Чужой среди своих 3 (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 81

Я сперва теряюсь, но родители, что удивительно, нет. А потом…

… а потом я вижу в глазах этих советских бесов не только ненависть не по чину нам, мелким сошкам, но и, чёрт бы их подрал, неуверенность!

Это всё на живую нитку, и они сами не понимают, что же им, собственно, делать, и делать ли вообще…

Это тот случай, когда по окрику сверху, по гневному мотанию дряблым старческим кулачком, покрытым пигментными кровавыми пятнами, по брызганью слюной и предынфарктному состоянию, спускаются с поводка все собаки разом!

Вся эта громко лающая свора не понимает толком, что же им делать, но на всякий случай просто брешет громче и громче. Задача у них — не затравить, заполевать нас, а прежде всего показать себя в глазах вышестоящего начальства, и не дать этого сделать другим!

Старички не знают, как реагировать на внештатную ситуацию, но по давней, въевшейся привычке, изо всех своих старческих сил нажимают на идеологию. Вопреки ситуации и даже здравому смыслу!

А эти, гавкающие, не получившие толком инструкций, да и те, что есть, у разных свор несколько отличающиеся, поступают по тому же принципу, и… выходит то, что выходит. Бесовщина.

В отчётах и в газетах будут написаны нужные слова, а что информация разводится с реальностью…

… так пусть клевещут!

В газетах и по радио потом разъяснят всё подробно, а советские люди привычно осудят и подпишут, не читая и не вникая.

Во главе угла — не политика и экономика, и не здравый смысл, а только и исключительно идеология, густо замешанная на аппаратных играх, желание уязвить невесть кого здесь и сейчас, без оглядки на будущее.

Наверное, чиновники из МИДа понимают, не могут не понимать, что торговля собственными гражданами аукнется и санкциями[i], и политической изоляцией, и ещё целой кучей проблем. Но они играют по правилам, где во главу угла ставится не целесообразность, а идеология, притом начётническая[ii].

Да и может ли быть в СССР иное, если во главе страны люди, значительная часть которых не имеет высшего образования даже формально, а сами они добрались, дожили до своих постов не в честной конкурентной борьбе, работая с избирателями и доказывая делом свою профессиональную пригодность?

Это не шахматные партии, с просчётом множества вариантов на несколько ходов вперёд, и даже не шашки, а скорее «Чапаев», когда артритные старческие пальцы сшибают свои и чужие фигуры, расставленные на шахматном поле. С-стратеги, мать их…

Сколько денег, сколько сил было вложено и вкладывается заведомо провальные проекты Азии и Африки, сколько научных направлений в стране загублено росчерком пера в старческой руке. Какая, к чёрту, геополитика, какая стратегия⁈

— Та-ак… — выдохнул Леонид Иванович, откинувшись на спинку стула и сцепив руки перед собой. В его чуть сощуренных глазах читается напряжённая работа мысли, а потом…

— Подписывайте, — сказал он родителям, — всё подписывайте! Это ведь всё на самом деле…

Адвокат дёрнул плечами, не став договаривать, и в золотых очках представителя вражеской стороны отчётливо отпечаталась ненависть. В отличие от нас, он понял недоговоренное сразу…

Несколько мгновений спустя дошло и до нас с родителями, и те, переглянувшись, взяли ручки, не забывая, впрочем, читать внимательно то, что им предлагалось на подпись.

— Шулера, — коротко пояснила мама, нисколько не смущаясь стоящих рядом представителей советской стороны, — подсунуть могут что угодно.

Отец на это только угукнул, зябко передёрнув плечами — у него, по-видимому, есть личный опыт.

На эту реплику решили ответить сразу несколько советских…

… и я отметил, что уже отделяю себя от Них, и этот незримый водораздел после решения суда, сдвинул в нас что-то незримое, но очень-очень важное.

Молча наблюдаю, иногда несколько рассеянно поглядывая по сторонам, отмечая лица и эмоции, откладывая их на долгую память. Очень хочется всё это запомнить, потому что ситуация, на самом деле, крайне необычная, и сценки, считываемые эмоции, обрывки слов и фраз интересны необыкновенно!

