Почетные арийки - Роже Дамьен - Страница 5

После уроков, если погода позволяла, сестры вместе с гувернанткой отправлялись в сад Тюильри. Считалось, что прогулка на свежем воздухе для школьниц просто необходима: в противном случае напряженная умственная работа может навредить их хрупкому здоровью. Вместе с отцом они иногда посещали музеи и выставки, осматривали достопримечательности Парижа. В театр они ходили реже — это место было не совсем подходящим для их целомудренных ушей. Книги, признанные достойными их невинной добродетели, встречались редко и обычно навевали скуку. Начитавшись поучительных руководств по этикету, они уяснили, какие качества соответствуют их полу и положению. Открыли для себя важность иерархии, титулов, жестов и слов, которые всегда следовало соотносить с обстоятельствами. Научились держаться в тени, использовать в разговоре взгляды и паузы. Они были послушны и вполне соответствовали представлениям о том, как должна вести себя благовоспитанная барышня. К шестнадцати годам они уже выглядели сформировавшимися женщинами, но по-прежнему не могли пройти и десяти метров без сопровождения. Обе в глубине души мечтали о браке, который освободил бы их из этой золотой клетки.

Каждый уголок особняка на улице Фобур-Сент-Оноре, 68 носил на себе отпечаток фантастического, далекого от реальности мира их матери. Это был окутанный таинственностью дом, населенный доброжелательными божествами и озорными духами, к которым Мария-Луиза и Люси Штерн привыкли с ранних лет. Этот мир грез и легенд резко контрастировал со строгим воспитанием девочек. Покидая упорядоченную, защищенную территорию детства, состоящую из их спален, комнаты для игр и учебных классов, и отправляясь исследовать странный дом, они словно попадали в другую систему координат. Когда они возвращались в свои комнаты после наступления темноты, пробираясь между драгоценной лакированной мебелью, античными статуями и гигантскими Буддами, в коридорах тусклым светом горели керосиновые лампы, по высоким стенам метались тени, а паркет скрипел под их начищенными туфлями. Им мерещилось, что за закрытой дверью или в темном углу скрывается чудовище, готовое растерзать их. Тогда они крепче сжимали своих кукол, надеясь найти в них защиту.

Особняк Штернов отличался ярко выраженной индивидуальностью. Обустраивая его, Эрнеста не стала обращаться к модным декораторам или известным обойщикам. Она решила положиться на собственное чутье и создала необычный интерьер, выделявшийся своей экзотичностью на фоне благообразных буржуазных особняков того времени. Затемненные витражные окна и обилие антиквариата со всего света погружали этот дом в завораживающую атмосферу воображаемого Востока. Просторный зал для приемов одновременно навевал мысли о возвышенной таинственности готического собора и о благолепии византийского храма. Над огромным камином располагалась деревянная галерея с настенными гобеленами, разделенными вымпелами с цветными гербами. Мраморные полы и камины, бархат и старинные дамасские портьеры, леопардовые шкуры, расписанные фресками потолки, восточные светильники из стеклянной мозаики — Эрнеста была демиургом красочной, эклектичной эстетики, в которой сливались стили, цивилизации и эпохи. Казалось, эта вселенная была задумана как приглашение к путешествию — не только в сказочный Левант, но и в духовный мир хозяйки. В гостиных и жилых комнатах Эрнеста расставила роскошные серванты и шкафы в стиле итальянского Возрождения, инкрустированные перламутром и слоновой костью. Делфтский фаянс и восточное серебро находились в странном соседстве с толстыми персидскими коврами, греческими терракотовыми бюстами и православными иконами. Тумбы и журнальные столики были заставлены картинами и безделушками, будто бы в соответствии с прихотливой и переменчивой географией чувств. Монстранции и прочие реликварии, средневековые Мадонны, китайские лошади и индуистские статуэтки составляли загадочную композицию из предметов самых разных религиозных культов, словно подношения, которые собрали в этом святилище в надежде обрести покровительство божеств. Все в этой тщательно подобранной и продуманной обстановке указывало гостю на ту страсть, с которой семейная пара отдавалась коллекционированию.

От букетов лилий в китайских вазах по дому разносились дурманящие ароматы. Из расставленных на полу позолоченных бронзовых кадильниц струился дым благовоний с запахами жасмина и копала. Казалось, в парах этих очищающих окуриваний были скрыты непостижимые загадки. Высокая, статная фигура Эрнесты бесшумно выплывала из темноты, пугая гостя, застывшего в ожидании под мерное тиканье часов. Мадам Штерн обладала величественностью венецианской догарессы. Загадочная улыбка на ее лице наводила на мысль, что она владеет ключом к сокровенным тайнам. Она была хранительницей храма, весталкой, призванной поддерживать священный огонь и оберегать секреты, заключенные в древних мифах.

