Хроники Перепутья - Аве Алиса - Страница 7

Сначала ей ничего не снилось. Во сне без сновидений было тепло и удобно, ничего не тревожило, никуда не тянуло. Затем она услышала строгий мамин голос:

– Маша, просыпайся, школу проспишь!

– Маша, – тут же повторила мама ласково, – ты что к блинам хочешь? Варенье или сгущёнку?

– Маша, вставай, – настаивала мама строже прежнего, – кому говорю!

– Я блинов испекла, Маруся, – пропела мама, – вставай, а то папа все съест.

Маша заворочалась под одеялом. Чего это мама не определится, какое сегодня утро: доброе или не очень? Маша всегда начинала утро с правой ноги. Мама раньше говорила, когда Маша просыпалась недовольная или грустная: «Ты что, не с той ноги встала?» Вот Маша и решила, что с кровати надо вставать, спуская сперва правую ногу. А мама, по-видимому, вскочила сразу на обе ноги. Не выбрала настроение. То зовёт ласково, то сердито окрикивает.

Одеяло сползло с Маши. Глаза никак не открывались, ресницы склеились между собой и не желали расплетаться. Маша потёрла глаза. Не помогло. Зажмурилась и попыталась распахнуть их шире, но ресницы всё равно держались друг за друга.

– Ма! – позвала она. – Помоги мне!

Маша забеспокоилась. Собственные ресницы сговорились против неё! Мама тут же оказалась рядом. Подошла с двух сторон и крикнула в уши двумя разными голосами. От неожиданности Машины ресницы разлепились.

– Что случилось? – с тревогой спросила нежная мама, одетая в розовый халат с большими белыми ромашками.

– Что случилось? – дёрнула за руку сердитая мама в чёрной юбке и пиджаке.

Сразу две мамы разглядывали Машу.

– Ничего страшного, сейчас умоемся, и пройдёт.

– Это потому, что ты слишком долго спишь!

– И мы пойдём кушать блины, а потом в парк гулять, я же тебе обещала!

– Ты так всю жизнь проспишь!

Обе мамы птицами кружили рядом. Одна как райская птичка из краёв, пахнущих выпечкой, другая – из-под серой крыши детской поликлиники, где медсёстры запрещали детям играть в коридоре, ожидая приёма врача, потому что «это детская поликлиника, детям здесь играть нельзя».

– Мам, мне страшный сон приснился, – захныкала Маша.

– Мам, мне такой классный сон приснился! – улыбнулась Маша.

Две девочки выросли из настоящей Маши и разошлись каждая к той маме, которая стояла ближе.

– Когда будем умываться, – сказала строгая мама, – скажи «куда ночь, туда и сон». Ты же не хочешь, чтобы он сбылся?

– Вот умоемся, и расскажешь, – проворковала нежная мама, – а потом папе расскажешь. Надо рассказать сон нескольким людям, чтобы он сбылся. Ты же этого хочешь?

Маши пошли за мамами в ванную. Комнаты отражали друг друга. Маши и мамы тоже повторяли движения, словно между ними стояло зеркало.

– Мам, – громко сказала настоящая Маша, – это я!

– Мам, – повторили обе Маши, – это я.

– Что я? – спросили мамы.

– Я отдала Костика ведьме, – признались девочки-двойники.

– Какого Костика, Маш? Вечно ты придумываешь!

– Ну отдала и отдала. Мороки меньше!

Маша не поняла, что именно ответили строгая и нежная мамы. Ответы слились в один колокольный удар, Маша зажала уши.

– А ещё я ей Платона отдала! – услышала она.

Машины волосы ожили, вырвались из косичек, завились и закрыли уши. Они отрастили колючую чёлку и подбирались к глазам.

– Зато я вместо Костика другого мальчика нашла!

Маши выбрали себе мам, одна строгую, другая добрую, и рассказывали им две разные истории. Слова путались, долетали до настоящей Маши невнятными обрывками.

– Вот так, вот так, – повторяли мамы, Маша уже не видела, как они вытирают умытых дочек и провожают их к столу.

– Ешь давай, остынет.

– Я столько вкусного наготовила, как ты любишь!

– Не хочу я есть!

– Ой, мамочка, спасибо!

