"Фантастика 2024-77". Компиляция. Книги 1-26 (СИ) - Гостева Ирина - Страница 88

«21 августа 2007 г., 11.30.

Я, Выхухоль, Бобёр, Ушастый, Редька и Хасан стояли перед растущим буквально на глазах бугорком. Мы с немалым трудом добрались сюда и отыскали это место. С утра Старик долго, путано и невразумительно объяснял нам, как найти отправляемую им посылку. Когда Бобёр заявил, что так ничего и не понял, Старик взорвался.

— До тебя не доходит, что у меня нет зрения в обычном человеческом смысле слова, как у вас?! — зарычал он Бобровым голосом. Причём так громко, что я проворно выхватил наушник, но в ухе всё равно зазвенело. — И даже не могу объяснить как… слов таких нет… как всё… чувствую… В общем, (Старик успокоился и перешёл на обычную монотонно-скрипучую речь робота) прекрати бузить и постарайся вникнуть. Это будет на песчаной пустоши у Лебедевки. Ну, рядом с заводом. Хоть это представляете?

— Ага. — поспешно сказал Ушастый, предупредительно пихнув кулаком раскрывшего рот Бобра. Тот поперхнулся. — Две усадьбы. Почти развалились и заросли яблонями-дичками. Пустошь из голубоватого песка.

— Хорошо. Именно на пустоши и ждите появления зелёного свечения.

Мы петляли по пустоши среди аномалий около получаса, взмокли, озверели, изрядно струхнули, когда мимо проскользнула здоровенная суперкошка. Но ей было явно не до охоты — перетаскивала, ухватив за шиворот, детёныша в новое логово.

— О! — прокряхтел Бобёр, тыкая грязным пальцем куда-то влево. — То самое сияние, что ли?

— Гм? — усомнился Ушастый. — Гррм… Да, земляной прыщ. И, вроде, чего-то там зелёненькое проблёскивает.

Бугорок прорвало, на самой верхушке образовалась лунка. Из неё выперло что-то отдалённо напоминающее невероятно большую виноградную гроздь. Перламутрово-зелёных, мутно-прозрачных „виноградин“, каждая размером с грецкий орех, было около сотни. Мягкие на ощупь, словно наполненные тёплым желе, шарики скатывались по песчаным склонам бугорка.

— Надеваем перчатки. Отлавливаем. — скомандовал я. — Ушастый, открывай контейнер, чего оцепенел.

Мы выбрали „виноградины“ до последней, старательно сравняли холмик и двинулись к „курорту“.

— Молодцы. — похвалил Старик. — Пока несёте, объясню в чем дело. Постараюсь убирать с вашей дороги аномалии, но не уверен, что всё получится гладко. Практики маловато… пока что… Так что меня слушайте, но особо не расслабляйтесь, под ноги поглядывать не забывайте. И по сторонам — тоже, потому что мутантов не контролирую, они сами по себе.

Когда-нибудь с подобными „штуками“ приходилось иметь дело? Хотя бы видели?

— Нет. — хором отреклись мы.

— Еще бы! Постараюсь короче и как можно понятнее… Бобёр, отрегулируй свой КПК, тебя плохо слышно. Да, ещё имейте в виду, что разговариваю сейчас только с вами, никто другой прослушать не сможет, для всех остальных поставлены помехи. Так вот, при вас сейчас — пропуски туда, где я нахожусь…

От рассказа Старика наши головы пошли кругом. То, что довелось услышать, вполне заслуживает названия „Лекция о практическом бессмертии“.

— Что такое сознание? Личность? Так называемая душа? — риторически вопросил нас Старик и, не дожидаясь ответов продолжал: —Информация, записанная в клетках головного мозга. Строго говоря, не только там, но главным образом и в подавляющем большинстве. Тогда чем мозг отличается от компьютера, а сознание — от набора установленных в нём наборов программ? Количественно и в деталях — очень многим, качественно и принципиально — ничем. Выходит, что теоретически сознание из человеческого мозга можно переместить на другой носитель? Здесь это вполне реально. За пределами Зоны на сегодняшний день — технически невозможно. Кроме того, земные… человеческие… философы и инженеры вообще неправильно подходят к самому существу вопроса. В наушниках прозвучало короткое шипение.