Салон Эрнесты привлекал начинающих писателей, художников и музыкантов, а также некоторых епископов и генералов, искавших развлечений. Обладая впечатляющей внешностью и сильным характером, мадам Луи Штерн также отличалась невероятной обходительностью. Человек скорее настроения, чем убеждений, виртуоз лести, она была способна обмануться собственными же хитростями — в ней сочетались острейший ум и удивительная наивность в отношении ситуаций и людей. Ее озорные глаза оживляли немного простоватое лицо. Она моментально очаровывала каждого проницательностью своих суждений, остротой ума и даром предвидения, которое напоминало сверхъестественные способности гадалок из предместий Севильи. Надевая мантию готической колдуньи, она тут же переставала быть Эрнестой, а тем более мадам Штерн, превращаясь одновременно в Деву Марию, пророчицу Мириам и богиню Исиду — первозданные воплощения священного женского начала. Это была женственность Венеры Каллипиги — скорее материнская, чем супружеская, напоминавшая палеолитические статуэтки, символизировавшие плодородие. В этом будуаре алхимика душ совершались невероятные перевоплощения. С наступлением вечера, когда дом погружался в глубокую, благоухающую ночь, там оставались только самые близкие люди. В дыму благовоний, наполненных ароматом ириса, мускуса и ладана, Эрнеста облачалась в причудливые одеяния прорицательницы. В ее руках раскачивались амулеты из турмалинов, александритов, сапфиров и золотистого обсидиана. Эти кристаллы были наделены особыми свойствами, и их вибрации дарили защиту и вдохновение этой вжившейся в роль гадалке. Произнеся несколько заклинаний, она смыкала свои крупные пальцы, унизанные драгоценными камнями, на запястье избранного счастливчика. В дрожащем свете восковых свечей, установленных в высоких подсвечниках, она сквозь опущенные ресницы устремляла взор на раскрытую ладонь того, кто желал узнать свое будущее. Голос ее приобретал необычные интонации, когда она с вдохновенно-пророческим видом толковала линии сердца и холма Венеры, указывая на неисполненную карму, неведомую черту характера или грядущий поворот жизненного пути.

Буржуазное и еврейское происхождение хозяйки дома не мешало ей привечать у себя самые блестящие умы Парижа. Однако между салоном Эрнесты Штерн и салоном ее кузины Маргариты, жены банкира Эдгара Штерна, существовала некоторая конкуренция. «Места хватит всем», — отвечала Эрнеста тем, кто злонамеренно пытался настроить этих двух женщин друг против друга. Кроме того, их круг общения не совпадал, так что их соперничество и не было слишком ожесточенным. Трудно представить себе двух более непохожих личностей, чем супруги Луи и Эдгара Штернов. Эрнеста отдавала предпочтение литературе и музыке. Вдохновляясь эпохой барокко, она возводила на пьедестал искусство во всех его проявлениях. В противовес этой обладательнице оливковой кожи, располневшей в результате четырех беременностей подряд, Маргарита с ее величавой осанкой и лебединой шеей царила в мире элегантности и костюмированных балов. Некоторые ее поклонники утверждали, что именно она послужила источником вдохновения Марселя Пруста при создании образа герцогини Германтской. Но, во-первых, она была брюнеткой, в то время как неприступная герцогиня из книги «В поисках утраченного времени» — блондинкой, а во-вторых, не обладала ее красотой. Тем не менее Маргарита прекрасно умела подчеркнуть достоинства своей изящной фигуры с помощью туалетов из изысканных тканей. Земная, осязаемая, но ни в коем случае не прозаичная, она представляла собой соблазнительную смесь дерзости и деликатности, цинизма и романтичности. Ее салон славился не столько содержательными беседами, сколько ошеломляющей пышностью празднеств. Даже завсегдатаи особняка на авеню Монтень не уставали поражаться такому великолепию. Серебряные супницы из коллекции Демидофф, комоды Шарля Крессана с пальмами и цветами, селадоновые вазы работы Каффиери, настенные часы с инкрустацией Андре-Шарля Буля, люстры с подвесками из богемского хрусталя, вазы из голубого мрамора Тюркин, японский фарфор Имари, лаковые коромандельские ширмы. Особняк Маргариты Штерн предлагал посетителям в полной мере оценить космополитический французский стиль жизни в лучших традициях эпохи Просвещения. На этом островке XVIII века предлагались удовольствия, радующие как глаз, так и вкус. Блюда, приготовленные шеф-поваром хозяйки, были поистине бесподобны. Гостей, с комфортом расположившихся на банкетках эпохи Людовика XVI или в креслах с изогнутыми ножками, обитых китайским шелком, обслуживали лакеи, одетые на французский манер — в шелковых бриджах, белых чулках и напудренных париках, которые с исключительной аккуратностью управлялись с восхитительным чайным сервизом из севрского фарфора, когда-то принадлежавшим Мари дю Деффан. Послеобеденные чаепития в доме Маргариты Штерн пользовались в Париже огромной популярностью. Костюмированные балы с факелами в парке замка Виллет, где она проводила лето, элегантные полдники в парадных залах парижского особняка — салон Маргариты Штерн слыл пусть не самым изысканным, но самым роскошным. Фрески Фрагонара с фривольными сценами соседствовали здесь с картинами Гойи и Натье. Хозяйка дома взяла за образец балы, которые когда-то давала герцогиня Саган, и делала все, чтобы их великолепие оставило неизгладимый след в памяти каждого из ее гостей. Недоброжелатели усматривали в этом стремлении к показной роскоши характерную черту нуворишей. Однако чаще всего гости были чрезвычайно благодарны хозяйке и с восторгом отправлялись в удивительное путешествие, созданное усилиями и воображением Маргариты.