинул шинель на плечи и тихонько вышел во двор. Дойдя в огороде до будки, сделал свои дела и вернувшись в ограду, закурил, с удовольствием вдыхая дым первой на день папиросы. Курил не торопясь, прислушиваясь к себе и немного улыбаясь… Впервые за долгие месяцы ничего не топорщилось в штанах поутру, не напрягало физически и психологически…