— А ведь вам уже шестнадцать, молодой человек… — не сразу понимаю, что обращаются ко мне, и что этот бесцветный, с поджатыми губами, советский чиновник, вещает о том, что я могу остаться в Союзе и искупить…

… но у меня нет ни сил, не желания слушать эту ерунду. Он или дурак, говоря шестнадцатилетнему подростку об искуплении вины, или начётчик из института марксизма-ленинизма, а вернее всего, просто подлец, выслуживающийся перед начальством, и слова эти сказаны мне, но не для меня.

Родителям хуже, на них наседают с разных сторон одновременно, ведя при этом ещё и споры между собой. Сколько в этом искренности, а сколько выслуживания, не знаю, но полагаю, второго много больше.

Здесь и сейчас, в окружении конкурирующих, а то и враждебных группировок, столько сложных, перепутанных интриг, и потенциального компромата, что сдаётся мне, мы для чиновников — лишь фон, на котором они ведут свои бюрократические войны.

— … отказ от претензий, — бормочет наш адвокат, ещё раз бегло проглядывая бумаги, усмехаясь, передавая их на подпись родителям.

Смешно и мне… ну право слово, что за ерунда⁈ В реалиях СССР мы можем хоть подписывать, хоть демонстративно разрывать документы — истолковано и искажено всё будет в нужную Государству сторону.

А за пределами… ну кто всерьёз воспримет подписи, поставленные под давлением? Юридической силы это не имеет и не может иметь.

Эта ситуация, в которой идеологи, занимающиеся нашим делом, переиграли сами себя.

Не знаю, на что они рассчитывали. Наверное, на то, что родители откажутся подписывать, и тогда на нашем пути возникнут незримые, но явственные бюрократические препоны, наш выезд, быть может, задержится, и они, идеологи под этот шумок провернут какие-то свои внутренние интриги.

А сейчас… сейчас, быть может, какие-то интриги провернутся, но все эти отказы от претензий, тотальное ограбление и прочий советский беспредел аукнутся, не могут не аукнутся похолоданием отношений.

Не обязательно сразу санкциями! Но многочисленные правозащитные организации, будь-то еврейские или нет, имеют достаточное влияние на общество.

А интеллектуалы? Всевозможные писатели, учёные и журналисты, которые, быть может, очень далеки от правозащитной деятельности, весьма вероятно, возмутятся откровенному беззаконию со стороны советского государства.

Это и влияние на общество, и отказ приехать на какую-то конференцию, и отсутствие приглашений для представителей советского государства от общественных организаций и университетов, и безусловные проблемы с «левыми» на Западе — весьма многочисленными, но чем дальше, тем меньше у них общего с СССР.

Мало? Вероятно… но кто просчитает последствия научной и культурной изоляции? А главное, всё это — всего лишь из-за нас, из-за желания СССР держать своих…

… нет, не граждан, а только и исключительно подданных, за Железным Занавесом!

Всё это длилось, длилось, и длилось… Время то замирало, растягиваясь совершенно неправдоподобно, то сокращалось, сжимаясь в точку, в концентрированное Здесь и Сейчас, вне которых нет ничего. Нет ни времени, ни пространства… ничего, кроме этого помещения в здании суда, нас, и людей-функций вокруг, с намертво прописанными программами, не способных выйти за рамки прописанных параметров.

Вымотались мы страшно — и родители, и адвокат, и я, хотя и не имеющий права подписи, зато имеющий мозги и желание разобраться в этом бюрократическом покере. Сложно — адски!

Разбираться в документах, не будучи юристом или чиновником со стажем, и так-то непросто. А когда эти документы касаются не кого-то там постороннего, а непосредственно меня и родителей, и в голове ржавыми гвоздями сидят мысли, что представители советской, вражеской стороны, не могут без подвохов, подлогов и откровенных подлостей, ресурсы мозга тратятся не на собственно работу, а на, мать их, переживания и сомнения!