— Цитирую. — сказал Старик, снова зашипело, он монотонно продекламировал. — „Новосибирский Институт Биологического Кодирования погрузился во мрак, над ним всегда идёт дождь, вокруг него расставлены архаичные заставы, призванные останавливать любые транспортные средства, и сообщать всем, кто вдруг оказался не в курсе — идёт первый в мире эксперимент по искусственному бессмертию. Океанолог, великий академик Окада умирает, и его мозг будет полностью прочитан и сохранён в электронном виде для последующего воспроизведения. Все вероятные и невероятные радио-помехи устранены, люди не спят по нескольку дней, чтобы успеть. От каждого из них зависит успех всего эксперимента. От них зависит не просто жизнь. А вечная жизнь одного из их великих современников. Ученые-океанологи Званцев и Акико не успели попрощаться с учёным. Но успели понаблюдать за тем, как прошли последние этапы этого дерзкого эксперимента“.

— Чего-чего? — осведомился совершенно обалдевший Бобёр.

— Это аннотация к фантастической повести писателей Стругацких „Свечи перед пультом“. -пояснил Старик. — Так вот, там отражена основная ошибка в решении вопроса. Ведь дело-то не в том, чтобы скопировать сознание человека из мозга на электронный носитель. Это как раз возможно, хотя и крайне трудно. Проблема в том, что копия сохранится, а оригинал умрёт. Это всё равно, что создать копию человека в другой комнате, а его самого убить.

— Понятно. — сказал я. — И?

— И, следовательно, надо поступать по-другому. Незадолго до смерти человека создать симбиоз его сознания и искусственного носителя, в который сознание будет постепенно передвигаться.

— В смысле — срастить мозги с компьютером? — уточнил Ушастый. — Приблизительно так. За время этой… сращённости… произойдёт постепенная пере… перекачка сознания. Клетки мозга будут постепенно умирать, ткани — распадаться, а составляющая личность информация — самосознание, интеллект, память — плавно… пере… переместится… на искусственный носитель. Человек переселится из одной комнаты в другую, оставшись собой. Вот удачное слово — Переселение! — Угу. — сказал Бобёр. — В общих чертах понять можно. Но представить себе…

— Не надо представлять. — Старик внезапно перешёл на грустный голос Бобра. — Хотите, расскажу, как это было со мной? Мы согласились и Старик начал повествование. К сожалению, мы были настолько ошарашены, что забыли включить КПК на аудиозапись, поэтому привожу здесь пересказ своими словами, но от лица Старика.

„…Где я? В разгромленной аппаратной, скупо освещенной, заваленной истлевшим хламом, опрокинутыми ржавыми шкафами и полками. И здесь всё было не так, как снаружи, потому что излучение Антенны-Заградителя не проникало внутрь. Я перестал сходить с ума от головной боли и даже застонал от наслаждения. Мысли теперь были поразительно ясными, чёткими. Правда, сесть и прислониться к сырой и холодной кирпичной стене оказалось делом непростым. Но я с этим справился, монотонно бормоча: — Обидно… Скажи сорок лет назад кто-нибудь школьнику Глебу Ивину, где и как он сыграет в ящик — не поверил бы сопляк ни за что…

Постарался рассмотреть, что там, в дальнем углу аппаратной. Включил непослушными расцарапанными пальцами фонарик (тот, вопреки ожиданиям, не разбился). Ухватил ярким лучом крупный волдырь на кафельном полу. Странная изумрудно светящаяся масса приподняла в этом месте покрытие, искрошила кафель и задумчиво оцепенела на полпути. Появился минивулканчик высотой по колено с зелёным кратером, в котором мерцала травянистыми оттенками „лава“ непонятного происхождения. Непонятно откуда приходило совершеннейшее убеждение, что следовало попасть именно туда.

