Четвертый протокол - Форсайт Фредерик - Страница 26
- Предыдущая
- 26/90
- Следующая
Через два дня, четвертого марта, один из министров кабинета, которому госпожа Тэтчер сообщила о своем решении провести всеобщие досрочные выборы в этом году, завтракал вместе с женой в своем красивом особняке в районе Холланд-парка в Лондоне. Его жена рассматривала брошюры с рекламой курортов.
– Корфу – хорошее место для отдыха, Крит тоже, – сказала она.
Ответа не последовало, поэтому она продолжила:
– Дорогой, этим летом нам надо уехать на две недели отдохнуть. Мы нигде не отдыхали уже два года. Как насчет июня? Это еще не разгар сезона, но зато самая хорошая погода.
– Не в июне, – буркнул министр, не поднимая головы.
– Но июнь – прекрасный месяц для отдыха, – возразила она.
– Не в июне, только не в июне, – повторил он.
Она широко раскрыла глаза:
– А что такого важного должно произойти в июне?
– Ничего.
– Ты – старая хитрая лиса, – выдохнула она. – Маргарет, да? Это ваша беседа в Чекерсе в прошлое воскресенье. Она решила провести всеобщие выборы. Черт побери, если я не права.
– Помолчи, – ответил муж.
Чутье жены с двадцатипятилетним стажем подсказало: она попала в точку.
Она подняла голову, увидев в дверях Эмму, их дочь.
– Ты уходишь, дорогая?
– Да, пока! – ответила девушка.
Эмме Локвуд было девятнадцать лет, она училась в колледже изящных искусств и разделяла с энтузиазмом, свойственным молодым людям, все радикальные и политические идеи. Ненавидя политические взгляды отца, она протестовала против них всем своим образом жизни. Она не пропускала ни одной антивоенной демонстрации, чем вызывала некоторое раздражение родителей. Из чувства протеста она сошлась с Саймоном Девиным, лектором политехнического колледжа, с которым познакомилась на демонстрации.
Он не был хорошим любовником, но впечатлял ее своими смелыми троцкистскими убеждениями и патологической ненавистью к буржуазии, в состав которой он, похоже, включал всех, кто был с ним не согласен. Тех, кто противостоял ему, он называл фашистами. В тот вечер она рассказала ему о разговоре родителей, невольной слушательницей которого она стала утром.
Девин был членом нескольких радикальных групп, писал статьи в левых газетах, которые отличаются запальчивостью публикаций и малыми тиражами. Через два дня он встретился с одним из издателей такой малотиражки, для которой подготовил статью с призывом ко всем свободолюбивым рабочим в Коули уничтожить конвейерную линию в знак протеста против увольнения одного из их коллег за кражу. В разговоре он упомянул об услышанном от Эммы Локвуд.
Издатель сказал Девину, что из слуха едва ли получится статья, но что он посоветуется с товарищами. Он попросил Девина никому больше об этом не говорить. Когда Девин ушел, издатель действительно обсудил этот вопрос с одним из своих коллег, а тот передал сообщение своему шефу из резидентуры советского посольства. Десятого марта новость дошла до Москвы. Девин, будучи страстным последователем Троцкого, ужаснулся бы, если бы узнал об этом. Он ненавидел Москву и все с ней связанное!
Сэр Найджел Ирвин был потрясен, узнав, что шефом шпиона из британского истеблишмента является южноафриканский «дипломат». Он сделал единственное, что было возможно в данной ситуации, – обратился напрямую к представителю национальной разведывательной службы ЮАР, потребовав объяснений.
Между британской и южноафриканской спецслужбами нет явных контактов. Они, конечно, существуют, но завуалированы в силу политических причин.
Из-за неприязни к апартеиду, британские правительства, особенно лейбористские, относятся с неодобрением к подобному сотрудничеству. Во время правления лейбористов с 1964 по 1979 год некоторые контакты были из-за запутанной ситуации в Родезии. Лейбористский премьер-министр Гарольд Вильсон хотел иметь как можно больше информации по Родезии Яна Смита, чтобы ввести санкции к ней. Южноафриканцы располагали достаточной информацией. Когда санкции были введены, в мае 1979 года к власти вернулись консерваторы, но контакты продолжились, на сей раз из-за Намибии и Анголы, где у южноафриканцев была хорошая разведывательная сеть.
