Капитан Волков. Назад в СССР (СИ) - Барчук Павел - Страница 12

Я поставил чемодан на землю, а потом…

А потом прямо в моей башке совершенно незнакомый мужской голос раздражённым басом выдал:

— Обезоруживание противника при угрозе пистолетом в упор сзади. Запоминайте, бестолочи! Показываю один раз! Повернуть голову назад, с поворотом кругом отбить предплечьем вооруженную руку противника, захватить ее двумя руками спереди сверху, нанести удар ногой, провести рычаг руки наружу, обезоружить и выполнить добивание противника ногой, рукой по открытым участкам тела. Ошибка может быть только одна. При угрозе пистолетом нет ухода с направления…

Я честно говоря, в первое мгновение просто охренел. И даже не от того, что в моей голове вдруг всплыло воспоминание, которого там быть не могло. Вернее в моем сознании всплыло. Голова то, как раз, условно говоря, не моя. Голова — капитана Волкова. Но мысли-то мои! И мне в жизни никто никогда такого не говорил. Ровно как никто никогда ничему подобному меня не учил.

А второй удивительный момент, как только этот мужской голос менторским тоном начал описывать прием, я сразу, без сомнений, сделал все, что мне говорили. И повернул голову назад, и отбил предплечьем, и нанес удар ногой, и даже выполнил добивание противника, который в итоге моих действий оказался на земле.

— Сука! — Заорал Моня не своим голосом. Он вытаращил глаза, согнувшись пополам, и катался по земле.

Видимо, с добиванием я переборщил. Зато пистолет удивительным образом оказался возле моей ноги. Наверное, Моня его выронил. Я, не долго думая, пинком отправил оружие в кусты. Пусть лучше там будет.

Но главное, я с Моней был абсолютно согласен. Более того, мне тоже очень сильно хотелось заорать:

— Сука! Я как это сделал вообще⁈

Мои движения были четкие, выверенные, отдрессерованные. Я думал в этот момент не башкой. Даже не так. Я ничем не думал. Это было сделано на каком-то рефлексе. Будто подобные приемы неоднократно тренировал и даже применял на опыте. Будто в моей жизни сто пятьдесят раз происходили ситуации, где мне приходилось бодаться с вооружённым противником. А я точно знаю, нет, не происходили.

— Упс! — Сказал я, пялясь на Жорика, который в свою очередь ошалело пялился на меня. Ничего другого просто в голову не пришло.

Моня в наших «гляделках» не мог участвовать по причине дурного самочувствия. Он тихо подвывал, пытаясь встать на ноги.

На мое счастье, ни один из грабителей не понял, что я пребываю в не меньшем шоке, чем они. Причем в шоке от самого себя.

— Ну, ты падла… — Выдал, наконец, Жорик. Падла, это, наверное, я. Вряд ли он стал бы таким нехорошим словом обзывать пострадавшего Моню.

Жорик резко наклонился, скользнул рукой по голенищу своего сапога, в который были заправлены штаны, и в то же мгновение я понял, кем бы не был тот мужик в моей голове, но ему не мешало бы подкинуть еще парочку воспоминаний. Потому что Жорик, упрямая скотина, теперь водил перед собой ножом. И нож смотрелся впечатляюще. Водил, естественно, не просто так, это выглядело бы совсем уж странно. Лезвие ножа было направлено в мою сторону.

— А я не понял, это шо за кадриль? Я разве не предупреждал за культурные места? Разве у нас не было уговора?

Жорик, услышав голос Сироты, вздрогнул, даже, неверное, слегка испугался. Было похоже на то. Нож молнией скользнул ему в рукав, а он сам обернулся к майору, развёл руки в стороны и расплылся счастливой улыбкой.

— Товарищ начальник! Лев Егорыч!Какие люди! А мы тут гражданину приезжему дорогу подсказуем. Заплутал малясь гражданин.

Это реально был начальник отдела по борьбе с бандитизмом. Он, как и парочка грабителей, появился непонятно откуда, очень неожиданно, но охренеть, как вовремя. И я в данный момент испытывал к нему огромную человеческую симпатию.

— Шо ты мене лепишь, Жора? — Майор не спеша, вразвалочку подошел ближе. Он выглядел расслабленным, руки держал в карманах брюк, будто не с преступниками разговаривает, а с хорошими знакомыми.– Откуда у тебе вдруг такая забота? Давно ли ты заделался у провожатые?