— Да, Шаман, может статься, ты был прав… — хрипнул я. — Влезла в меня Зона и направляет. Иначе с чего бы мне быть в курсе… А вот знаю, куда тащиться… Надо же…

Поводил фонарём по сторонам. Матерь божья коровка! Сколько же тут дряни на квадратный сантиметр? Мощная компактная электра, пучки жгучего пуха[13] на гнилых стойках, два веселых призрака, лохмы ржавых волос[14] на останках аппаратуры… О, ещё и мясорубка впридачу. Допустимо было бы, конечно, попытаться проползти между ними. На пять метров ушло бы часа два-три. Шансы уцелеть? Небольшие, но имелись… — „Если бы, да кабы.“ — злорадно ухмылялась лужа ведьминого студня[15] шириной в полкомнаты. Вот она-то абсолютно исключала всякую вероятность пробраться в вожделенный угол. А что там скажет „Ищейка“? Американский приборчик в нагрудном кармане комбинезона безмятежно молчал. Я вынул его, злобно ощерился беззубым ртом на безмятежно чистый экран, убеждавший, что совершенно ничего опасного в радиусе двадцати метров быть не может. Метнул „Ищейку“, целясь в „вулканчик“. Устройство тут же вспыхнуло ярким метеором, оставив за собой густой хвост едкого серебристого дыма.

— Да и фиг с вами, гады инопланетные… — обозлился я. — Наш енот везде пройдёт!

Но как ни хорохорился, а встать не смог… Полез в карман, извлёк завёрнутые в полиэтиленовую плёнку пластиковые тюбики со стимулятором. Снял колпачки с игл. Всадил по уколу в обе ноги. Вот и всё, теперь никакой неопределённости. В идеальном случае в моём распоряжении — минут пять. Будем готовы к худшему и сократим время до двух минут. Потом лошадиная доза „Экстра-стима“ остановит сердце. Но за это время смогу встать на заработавшие ноги и пройти прямо по студню. Обуви хватит шага на два. Потом студень примется разъедать ступни, обращая их в пористую упругую массу и затем — в такой же студень. Потом придёт очередь голеней, коленей. Затем… Не будет никакого „затем“. Стимулятор убьёт меня гораздо раньше, ведьмину холодцу достанется только труп, пусть жрёт…

Откинул капюшон, вцепился в какие-то гнусного вида штыри, подтянулся, с ладоней закапала черная кровь, встал. Как тяжело передвигать чугунные негнущиеся ноги по хлюпающему ведьминому студню! Хорошо, что совсем не больно… Вниз не смотреть, вперёд, только вперёд. Ну да, как же, „не смотреть“… С тупым любопытством наблюдал, как подгибаются ставшие резиновыми и абсолютно бесчувственными ступни с приклеившимися к ним лоскутками сапог и портянок, как уродливо раздуваются лодыжки в сползших на них остатках голенищ.

— Лишь бы не упасть… не упасть… — тупо твердил я, — лишь бы…Упал. Но лужа студня уже осталась позади! В моём распоряжении теперь оставались считанные секунды, а кроме относительно уцелевших рук было не на что больше рассчитывать. Опираясь на локти и сдирая их, я пополз в угол аппаратной. Запомнилось неприятное ощущение — будто лицо и лысина покрылись липкой и гадкой смесью пота, крови и мелкой старой пыли. Кажется, при этом невыразимо грязно ругался, не помню… И тут отчётливо увидел, как сердцевина холмика засветилась, замерцала. Когда немеющие пальцы вцепились в лопнувший кафель у подножия „волдыря“, всё захрустело и зашевелилось. Ярко-зеленая сердцевина поползла из кратера, но светящаяся субстанция оказалась не растекающейся жидкостью, а чем-то вроде полупрозрачного зелёного мармелада. Слегка колышущийся монолит начал подниматься над микровулканчиком, образуя прохладно светящийся изнутри столб метрового диаметра с неровными боками. Столб поднялся до высоты приблизительно двух человеческих ростов, со скрипом уткнулся в потолок. Посыпалась известковая шелуха.

Я собрал последние силы, приподнялся и обнял изумрудный столб. „Обидно, если сейчас умру!“ — мелькнула и тут же пропала тусклая мысль. Светящееся зелёное вещество на ощупь напоминало мармелад, было райски прохладным, одновременно мягким и упругим. В него сначала ушли пальцы, потом ладони… „Сейчас захлебнусь…“ — подумалось, когда монолит мягко, но настойчиво вобрал в себя моё тело. Я инстинктивно задёргался и забился, выдыхая воздух, глотая зелёную массу, давясь ей. Она заполнила пищевод, лёгкие и… Как оказалось, не подавился, не захлебнулся, не задохнулся.