Сотрудничество этим не исчерпывалось. Англичане получили информацию из ФРГ о связи восточных немцев с женой командующего флотом ЮАР Дитера Герхардта. Позднее он был арестован как советский шпион. Англичане информировали южноафриканцев о нескольких советских нелегалах, находившихся на территории Южной Африки, используя для этого энциклопедические досье своей секретной службы на этих джентльменов.
Был один неприятный эпизод в 1967 году, когда агент южноафриканской спецслужбы Норман Блэкбурн, работавший барменом в клубе «Замбези», увлекся одной из «садовых девочек». Так называют секретарш резиденции премьера на Даунинг-стрит, 10, потому что они работают в комнате, выходящей окнами в сад.
Влюбленная Элен (имя изменено, потому что она уже давно обзавелась семьей) успела передать Блэкбурну несколько секретных документов до того, как все раскрылось. Поднялся скандал, в результате которого Гарольд Вильсон пришел к убеждению, что агенты Южной Африки виноваты во всем, начиная с плохого качества вина, кончая неурожаем в Британии.
После этого отношения вошли в более нормальное русло. Англичане имеют своего резидента в Йоханнесбурге, о котором знает Национальная разведывательная служба ЮАР. Британские спецслужбы не проводят никаких активных действий на территории ЮАР.
Несколько южноафриканских разведчиков работают, в свою очередь, в посольстве в Лондоне, и несколько человек за пределами его. Британцы знают об их существовании и следят за их действиями. Задача агентов вне посольства заключается в сборе информации о деятельности южноафриканских радикальных организаций, таких, как АНК, СВАПО и ряд других. Пока южноафриканцы занимаются этим, их никто не трогает.
Британский резидент в Йоханнесбурге лично встретился с генералом Генри Пьенааром и сообщил о результатах встречи шефу в Лондоне. Сэр Найджел собрал комитет «Парагон» 10 марта.
– Генерал Пьенаар клянется всеми святыми, что ничего не знает о Яне Марэ. Он говорит, что Марэ никогда не работал и не работает на него.
– Он говорит правду? – спросил сэр Пэдди Стрикленд.
– В нашей игре никогда нельзя на это рассчитывать, – ответил сэр Найджел. – Но возможно, что так оно и есть. Во-первых, ему уже три дня известно, что мы раскрыли Марэ. Если бы Марэ был его человеком, зная, что мы так этого не оставим, он убрал бы отсюда всех своих агентов. Пьенаар этого не сделал.
– Тогда кто же, черт побери, этот Марэ? – спросил сэр Пэрри Джонс.
– Пьенаар заявляет, что хотел бы сам знать. Он согласился на мое предложение принять нашего человека, чтобы провести совместное расследование. Я собираюсь послать человека к нему.
– Итак, что мы имеем по Беренсону и Марэ на данный момент? – обратился сэр Энтони Пламб к Харкорт-Смиту, который представлял МИ-5.
– За обоими ведется слежка. Перлюстрируется корреспонденция, прослушиваются телефоны, ведется круглосуточное наружное наблюдение, – ответил Харкорт-Смит.
– Сколько тебе потребуется дней, Найджел? – спросил Пламб.
– Десять.
– Хорошо, но это максимум. Через десять дней нам придется арестовать Беренсона с тем материалом, который у нас есть, и приступить к подсчету ущерба, независимо от того, захочет он сотрудничать с нами или нет.
На следующий день сэр Найджел Ирвин позвонил сэру Бернарду Хеммингсу домой в Фарнэм, где тот находился из-за болезни.
– Бернард, я звоню насчет твоего сотрудника Престона. Просьба необычная. Я мог бы использовать кого-то из своих людей, но мне нравится его стиль работы. Могу я забрать у тебя Престона для поездки в Южную Африку?
Сэр Бернард согласился. Престон вылетел в Йоханнесбург вечером 12 марта, прибыл туда на следующий день. Информация об этом дошла до Брайана Харкорт-Смита, когда Престон был уже в воздухе. Он очень разозлился. Все сделано через его голову.
- Предыдущая
- 26/90
- Следующая
