Апокалипсис нашего времени - Розанов Василий Васильевич - Страница 10

Да. Радуйся русская литература. И ржаная мука уже 350 р. пуд.

Бедные мрут. Богатые едва имеют силу держаться.

В революции нашей в высшей степени «неясен» еврей. Как он во всем неясен и запутался во всей европейской цивилизации. Но до Европы — оставим. Нам важны "мы".

Посмотрите, как они трясутся над революцией. Не умно, злобовредно, но — трясутся. А ведь это и их «гешефтам» не обещает ничего. Даже обещает плохо. Почему же они трясутся? Я раз посмотрел в иллюстрированном журнале — Нахамкиса; и, против неприятного Ленина, сказал: "Как он серьезен" (хотел бы видеть в натуре).

Да, речь его против Михаила Александровича — нагла. Но ведь евреи и всегда наглы. В

Европе, собственно, они не умеют говорить европейским языком, т. е. льстивым, вкрадчивым и лукавым, во всяком случае — вежливым, а орут как в Азии, ибо и суть азиаты, грубияны и дерзки. Это — гогочущие пророки, как я определил как-то. Они обо всякой курице, т. е. в торге, пророчествуют. "Ефа за ефу", — "отчего ефу не выверяешь", "отчего весы не верны" (Исаия, или который-то, раз попалось). Но… он действительно, действительно "припадал к ногам" — хотя быть «Стекловым». Но это — не обман. Только отодвинутый "кончиком носка сапога", он разъярился как «Нахамкис» и на Михаила Александровича, и — дальше… И возненавидел всю эту старую, "черствую Русь".

Евреи… Их связь с революцией я ненавижу, но эта связь, с другой стороны, — и хороша; ибо из-за связи и даже из-за поглощения евреями почти всей революции — она и слиняет, окончится погромами и вообще окончится ничем: слишком явно, что "не служить же русскому солдату и мужику евреям"… Я хочу указать ту простую вещь, что если магнаты еврейства, может быть, и думают "в целом руководить потом Россией", то есть бедные жидки, которые и соотечественникам не уступят русского мужика (идеализированного) и ремесленника и вообще (тоже идеализированного) сироту. Евреи сантиментальны, глуповаты и преувеличивают. Русский «мужичок-простачок» злобнее, грубее… Главное — гораздо грубее. "С евреями у нас дело вовсе не разобрано". Еврей есть первый по культуре человек во всей Европе, которая груба, плоска и в «человечестве» далее социализма не понимает. Еврей же знал вздохи Иова, песенки Руфи, песнь Деворры и сестры Моисея:

— О, фараон, ты ввергнулся в море. И кони твои потонули. И вот ты — ничто.

Евреи — самый утонченный народ в Европе. Только по глупости и наивности они пристали к плоскому дну революции, когда их место — совсем на другом месте, у подножия держав (так ведь и поступают и чтут старые настоящие евреи, в благородном:

"мы — рабы Твои", у всего настояще Великого. "Величит душа моя Господа" — это всегда у евреев, и всегда — в отношении к великому и благородному истории). О, я верю, и Нахамкис приложился сюда. Но — сорвалось. Сорвалось не-"величие", и он ушел, мстительно, как еврей, — ушел "в богему". "Революция так революция". "Вали все". Это жид и жидок и его нетерпеливость.

Я выбираю жидка. Сколько насмешек. А он все цимбалит. Насмешек, анекдотов: а он смотрит русскому в глаза и поет ему песни (на жаргоне) Заднепровья, Хохломании, Подолии, Волыни, Кавказа и, может быть, еще Сирии и Палестины и Вавилона и Китая (я слышал, есть китайцы-евреи, и отпускают себе косы!!!). Еврей везде, и он "странствующий жид". Но не думайте, не для «гешефта»: но (наша Летопись) — "Бог отнял у нас землю за грехи наши, и с тех пор мы странствуем".

И везде они несут благородную и святую идею «греха» (я плачу), без которой нет религии, а человечество было бы разбито (праведным небом), если бы "от жидов" не научилось трепетать и молить о себе за грех. Они. Они. Они. Они утерли сопли пресловутому европейскому человечеству и всунули ему в руки молитвенник: "На, болван, помолись".