Давайте для удобства как-нибудь назовём то устройство, которое приняло в себя Старика. Ну, этот изумрудно-мармеладный монолит… Скажем, „перекачиватель разума“… нет, коряво… „преобразователь“… неточно… Пусть будет — „Порт“. Так вот, Порт сразу погрузил меня в состояние, отдалённо напоминающее сон. И это оказалось самым подходящим, поскольку, находясь в полном сознании, скорее всего, я бы спятил.

А зелёное вещество, из которого состоит Порт, и которое заполняет шарики, только что собранные Вами — своеобразный переходник между нервными клетками человека и Мозгом Зоны. Это вещество начало пробираться к моей нервной системе и подготовило меня к подключению к „бортовому компьютеру“ Зоны. После чего и началось главное.

Прошло время… Какое — сказать не могу. По вашим меркам, вероятно, с полуночи до рассвета. Мне же показалось, что дремота продолжалась долго… очень долго… Впрочем, неважно… За эти часы (для меня — годы? десятилетия?) частицы зелёного вещества осуществили подключение и я начал просыпаться.

Поймите, ребята, очень трудно рассказывать… И не оттого, что одолевают эмоции и захлёстывают впечатления, давят воспоминания и душат переживания. Как раз наоборот, после Переселения эмоциональная сторона человеческого сознания сокращается и трансформируется сильнее всего. Не в этом дело… Видите ли, в земных языках просто не найти слов для описания состояния Переселившегося. Попробую всё-таки… Пусть каждый из вас представит, что уснул грязным, утомлённым и израненным. А во сне увидел… нет не увидел, а… ощутил… представил… нет слова… в общем почувствовал со стороны, как тело исчезает. Растворяются мышцы, кожа, кости, остаётся только зависший в тёмно-зелёной пустоте комок головного мозга с отходящим от него спинномозговым отростком. И вся эта жуть окутана шевелящейся паутиной тончайших нитей вегетативной нервной системы.

Неприятно? Извините, парни, но всё это, как говорится, имело место. Продолжаю.

Потом дремотоподобное состояние с отталкивающе-анатомическим видением исчезло. Однако, пробуждение тоже может быть названо таковым весьма условно. За отсутствием глаз я не мог их открыть. Просто вокруг образовалось чудовищно огромное, но явно не бесконечное тёмно-зелёное пространство. Ни верха, ни низа, никаких ориентиров.

Что-то похожее я уже видел… Да, точно, это было во время приключений у амазонок, когда лежал в бреду. Что же, это, очевидно, и есть ад? Преисподняя? Как только мелькнула эта дикая мысль, сразу же из густо-изумрудной тьмы услужливо выдвинулось что-то… не могу описать… не твердое… но нечто ощутимое. Стоило мне осторожно потянуться к нему, прикоснуться (чем?), как образовались новые точки опоры. Я прижимался (чем?) к ним и окружающее становилось всё более чётким и определённым. „Ничего не слышу“ — взмолился я. Мгновенно рядом образовался податливый сгусток зелени. В памяти всплыл образ компьютерной клавиатуры. Очевидно, образы моего сознания уже считывались, так как сгусток тут же превратился в клавишу с рисунком на ней. Рисунок быстро менялся, пока я не припомнил, как выглядит скрипичный ключ. Рисунок тут же приобрёл очертания этого музыкального символа. Желание нажать клавишу привело к отчётливому щелчку и сразу же после него — к дикой какофонии шумов. Неизвестно почему, но я прекрасно понимал, какие из них — обычные помехи, и погасил их. Совершенно очевидным было и то, что в некоторые шумы ошибочно трансформировалась какая-то полезная информация. Ну, с ней впоследствии следует не спеша разобраться, а пока лучше не вслушиваться. Временно отключил этот диапазон. Ага, а вот — повторяющиеся сигналы и мне почему-то ясно, что их источники находятся там, вовне. А не радиосигналы ли это обитателей Зоны? Если так, то некая повторяющаяся группа сигналов может быть моим именем. Кто-то же должен вызывать Старика, надеясь на его ответ. Я попытался мысленно произнести несколько раз подряд: „Старик, Старик, Старик“ и представить, какие радиосигналы могли бы возникнуть, когда это слово говорят в микрофон и передают в эфир. Тут же в неописуемой звуковой дисгармонии выделились крохотные фрагментики, которые могли соответствовать моему имени. Попытался разложить их на звуки, представить себе, как могли бы из них складываться другие слова.

