Линейный корабль - Форестер Сесил Скотт - Страница 15

• Предыдущая
• 15/49
• Следующая

– Цельте лучше! – прокричал он. – Ждите, пока пушки поравняются с люггером!

«Сатерленд» продолжал уваливаться, пушки гремели по одной, по две. На каждую из семидесяти четырех пушек приходилось лишь по одному опытному матросу, и, хотя офицеры, распоряжающиеся батареей левого борта, отослали часть своих людей на правую, опытных канониров они, естественно, на всякий случай приберегли. А в старой команде и не было семидесяти четырех опытных наводчиков – Хорнблауэр вспомнил, как трудно было составлять вахтенное расписание.

– Запальные отверстия закрыть! – прокричал Джерард. Голос его звенел от волнения. – Отлично! Молодцы, ребята!

Большая грот-мачта люггера вместе со стеньгой и вантами наклонилась к борту и зависла на несколько мгновений, прежде чем рухнуть. Однако французы отстреливались – один раз выпалило ближайшее к корме орудие. Хорнблауэр повернулся к рулевому. Он собирался подвести «Сатерленд» на расстояние пистолетного выстрела и добить противника. Волнение обуревало. В последнюю секунду он вспомнил про свои обязанности: он дал другому люггеру время подобраться к каравану, и теперь дорога каждая секунда. Приказывая положить «Сатерленд» на другой галс, он отметил свое возбуждение как занятный психологический феномен. Вдогонку им с люггера выстрелили еще раз – грохот дико прокатился над бурным морем. Черный корпус люггера походил на искалеченного жука-плавунца. На палубе кто-то размахивал трехцветным флагом.

– Прощай, мусью, – сказал Буш. – Придется тебе попотеть, пока доползешь до Бреста.

«Сатерленд» мчался новым курсом; индийцы развернулись и, словно овечье стадо, подгоняемое псом-люггером, устремились к «Сатерленду». Увидев, что тот несется навстречу, капер вновь метнулся в сторону и повернул оверштаг, чтоб вновь атаковать «Уолмерский замок». Хорнблауэр развернул «Сатерленд», и «Уолмерский замок» бросился под его защиту. Отбиваться от одного врага несложно было даже неповоротливому «Сатерленду». Через несколько минут это поняли даже французы – бросив преследование, они двинулись на подмогу покалеченному товарищу.

Хорнблауэр наблюдал, как развернулся и наполнился большой люггерный парус, как суденышко накренилось и пошло в бейдевинд; другой капер, тот, что лишился мачт, уже пропал из виду. Приятно было видеть, как удирает последний француз. На месте его капитана, Хорнблауэр бросил бы товарища – пусть выбирается, как знает – а сам преследовал бы конвой до темноты; глядишь, ночью кто-нибудь из торговцев и отстанет.

– Можете закрепить пушки, мистер Буш, – сказал Хорнблауэр наконец.

Кто-то на главной палубе закричал «ура!»; вся команда подхватила. Матросы размахивали шапками, словно только что выиграли Трафальгарское сражение.

– Молчать! – заорал Хорнблауэр вне себя от ярости. – Мистер Буш, пошлите матросов ко мне на корму.

Они подошли, ухмыляясь, толкаясь и дурачась, как школьники, даже новички в пылу сражения позабыли про морскую болезнь. При виде такого идиотизма у Хорнблауэра закипела кровь.

– Молчать! – рявкнул он. – Чем это вы таким отличились? Отпугнули пару люггеров не больше нашего барказа! Двумя бортовыми залпами с семидесятичетырехпушечного корабля сбили одну-единственную мачту! Да вы должны были разнести его в щепки! Два бортовых залпа, приготовишки несчастные! К настоящему сражению вы научитесь стрелять – об этом позабочусь я и девятихвостая кошка. А как вы ставите паруса! Португальские негры и те управляются лучше!

Нельзя отрицать, что слова, идущие от чистого сердца куда действеннее любых риторических ухищрений. Матросов глубоко впечатлил неподдельный гнев капитана, раздосадованного их бестолковостью и неповоротливость. Они повесили головы и переминались с ноги на ногу, осознав, что не совершили никаких особенных подвигов. Надо быть справедливым – столь бурное ликование больше чем наполовину было вызвано последним отчаянным маневром, когда они неслись между близко идущими судами. В последующие годы они приукрашивали и приукрашивали эту историю, ставшую излюбленной матросской байкой, пока не стали уверять, будто Хорнблауэр в ревущий шторм провел двухпалубный корабль сквозь эскадру в сто судов, причем все сто в это время двигались разными курсами.