Одна девочка уныло ковыряла ложкой в манной каше, пока её мама гремела посудой. Другая уже просила вторую порцию блинов у своей довольной мамы. Маша размышляла, что бы сделала она. Иногда она съедала всё до последней капли, порой страдала над едой. Как и мама, которая один день вся сияла радостью, а на другой раздражалась от любого слова.

– Ну что же ты? – спросили обе мамы и взглянули на настоящую Машу. Они ждали. Маше нужно было решить, какую маму и какую себя выбрать. Стебли царапали руки и ноги. «Вон ту, вон ту», – повторяли шипы. Не подталкивали, не выбирали за девочку, глубже загоняли в пелену, отделяющую две комнаты. И Маша выбрала добрую маму. Если уж оставаться в плену, то в таком, где они обе счастливы. Маша зашла на кухню. На розовых обоях цвели чайные розы. На столе стоял розовый сервиз, мама разливала какао по чашкам. На стуле с подушечкой в розовый горошек уже сидела довольная Маша.

– Налетай! – Мама достала из духовки пирог, жаркий и пышный.

Шапка из меренги покрывала бисквит румяной волной. Мама водрузила угощение на середину стола и махнула прихваткой в сторону Маши, сидящей на стуле. Машина копия побледнела и быстро растеряла краски, совсем как пассажиры в лодке.

– Так хорошо, когда мы вдвоём, мам, – сказала призрачная Маша, прежде чем раствориться без следа.

– И нам никто другой не нужен, родная. – Мама отрезала большой кусок пирога. – А у меня мороженое припрятано. Давай с пирогом?

От мороженого Маша никогда бы не отказалась. Она уселась на стул вместо двойника, поболтала ногами. Мама достала из розового холодильника клубничное мороженое.

– Ты что-то про мальчиков говорила? – спросила она как ни в чём не бывало. – Костик и Платон. Ты привела их с собой?

– Н-нет, – первый же кусочек пирога вытеснил Машину тревогу вместе со всеми важными мыслями. – Какие мальчики? Я после школы сразу домой пошла, никого по дороге не встречала.

– Вот так, большой шарик мороженого! – Мама облизнула ложку и подмигнула Маше. – Хорошо, ни к чему нам мальчишки. Ни свои, ни чужие. И ещё один шарик, а папе не скажем, – подмигнула мама. – Вот так!

«Вот так, вот так», – нашёптывали шипы. Маша уже не замечала, что гибкие ветви пробрались на кухню по шкафам, ножкам стола и стульев, что колючие стебли легли маме на плечи, как длинный шлейф.

– После вкусного обеда по закону Архимеда полагается поспать, – пропела мама с широкой улыбкой.

Мороженое таяло во рту, ароматное тепло пирога распространялось по телу, веки Маши задрожали, всё вокруг поплыло, теряя очертания.

– Поспать, – повторила мама.

И Маша вновь уснула. И вновь проснулась.

– Сколько ты будешь спать, лентяйка?

– Маруся, вставай, я блинов испекла!

Кролик мелькал между деревьями. Задние сильные лапки делали большой рывок вперёд, передние приземлялись в мягкую лесную подстилку. Кролик замирал, оглядывался, скакал дальше. Прыжки выходили неловкие, словно кролик сомневался, нужно ли ему спешить. Не лучше ли замереть под корнем, торчащим из земли, спрятать мордочку в лапки и дрожать, дрожать, дрожать.

Со всех сторон за ним следили жёлтые глаза. Кролик знал: остановится – и обладатели глаз накинутся разом. Они вечно голодные. Маленького зверька разорвут за одно мгновение, и кролик станет меньше тени – лёгкой дымкой поднимется к небу, сольётся с темнотой и исчезнет. На небосклоне Перепутья не светят звёзды, ни старые, ни новые, а значит, от кролика не останется даже воспоминаний.

Кролик подёргивал носиком, принюхивался. К ведьме всякий раз вели разные дороги, выбрать правильную помогал еле уловимый аромат сладкого яблочного пирога. Ведьма обожала выпечку. В её саду круглый год зрели яблоки, она готовила с десяток пирогов за вечер и съедала их в одиночку. Кролики сновали по дому, собирая жалкие крохи, падающие со складок передника, ведьма отталкивала ушастых попрошаек ногами. Питомцам позволялось есть жухлую, кислую траву, а воду ведьма приносила из Реки времени. Чтобы кролики забыли, кем они были когда-то.