— Шшш… шшта… аих… штарих… шаа… шаа… — удалось разобрать мне. После долгого перебора сочетаний наконец получилось: — Штарих, этхо Аарьиншкий Шамхан. Ты шлышыш?

— Да, Шаман. — ответил я. — Говори побольше о чём угодно, мне надо научиться отвечать.

— Х… хоро… шо.

Таким образом, Шаман оказался первым, с кем мне удалось установить контакт. А, заодно, и тем, кто научил меня отзываться на голосовые вызовы с КПК. Так что впоследствии связаться с вами парни, оказалось куда легче.“

21 августа 2007 г., 21.10.

До Черново мы добрались вполне благополучно, нападение стаи динго, которых отогнали дымовой гранатой, разумеется, не в счёт. Правда, на самом входе в посёлок промокли до нитки. Ну и погодка на „курорте“! Для Зоны совершенно необычная: чтобы всю минувшую ночь, да ещё полдня над „курортом“ висела туча и ежечасно промывала посёлок короткими злобными ливнями — такое даже Боров категорически отказывается припомнить. Ну, зима — другое дело, мокрый сезон, но и тогда мелкие дожди не доставляют столько неприятностей.

„Курортники“ встретили нас у мостика, несмотря на грязь и мокрую скользкую траву под ногами, на набухшее брюхо тучи над головами. Они бросились нас обнимать, стаскивали с наших плеч рюкзаки, наперебой приглашали в свои дома для обсушки и обогрева. Каждому не терпелось услышать рассказ о нашем путешествии, но тут появились Боров, Хрыч и Баклажан, которые попытались безжалостно уволочь нашу шестёрку на второй этаж столярки в апартаменты начальства. Общественность бурно возмутилась и потребовала отменить секреты мадридского двора. „Пусть при всех рассказывают! В столовой!“ — орал Колхозник, а остальные шумно поддержали его дружным хором. Тут уж не выдержал Выхухоль, побагровел и рявкнул: „А вот никто ни фига не услышит, пока в сухое не переоденемся!“. В общем, дали на всё полчаса, а потом проводили в столовую, торжественно усадили, расселись сами, и воцарилась звенящая тишина.

Пока шло повествование, меня никто не перебивал. Впрочем, и после ритуального: —„Какие вопросы, товарищи?“ безмолвие не нарушилось. Я несколько секунд послушал, как где-то зудит комар, затем сделал знак Выхухолю, тот с кряхтеньем выставил на стол большую алюминиевую кастрюлю с верхом наполненную мягкими зелёными полупрозрачными шариками.

— Вот это и есть те самые „виноградины бессмертия“. — сказал я. — Или как назвал их Старик, ампулы с контактным веществом, которое усваивается организмом приблизительно за десять часов после принятия внутрь.

— Еще раз для особо тупых работяг, навроде меня. — попросил Рашпиль. — Не могу представить, как эту жуть заглотить, но если всё-таки заглочу, что произойдёт-то?

— Старик утверждает, что в Мозг Зоны можно запихнуть сознания трехсот-четырехсот тысяч человек, хотя лучше — меньше. — ответил за меня Бобёр с непривычной для него серьёзностью. — И там они просуществуют около двух с половиной миллионов лет. Возможно, намного дольше. Просто два с половиной миллиона — гарантированный минимум.

Вот представь себе, Рашпиль, что ты сейчас проглатываешь ампулу. Она причинит никакого вреда, но приготовит твой организм к — дай бог! — неблизкой кончине. Когда почувствуешь, что идут последние дни или даже часы жизни, войдёшь в Порт и Переселение твоего сознания в Мозг Зоны пройдёт легко и незаметно. Но если — не дай бог! — ты скончаешься скоропостижно, контактное вещество тут же погрузит твой мозг в особое состояние и защитит от распада на несколько часов. Оцепенеешь в отключке и бессознанке. За это время тебя опять же доставят к Порту и поместят в него.

— Ну надо ж… — Рашпиль задумчиво поскреб пятидневную щетину. — Ишь ты…

— Мы их вымыли кипячёной водой. — добавил Ушастый. — Так что можно употреблять.

