Баллада о неудачниках (СИ) - Стешенко Юлия - Страница 19

Ах, вот оно что. Ну да, конечно. Женщины.

— Подумаешь, немного шрамов. Не страшно. У меня такого добра сколько хочешь.

— Марк. Дай мне.

Пожав плечами, я отдал ведьме обрезки подола и повернулся спиной. Сзади зашуршало. Ведь не затянет же нормально. Как пить дать не затянет, как только тронемся с места, повязка сползет.

— Готово. Можешь поворачиваться, — подала сзади голос де Бов. — Я должна тебе новую рубашку.

— Да иди ты.

Мы сидели на бревне, почти соприкасаясь плечами. От де Бов пахло потом, благовониями и немного дымом. Наверное, потому, что в хижине здорово надымлено было.

Надо было начать разговор, но я понятия не имел, как. Я не силен в разговорах. Раздумывая, как подступиться к вопросу, я молчал, сопел и крошил в пыль кусок колючей грязной коры. Но ничего стоящего в голову не приходило, и я рубанул напрямую.

— Я много болтал?

— Когда? — повернулась де Бов. На щеке у нее опухала глубокая ссадина. Надо же, а я не заметил.

— Когда мы через лес шли.

— Изрядно, — криво улыбнулась ведьма. — Не думай об этом. Нормальная реакция на ментальное давление, так все делают.

— И что именно я рассказывал?

— В основном ерунду всякую. Восхищался пейзажами, про сестричек болтал, про праздники. Говорю же тебе — забудь.

Я бессильно ткнулся затылком в стену. Ну вот как получить конкретную информацию — но спросить так, чтобы человек не понял, о чем именно спрашивают? Будь я половчее в куртуазных беседах, наверняка бы что-нибудь придумал что-нибудь эдакое. Но сейчас в голову лезло только прямое: «А я рассказывал, что я бастард?». Такое спросить — все равно что на грудь мишень повесить. Не самое разумное решение.

— А я… я говорил об отце? — наконец-то извернулся я.

— О котором из?

Вот. Вот оно. Черт. Черт. Дьявол. Сука-сука-сука. Что же теперь делать? Что делать?!

Нахрена я вообще поперся в этот гребаный лес?!

Я втянул воздух через сжатые зубы и попытался улыбнуться — как можно небрежнее, конечно. Подумаешь, бастард. Это же такая мелочь, право слово! Совершенно не стоит внимания.

— То есть ты знаешь, что я… что мой отец…

— Не Денфорд, а принц. Да, ты рассказывал.

Да какой нахер принц…

— Не совсем. То есть, совсем не. Не хочу ничего плохого сказать про свою мать, но я совершенно не представляю, с чего бы вдруг принц… Да и не было тогда никаких принцев, ни Жоффруа, ни Гильом не дожили! — Выдвинув последний аргумент, я наконец-то осознал, что несу полную чушь, сделал нечеловеческое усилие и заткнулся. В голове было пусто, как кошеле после пьянки. Чертовы умные слова заканчиваются быстрее, чем деньги.

Я попытался еще раз:

— Леди де Бов… Вильгельмина… Я хотел вас попросить. Мы, то есть семейство Денфорд… Репутация моей матери… Если кто-то узнает…

— Ты рехнулся? — оборвала мои бесплодные потуги ведьма. — Я не собираюсь ничего никому рассказывать. Все, что было в лесу, остается в лесу.

— Клянешься?

— Если тебе так спокойнее — да.

Охренеть. Женщина поклялась хранить тайну. Ну, теперь-то точно все в порядке, могу не беспокоиться.

— Слушай, об этом правда никто не знает. Ни одна живая душа, кроме отца и матери. Даже я поначалу не знал.

— Да поняла я, поняла. У вас тут с внебрачными связями строго, я в курсе, можешь не объяснять.

— Если кто-то… если Паттишалл…

— Репутации Денфордов конец, твоей репутации конец, и Паттишалл тебя окончательно затрахает. Так?

— В общих чертах.

Кора закончилась, и я отодрал новую полосу.

— Марк, раз уж мы все равно говорим… Будет очень грубо спросить, кто твой настоящий отец?

Да, мать твою. Будет очень грубо. Хотя какая теперь нахер разница.

— Не знаю. Отца, то есть сэра Годфри, король Генрих призвал сначала во Францию, потом в Ирландию, бунт подавлять… В Ирландии он, по слухам, и пал в бою. Моя мать надела траур, но роль скорбящей вдовы ей подходила слабо. Когда сэр Годфри вернулся, его ждал сюрприз.