– Прикажите играть отбой, мистер Буш, – сказал Хорнблауэр. – А когда матросы позавтракают, можете устроить парусные учения.

Теперь возбуждение сменилось реакцией, и ему хотелось поскорее укрыться на кормовой галерее. Но вот Уолш, врач, рысцой подбежал по палубе и козырнул.

– Докладываю, сэр, – сказал он. – Один уорент-офицер убит. Никто из офицеров и матросов не ранен.

– Убит? – У Хорнблауэра отвисла челюсть. – Кто убит?

– Джон Харт, мичман, – отвечал Уолш. Харт был способным матросом на «Лидии», Хорнблауэр сам выхлопотал ему уорент-офицерский патент.

– Убит? – повторил Хорнблауэр.

– Если хотите, сэр, я помечу его «смертельно ранен», – сказал Уолш. – Ему оторвало ногу девятифунтовым ядром, влетевшим в орудийный порт номер одиннадцать нижней палубы. Он был еще жив, когда его принесли вниз, но в следующую минуту умер. Разрыв подколенной артерии.

Уолш был назначен недавно и под началом Хорнблауэра не служил – не то воздержался бы от таких подробностей.

– Прочь с дороги, черт вас подери, – рявкнул Хорнблауэр.

Желанное одиночество испорчено. Позже предстоят похороны – флаг приспущен, реи в знак траура наклонены. Уже это раздражало. И погиб Харт – улыбчивый долговязый юноша. Всякая радость улетучилась. Буш на шканцах счастливо улыбался, довольный недавним успехом и предстоящими учениями. Он охотно побеседовал бы с капитаном, Джерард – он стоял рядом – похоже, рвется обсудить свои драгоценные пушки. Хорнблауэр посмотрел на них сурово, подождал – не заговорят ли. Однако они не зря служили с ним столько лет – оба разумно промолчали.

Он повернулся и пошел вниз; индийцы подняли сигналы, дурацкие поздравления, вероятно, половина безграмотная. Можно положиться на Буша – он будет сигналить «не понял», пока эти идиоты не исправятся, а потом поднимет единственный сигнал – подтверждение. Хорнблауэр не хотел никого видеть, не хотел никого слышать. Лишь одно утешение обрел он в этом ненавистном мире – пока «Сатерленд» идет на фордевинд, а караван под ветром, на кормовой галерее можно укрыться от всех, даже от назойливых подзорных труб, направленных с других кораблей.

Хорнблауэр докуривал сигару, когда наверху заиграли построение. Запрокинув голову и глядя из-под укрытия кормовой галереи на блаженно-голубое небо, он выпустил дым, потом поглядел вниз, на синее море и ослепительно-белую кильватерную струю, вырывающуюся из-под кормового подзора. Над головой отдавалась чеканная поступь морских пехотинцев (они выстраивались на полуюте), а затем – короткое шарканье тяжелых ботинок (это они по приказу своего капитана выровняли строй). Когда все снова стихло, Хорнблауэр выбросил сигару за борт, одернул парадный мундир, водрузил на голову треуголку и – левая рука на рукояти шпаги – с достоинством вышел на полупалубу. На шканцах ждали Буш, Кристэл и вахтенный мичман. Они отдали честь, с кормы донеслось щелк-щелк-щелк – пехотинцы взяли на караул.

Хорнблауэр неторопливо огляделся: воскресной его обязанностью было осматриваться судно, и он, пользуясь случаем, наслаждался живописной картиной. В такт качанию судна в голубом небе над головой медленно кружили пирамиды парусов. Палубы были белы, как снег – Буш добился этого десятидневными упорными трудами: и в это утро воскресного смотра напряженная упорядоченность военного корабля ощущалась особенно остро. Из-под опущенных ресниц Хорнблауэр украдкой обозревал команду, выстроившуюся одной длинной шеренгой на переходном мостике и главной палубе. Матросы стояли навытяжку, молодцеватые в парусиновых штанах и рубахах. Его интересовало их настроение, и он знал, что со шканцев увидит больше, чем проходя вблизи. Можно угадать некий вызов в том, как стоит недовольная команда удрученную выдадут вялость и апатия. К своей радости Хорнблауэр не приметил ни того, ни другого.

• Предыдущая
• 15/49
• Следующая