— А если, к примеру, откажусь? — с непонятной улыбкой спросил Боров.

— Старик сказал, что для всех живущих на сегодняшний день в Зоне — это дело сугубо добровольное. — ответил я. — Для каждого вновь прибывающего — обязательное.

— А сам-то лопать будешь? — ядовито поинтересовался Бармалей.

Я демонстративно взял верхний шарик, положил его в рот. Честно говоря, необычайно волновался, боялся поперхнуться на глазах у всех. И совершенно напрасно. Казалось, большой комок совершенно безвкусного желе, скользнув в горло, сам собою пополз вниз по пищеводу.

— И как?

— Кто хочет — может запить. — я как можно равнодушнее пожал плечами.

Бобёр ухватил капсулу двумя пальцами, сунул в страшно разинутую пасть и гулко глотнул. Тут же его примеру последовали Ушастый и Выхухоль. К кастрюле потянулись руки.

22 августа 2007 г., 00.10.

Туча упёрлась куда-то в центр Зоны, раздувшись от гордости за залитый „курорт“. Мы поднялись на чердак дома № 4, Выхухоль потрогал свой матрас и выразительно сморщился. Пришлось даже перед сном отправить Ушастого вниз, он сжёг в печи несколько поленьев из неприкосновенного запаса, чтобы с чердака дома ушла промозглая сырость. Мы наспех встряхнули матрасы, перевернули, упали на них, быстро закутались в одеяла. Я приказал себе: „Спать! Во что бы то ни стало!“ Но буквально через минуту рывком сел на своей жёсткой постели, едва не ударившись лбом о стреху.

— Чего ты? — встревожился Выхухоль.

— Зачесалось. — буркнул я.

Не объяснять же ему, что мне померещилось, будто на матрасе Старика кто-то поворачивается на бок, подтыкая под себя одеяло. Не хватало ещё спятить от переутомления и избытка впечатлений.

22 августа 2007 г., 14.10.

С утра объявили аврал. „Курортники“ сметали жгучий пух, который снова нанесло на Черново, и теперь почти заканчивали работу. Редька разжёг костёр и мы аккуратно бросали туда камышовые веники, обмотанные серебристыми лохмотьями. После поглощения „виноградины бессмертия“ я ожидал каких-либо невообразимых последствий, скорее всего — неприятных. Что-то вроде: „Фродо надел кольцо всевластья и его тут же бурно стошнило“. Но сколько ни прислушивался к тому, что творится с организмом, ничего, кроме лёгкого нытья пальца на правой ноге (вчера нечаянно наступил Ушастый) не чувствовал.

— Точно! — поддержал Редька. — И у меня ни в одном глазу! А мы ж теперь — вроде как супермены.

Тут же хором зазвонили КПК в наших карманах. Мы надели наушники.

— Доброго утра, супермены. — проскрипел Старик. — Хотя, какие там… Правильнее сказать — „вопиющие пофигисты“. Наверняка снаружи на частоколе остался пух, а вы даже не посмотрели. Как вас Боров за разгильдяйство до сих пор живьём не съел, просто удивляюсь.

— Ё-моё! — хором сказали мы с Редькой, и понеслись за заросли топинамбура. Озабоченно выглянули за частокол наружу.

— Нет тут ничего! — торжествующе сказал Редька и внезапно осёкся. По его выпученным глазам я понял, что бывшего фермера посетила та же мысль, что и меня.

— Старик, — сглотнув, спросил я, — что сейчас делает Редька?

— Торчит столбом и пялится на тебя, словно на новые ворота.

— А теперь?

— Откуда мне знать? — невинно ответил Старик с моими интонациями. — Ты ведь зажмурился.

У Редьки подкосились ноги.

— Э… — произнёс он. — А… Ооо?!

— Как-как? — спросил Старик.

— Перевожу. — кипя от ярости, сказал я. — Он сказал: „Ужасно хочется знать, что всё это значит?“

— Вот, думаю, поговорю-ка с вами…

— Не притворяйся! — потребовал пришедший в себя Редька. — Прекрасно представляешь, в чём дело. Как ты мог слышать разговор о суперменах? КПК же были отключены! И что значит „зажмурился“?

Старик выдержал тягостную паузу.