Вот такая она, семейная жизнь. Все только и ждут, когда ты сдохнешь, чтобы с разгону в жито сигануть. Слезами обливаться, любимого мужа оплакивать? Хер вам! Гребаные священные узы брака. Хотя, наверное, сэр Годфри тоже аквитанок потрахивал. Он не спешил, а она и не ждала. Просто-таки семейная идиллия, мать ее.

— Возможно, у твоей матери были причины.

Ага. К примеру, свербеж в причинном месте. Даже если ты не любишь мужа — прояви уважение! И не прыгай в постель с тем, чье имя потом нельзя сыну назвать.

— Возможно, были. Но мне насрать.

К глубокому моему удивлению, де Бов заткнулась. Я уж думал, она до ночи палочкой в этом дерьме ковыряться будет. Де Бов поднялась, медленно перенесла вес на левую ногу и сделала пару неуверенных шагов.

— Жить можно. Отдышался? Можем возвращаться?

А какого хрена. Раз уж у нас такой откровенный разговор пошел…

— Знаешь, у меня тоже есть вопросы.

Де Бов остановилась, склонив голову набок, отчего стала похожа на птицу, которая никак не может решить, то ли жрать червяка, то ли не надо.

— Справедливо. Задавай.

— Какого хрена тут творится?

— Пас. Следующий вопрос.

Очень мило. Просто здорово.

— Все. Закончились, — я встал, отряхнул штаны. — Пошли обратно. Завтра пришлю людей, пусть приберут это дерьмо.

— Эй, погоди, — де Бов ухватила меня за рукав. — Я не могу, серьезно. Правда. Хочешь, о себе расскажу? Такой вариант тебя устроит?

Вообще-то нет. Но ведьма предлагала справедливый обмен, тут не поспоришь.

Тяжко вздохнув, я снова опустился на бревно.

— Рассказывай.

Ведьма пригладила руками растрепанные лохмы, поглядела в небо, собираясь с мыслями.

— Ну, во-первых, я не де Бов.

Я застыл. Я даже дышать перестал.

— Что?!

И под каким кустом настоящая де Бов — та, о которой говорят верительные грамоты? Ее хотя бы закопали, или какой-то любопытный сакс уже наткнулся на труп?

— Я не де Бов. Что? И что тебя так…

— Все. Молчи. Я не знаю, зачем тебе это было нужно, и знать не хочу.Уедешь сегодня. Нет, завтра, после утреннего смотра. Займу чем-нибудь стражу на воротах, чтобы глядели в другую сторону. Ночью собери деньги и драгоценности. Книги… книги не получится. Пропажу де Бов обнаружат в любой момент, поэтому ехать придется быстро, телегу с барахлом тащить за собой ты не сможешь. У тебя есть друзья в Нортгемптоне?

— Вроде есть один. И, кажется, он только что спятил, — не-де Бов таращилась на меня, приоткрыв рот, и вид у нее был до невозможности глупый. — Что ты несешь?

Я ухватил ведьму за руку.

— Я спятил?! Да я тебе шанс уехать даю! У настоящей де Бов было письмо короля, значит, ее в любой момент хватятся в Лондоне. И я ничего — слышишь? — ничего не сделаю!

— О. Ох. Марк. Ты что, подумал, что я… Да я же не это имела в виду! Никакой другой де Бов не было и нет, письмо обо мне, просто на самом деле меня зовут иначе. И король это прекрасно знает.

А. Вот оно как. Тьфу ты, мать твою.

Я повалился на стену, дожидаясь, когда перестанет трясти.

— Да? — очень, очень спокойно спросил я. — И как же тебя зовут на самом деле?

— Ты все равно не запомнишь, — легкомысленно махнула рукой ведьма. — Аппьельмаарен. Поэтому пусть лучше будет де Бов — из гуманистических соображений.

Как скажете, моя прекрасная леди. Пусть будет де Бов.

Я сидел и дышал. Просто вдыхал. И выдыхал. И вдыхал. Твою мать. Твою, нахрен, гребаную мать.

— Аппьельмаарен. Я все отлично запомнил.

— Молодец. Но не стоит нести эти сакральные знания в народ. В грамотах написано, что я де Бов, значит, де Бов. Если не хочешь использовать фальшивую фамилию, зови по имени. Оно настоящее.

— Как скажешь.

Ведьма внимательно оглядела меня и, кажется, осталась недовольна увиденным.

— По-моему, нам нужно выпить. Как ты думаешь, это хорошая идея? — спросила эта чудесная женщина.

— Отличная идея. Просто отличная.

Господи, как же я сегодня нажрусь.