Дали псалмы. И Чудная Дева — из евреек. Что бы мы были, какая дичь в Европе, если бы не евреи. Но они пронесли печальные песни через нас, смотрели (всегда грустными глазами) на нас. И раз я на пароходе слышал (и плакал): "Купи на 15 коп. уксусной кислоты — я выпью и умру. Потому что он изменил мне". Пела жидовка лет 14-ти, и 12-летний брат ее играл на скрипке. И жидовка была серьезна. О, серьезна… Я (в душе) плакал. И думал: "Как честно: они вырабатывают пятаками за проезд, когда у нас бедные едут фуксами, т. е. как-нибудь на казенный счет, или под лавкою, и вообще — на даровщинку".

И вот они пели, как и Деворра, не хуже. Почему хуже? Как "На реках вавилонских": — "О, мы разобьем детей твоих о камень, дщерь вавилонская". Это — Нахамкис. Нахамкис кричит: "Зачем же лишили его права быть Стекловым", "благородным русским гражданином Стекловым", и так же стал "ругать зверски Михаила Александровича", как иудеянки хотели (ведь только хотели) "разбивать вавилонских детей о камня" (вавилонский жаргон).

Это — гнев, ярость: но оттого-то они и живут и не могут, и не хотят умереть, что — горячи.

И будь, жид, горяч. О, как Розанов — и не засыпай, и не холодей вечно. Если ты задремлешь — мир умрет. Мир жив и даже не сонен, пока еврей "все одним глазком смотрит на мир". — "А почем нынче овес?" — И торгуй, еврей, торгуй, — только не обижай русских. О, не обижай, миленький. Ты талантлив, даже гениален в торговле (связь веков, связь с Финикией). Припусти нас, сперва припусти к "Торговле аптекарскими товарами", к аптекам, научи «синдикатам» и, вообще, введи в свое дело ну хоть из 7–8 %, а себе — 100, и русские должны с этим примириться, потому что ведь не они изобретатели.

Подай еврею, подай еврею, — он творец, сотворил. Но потом подай и русскому. Господи:

он нищ.

О, довольно этой "нищенской сумы", этого христианского нищенства, из которого ведь выглядывают завидущие глазки. Но оставим. И вернемся к печальным песням Израиля.

И вот он играет, мальчишка, а девчонка поет. Как я слушал эту песню безумную, на Волге.

И дети мои слушали. И они почти плакали. Впечатлительны все. "Ведь у вас был Самсон, евреи?" Моргает. — "Помните, Самсон и Далила?" — "Как они сражались с филистимлянами?" — "Сражались, о, о…" — "Ну?" — "Теперь одна стена плача. Римляне разорили все"…

И они трясут кулаками по направлению Рима. "У… У… У…" Но, еврей, утешься: давно прошли легионы Рима; от Рима, "того самого", осталось еще меньше, нежели осталось от Иерусалима; он еще гораздо глубже погребен. А вы все еще спрашиваете у ленивого хохла:

"А все-таки, почем же пшено?"

Русские в странном обольщении утверждали, что они "и восточный, и западный народ", — соединяют "и Европу, и Азию в себе", не замечая вовсе того, что скорее они и не западный, и не восточный народ, ибо что же они принесли Азии, и какую роль сыграли в Европе? На востоке они ободрали и споили бурят, черемисов, киргиз-кайсаков, ободрали Армению и Грузию, запретив даже (сам слушал обедню) слушать свою православную обедню по-грузински. О, о, о… Сам слушал, сам слушал в Тифлисе. В Европе явились как Герцен и Бакунин и "внесли социализм", которого "вот именно не хватало Европе". Между Европой и Азией мы явились именно «межеумками», т. е. именно нигилистами, не понимая ни Европы, ни Азии. Только пьянство, муть и грязь внесли. Это действительно «внесли». Страхов мне говорил с печалью и отчасти с восхищением: "Европейцы, видя во множестве у себя русских туристов, поражаются талантливостью русских и утонченным их развратом". Вот это — так. Но принесли ли мы семью? добрые начала нравов?

Трудоспособность? Ни-ни-ни. Теперь, Господи, как страшно сказать… Тогда как мы "и не восточный, и не западный народ", а просто ерунда, — ерунда с художеством, — евреи являются на самом деле не только первенствующим народом Азии, давшим уже не "кое- что", а весь свет Азии, весь смысл ее, но они гигантскими усилиями, неутомимой деятельностью становятся мало-помалу и первым народом Европы. Вот! Вот! Вот! Этого- то и не сказал никто о них, т. е. "о соединительной их роли между Востоком и Западом, Европою и Азиею". И — пусть. О, пусть… Это — да, да, да.