— Чего молчишь?

— Хорошо. — зазвучал в наушниках модулированный неживой голос робота. — Попробую объяснить. Хотя не уверен, что вы поймёте. Тем более, что, сам не понимаю совершенно точно и до конца.

— Попытайся. — подбодрил я.

Дело обстояло так. Как известно, те зелёные „виноградины“, которые были проглочены всеми желающими, в первую очередь должны облегчить переход в новое существование внутри Мозга Зоны. Но этим их функциональные особенности не исчерпывались. Инопланетное вещество служило своеобразным передатчиком. То есть, все, что я видел, слышал, обонял и осязал, тут же транслировалось… Матерь божья коровка! Транслировалось Старику! Каким образом это происходило, сам Старик пока не разобрался. Но, по его словам через некоторое время после потребления зелёного шарика ощущения потребившего становились ему доступными. В полном объёме!

— Вы даже не можете представить, ребята, — сказал он, насколько это здорово, когда к полутора сотням теперешних моих чувств, недоступных обычному живому человеку, добавляются ваши.

— То есть ты видишь моими глазами и слышишь моими ушами? — внезапным траурным баритоном осведомился Редька.

— Да. — просто подтвердил Старик. — Впрочем, это относится не только к тебе, но также ко всем, кто ввёл в организм…. (в наушниках послышался треск) …нет такого термина в человеческих языках… в общем это зелёное желе… контактное вещество, одним словом. В настоящий момент у меня сто сорок семь пар глаз и ушей. И на подходе еще сорок восемь человек с их органами чувств — те, кто только что в Красновской крепости приняли… (треск) зелёные ампулы. Но разве это вам мешает? Дискомфорт в желудке?

— Абсолютно никакого. — меня могло разорвать от злости. — Разве в этом дело?

— В чём же?

— Выходит, теперь Старик осведомлён о каждой секунде моей жизни?

— Да.

— Всезнающий и всемогущий? Где-то я уже это слышал… А я — под его неусыпным надзором? Так?

— Не так. — мягко ответил Старик моим голосом. — Ну, какой там надзор, какой всеведущий, Тихоня, тем более — всемогущий … Впрочем, может быть, в какой-то степени — и господь бог, надо обдумать этот перспективный тезис… Попробую пояснить.

Пункт А. Ни о каком всезнании и предвидении даже речи не может быть. По-моему, Марьинский Шаман уже тысячу раз повторял вам, что чужие мысли читать невозможно. Никому во Вселенной. Я не имею малейшего понятия, что вы думаете и о чём. Вот, допустим, Редька завтра с утра решит съесть полный с верхом банный таз салата из … хм… редьки, лука и капусты. Как я могу предвидеть это неосмотрительное деяние? Да никак. Если захочет предварительно спросить мнения Старика, позвонит мне, поделится замыслами, и я настоятельно посоветую не есть так много зелени натощак. Но Редька — мужик самоуверенный, не позвонит и совета не спросит. Через час его желудок бурно расстроится. Да, конечно, я прочувствую вместе с ним все пикантные подробности недомогания, но тут же сотру их из своей памяти. Так что, если думаете, что кто-либо ещё узнает от меня о его беготне в кусты, то глубоко заблуждаетесь. Сплетни совершенно и полностью исключены. Никогда и ни в каком виде ничто не будет ни с кем обсуждаться!

— Спасибочки хоть на этом. — Редька начинал успокаиваться. — А сны наши тоже смотреть станешь?

— И не надейтесь. — категорически отказался Старик. — Только кошмаров и эротических вожделений Тихони тут мне не хватало…

— Ещё одно спасибо. — ядовито поблагодарил и я. — Персонально от Тихони. Кстати, в какой мере эта трансляция ощущений изнашивает мой мозг?