— Вы шо, товарищ начальник. Ни в коем разе. Куда там лепить? Люди знают, шо вы далеко не дурак! — Жора маленькими шажочками начал двигаться в сторону Мони, который с появлением Сироты вдруг резко почувствовал себя лучше. Моня даже встал на ноги, хотя при этом его кривило и тянуло куда-то в бок.

— Та я и в близи далеко не идиёт. — Усмехнулся Сирота. А потом вдруг со всей дури гаркнул. — Ну-ка ша отседова!

Это было так громко и так неожиданно, что я сам чуть не сорвался с места.

— Мы только хотели тро́шке помочь, Лев Егорыч. И усе. — Жора одной рукой подхватил под локоток своего товарища, а вторую поднял вверх, демонстрируя майору чистоту намерений. — Мы вообсче идем от Дядьки. Ну, вы же знаете Дядьку. Как культурные люди играли тама в шахматы. А тут этот гражданин. Он так плакал, товарищ начальник, так плакал…Мол, не бросайте, люди добрые, покажи́те дорогу. Ну разве же мы могли пройти мимо?

— В шахматы? Какие шахматы, Жора? Я зараз чую, как от тебя пахнет самогонкой. — Сирота остановился, хмуро наблюдая, за этой парочкой, которая медленно пятилась назад.

Я, кстати, тоже наблюдал, и если бы можно было охренеть сильнее, чем уже произошло, то сделал бы это повторно. Просто грабители общались с начальником отдела по борьбе с бандитизмом, будто они очень хорошие знакомые. И он, кстати, общался с ними так же. А они, на минуточку, вроде как находятся по разные стороны баррикад. Теоретически, майор должен сейчас вынуть оружие и арестовать их. Ну, чисто если по уму.

— Так а чем от меня должно пахнуть, Лев Егорыч? Шахматами? — Жора покрепче ухватил Моню и пятиться они начали с еще бо́льшим интузиазмом. Я так понял, товарищи-грабители очень сильно хотели оказаться подальше от Сироты.– Усе, мы уходим. Считаете, шо нас ужо тут нету. Вы ж только проводите гражданина. А то он сильно расстроенный.

С этими словами Жора развернулся сам, развернул своего подельника, и они рванули туда, куда совсем недавно удалилась Маруся.

— А вот я не понял… — Проводив эту парочку взглядом, до тех пор, пока они совсем не исчезли из поля зрения, Сирота повернулся ко мне. — Капитан, ты идиёт или как? Ты за каким лядом шлёндаешь по парку с чемоданом? Может, надо было сделать объявление по радио? Мол, так и так, граждане бандиты, приходите на свиданку, у ме́не есть шо вам предложить. Ты шо, не был у тети Миры?

— Циля! Ты шо, отодрала кусок от газеты⁈ А ты ее печатала, ту газету? Циля! Шо ты там пишешь?

— Посмертную записку, мама! Ви не даёте мене жизни. Зачем мене такая жизнь, я вас спрашиваю⁈

— Пиши разборчиво, а не как у прошлый раз, какие-то каракули! Два часа дядя Гоша читал, шо то би́ло. Нихто так и не понял, шо ты пошла топиться. Не дошла таки, но я тратила нервы, а дядя Гоша тратил свои глаза. Разборчиво пиши! Шоб люди знали твою черную неблагодарность! Ви слышали? Нет, ви слышали? Эта неблагодарная Циля вгоняет маму в гроб!

Я открыл глаза, посмотрел на облезлый потолок, вздохнул. В первую очередь меня сам потолок и огорчил. А вернее то, что с ним осталось все по-прежнему. Он не изменился. Тот же самый блевотно-грязно-серый цвет и разводы, будто кто-то в этот потолок делал всякие непотребства. Например, мочился. Потому что форма пятен вызывает много вопросов.

Очень, очень жаль…А я надеялся проснуться дома или, на худой случай, в больничной палате…Даже этому был бы рад.

Во вторую очередь, огорчило, что за окном разворачивалась очередная драма. И хрен бы с ним, мне нет никакого дела до посторонних людей. Но, к сожалению, эти посторонние люди свято верят, будто сор не просто надо выносить из избы. Его необходимо выметать огромной метлой. Здесь так принято, что ли, не пойму? Почему они не ругаются дома? Почему непременно нужно выходить на улицу и скандалить там? У меня сложилось впечатление, ругань — какой-то отдельный вид искусства в этом городе. Они прямо соревнуются между собой, кто кого изощреннее зачмырит.