— Ни в какой. — ответил Старик. — Передачу осуществляет не мозг, а контактное вещество. Да в чём, собственно, дело? Неприятно, что я в полном объёме воспринимаю ваши ощущения? Ну и что из того? Подумайте хорошенько, ребята, чего в этом плохого? Быть может, вы думаете, что всякий, хлебнувший контактного вещества, превращается в марионетку, куклу, которой управляет Старик, дергая за невидимые верёвочки? В бродящего по Зоне зомбя[16]? Бред, чушь, абсурд, бессмыслица! Ваши теперешние способности можно сравнить с постоянно включённой видеокамерой, вмонтированной в… ну, скажем, в капюшон комбинезона. Ну, вижу я то же, что видите вы. Ну, слышу вашими ушами. Ну, обоняю и осязаю. Так что с того? Помалкиваю себе. Запомните: при помощи этой видеокамеры ваших действий контролировать никак нельзя. Делайте, что сочтёте нужным. Свобода воли… гм… Однако, два весьма щекотливых аспекта всё же имеются.

— Валяй, выкладывай аспекты. — мрачно сказал Редька. — Гадостью больше, гадостью меньше, чего там. Снявши голову, по волосам не плачут.

— Хорошо. Раз так — пункт Б. О законах и праве. Ещё раз повторяю: Старик совершенно не собирается ни с кем обсуждать мелкие детали чужой биографии. От Старика никто и никогда ничего не услышит о слабостях, ошибках и личных недостатках характера соседей. Всё, что не должно касаться других, останется абсолютной тайной. Но! Как быть, если затевается нечто нехорошее. Допустим, Старик увидел глазами Редьки, как тот зарядил дробовик и кого-то поджидает в засаде в кустах. На полянке появляется Тихоня, мирно собирающий цветочки. Редька медленно поднимает ружьё, целится и… И тут Старик, безусловно, звонит Редьке и пытается отговорить его от нарушения закона Зоны. Отговорить, подчёркиваю, душеспасительная беседа — единственное, что Старик может сделать при таких обстоятельствах.

— Отговорить не получится. — мечтательно вздохнул бывший фермер. — Дробью в зад Тихоне? Да кто ж от такого откажется?

Я мстительно пихнул его локтем в бок.

— Действительно, отговорить от преступления не получилось. — Старик с ответным вздохом перешёл на голос Редьки. — Не дозвонился, КПК злодея Редьки был предусмотрительно отключён. Выстрел. Тихоня роняет цветочек, закатывает глазки и падает. Сию минуту о преступлении будет незамедлительно оповещена вся общественность Зоны. Обратите внимание: опять же в подобной ситуации я более ничего не могу сделать… Поразить злодея ударом молнии? Бред! Карать или миловать злодея за нарушение законов Зоны будете вы сами.

— А ведь в этом есть что-то привлекательное… — протянул я, начиная соображать. — Если только всё обстоит так, как ты говоришь.

— Поверь, исключительно так. Далее — пункт В. О морали и нравственности. Допустим, что Тихоня, в отличие от Редьки, формально не нарушал законов. Он никогда и никого не убивал — по крайней мере, лично. Не крал. Но он лгал и морочил головы, лицемерил и клеветничал, попрошайничал и мошенничал, тунеядствовал и захребетничал.

— Третье спасибо на сегодня! — благодарно сказал я. — Самое сердечное из всех. Никто кроме тебя не понял так глубоко моей гнусной сущности. Но ты забыл про алкоголизм, садизм, мародёрство, педофилию, зоофилию и некрофилию.

— Так вот, — невозмутимо продолжал Старик, — подобного типа вам вроде бы и покарать-то не за что. Законов Зоны не преступает, а что он аморальная фигура и отпетый мерзавец — так это ведь порицаемо, но ненаказуемо. В этом случае ему суждено жить и здравствовать до самой своей кончины. После каковой кончины — прошу внимания! — его неприглядная, уродливая, безобразная личность исчезнет вместе с бренным телом даже при том, что он в своё время проглатывал ампулу с контактным веществом. Переселять омерзительного аморала сюда, в Мозг Зоны, я никоим образом не намерен. Даже если его сунут в Шлюз. Ключ в рай даёт возможность открыть ворота снаружи, но не гарантирует, что их отворят изнутри.

Редьке вторично изменила сила ног и он опять плюхнулся на скрипучий ящик у плетня, причитая: — Матерь божья коровка! То есть ты, кроме всего прочего, берёшь на себя труд определять, кому сгинуть без следа, а кому просуществовать ещё два миллиона лет?!

— Редька, дорогой, — невероятно грустно произнёс Старик его голосом, — согласись, это не так уж трудно, ежесекундно получая отчёты о всех без исключения поступках человека.»