Лёжа со львами - Фоллетт Кен - Страница 31

• Предыдущая
• 31/88
• Следующая

– Он был ранен в бою близ Рокхи, и его отец тащил сына до самой долины, что продолжалось целых два дня. Когда они добрались до места, началась гангрена. Я ввела ему 600 миллиграммов пенициллина в ягодицу, после чего прочистила рану.

– Все правильно, – сказал Жан-Пьер.

– Несколько минут спустя его пробил холодный пот, и мне показалось, что у него спутанное сознание. Я проверила пульс, он был ускоренным, но слабым.

– Кожа у него была бледная или серая? Была одышка?

– Да.

– И что ты сделала?

– Старалась лечить его, как от шока. Подняла повыше ноги, закутала его одеялом и дала чай. Потом бросилась следом за тобой. – Джейн была готова разрыдаться. – Его отец тащил сына на себе целых два дня. Я не могу допустить, чтобы он умер.

– Совсем не обязательно, – проговорил Жан-Пьер. – Аллергический шок – это редкая, но достаточно известная реакция на пенициллиновую инъекцию. В таких случаях делают внутримышечные инъекции, сначала полмиллилитра адреналина, а затем антигистаминные, скажем, шесть миллилитров дифенгидрамина. Мне вернуться с тобой? – задавая этот вопрос, он бросил взгляд на Анатолия, но русский никак не среагировал. Джейн тяжело вздохнула.

– Нет, – сказала она. – На дальней стороне холма, наверное, кто-нибудь еще умирает. Тебе надо идти в Кобак.

– Ты уверена?

– Да.

Вспыхнула спичка, это Анатолий закурил сигарету. Джейн посмотрела на него, потом снова перевела взгляд на Жан-Пьера.

– Полмиллилитра адреналина, а потом шесть миллилитров дифенгидрамина.

Джейн встала.

– Да.

Жан-Пьер поднялся вместе с Джейн и поцеловал ее.

– Ты уверена, что справишься сама?

– Разумеется.

– Тебе надо спешить.

– Да.

– Ты хочешь взять с собой Мэгги?

Джейн задумалась.

– Думаю, что нет. По той тропе пешком быстрее.

– Как скажешь.

– До свидания.

– До свидания, Джейн.

Жан-Пьер проводил ее взглядом, пока она выходила из дома. Он еще немного постоял. Ни он, ни Анатолий не произнесли ни слова. Через пару минут он подошел к двери и выглянул. На расстоянии двух или трех километров он увидел маленькую изящную фигурку Джейн в тоненьком платьице из хлопка. Она решительным шагом поднималась в гору по тропе, которая вела к долине, совсем одинокая на фоне мглистого коричневатого пейзажа. Он наблюдал за ней, пока она не растворилась в набегавших волнами холмах. Он вернулся в дом и уселся, прислонившись спиной к стене. Они с Анатолием посмотрели друг на друга.

– Бог Всемогущий, – произнес Жан-Пьер. – Совсем рядом.

Мальчик умер.

Когда появилась Джейн, разгоряченная и вся в пыли, валясь с ног от усталости, он был мертв уже почти час. Его отец дожидался у входа в пещеру с застывшим на лице выражением укора. По его безнадежной позе и остановившемуся взгляду карих глаз Джейн поняла, что все кончено. Он ничего ей не сказал. Она вошла в пещеру и взглянула на мальчика. Слишком утомленная, она не в силах была ощущать гнев – лишь тупое разочарование. Жан-Пьер ушел, а Захара пребывала в глубоком горе, поэтому Джейн не с кем было поделиться своей печалью.

Позднее она плакала – когда устроилась на ночь на крыше дома лавочника, рядом с Шанталь, которая лежала на крохотном матрасике и иногда издавала во сне какие-то нечленораздельные звуки, довольная, ничего не ведающая. Джейн плакала не только о мертвом мальчике, но и об его отце. Подобно ей, он довел себя до изнеможения, пытаясь спасти сына. Но насколько острее, должно быть, его горе! От слез в ее глазах сливались звезды, пока она не заснула.

Джейн снилось, что к ней в постель пришел Мохаммед, чтобы на виду у всей деревни заниматься с ней любовью. Потом он рассказал ей, что у Жан-Пьера роман с Симоной, женой того толстого журналиста Рауля Клермона, и что любовники встречаются в Кобаке, где Жан-Пьер появлялся под предлогом лечения больных.

На другой день у нее ломило все тело из-за того, что почти весь путь до сложенного из камней домика она проделала бегом. «Мне повезло, – думала она, выполняя свои обычные дела, – что Жан-Пьер, предположительно, сделал привал в маленькой хибарке, тем самым давая ей возможность догнать его.» Она почувствовала такое облегчение, когда увидела перед домом привязанную Мэгги, а в самом доме встретила Жан-Пьера с тем смешным маленьким узбеком. Когда Джейн вошла, оба вскочили с места. Это было так комично! Прежде она ни разу не видала, чтобы афганец вставал при виде входящей женщины.

Джейн взошла на гору с набором медицинских принадлежностей и приступила к приему больных в пещере. Занимаясь привычными здесь случаями недоедания, малярии, инфицированных ран и кишечных паразитов, она размышляла о случившемся накануне. До этого ей никогда не приходилось слышать об аллергическом шоке. Несомненно, медицинскому персоналу, в обязанности которого входило делать инъекции пенициллина, обычно объясняли, как все это осуществляется, но Джейн прослушала ускоренный курс, где многое было опущено. Собственно говоря, вся медицинская часть была изложена очень кратко, так как предполагалось, что Жан-Пьер, как дипломированный врач, будет всегда рядом и сможет ей все объяснить.

Какое беспокойное это было время, проведенное в учебных классах, то вместе с другими будущими медсестрами, то совсем одна, впитывая как губка сущность медицинских наставлений и процедур, а также принципы санитарного просвещения, при этом стараясь представить себе, что ждет ее в Афганистане. Кое-какие из полученных наставлений оказывались полезными, другие, наоборот, лишали уверенности в себе. Ей говорили, что первым делом надо будет устроить для себя уборную с выгребной ямой. К чему бы это? Дело в том, что самый надежный путь к снижению заболеваемости в слаборазвитых странах связан с тем, чтобы побудить их прекратить использовать для канализации ручьи и реки, а внушить им это можно лучше всего личным примером. Одна ее наставница в очках, по имени Стефани, практичная сорокалетняя женщина, в неизменных рабочих брюках из хлопчатобумажной ткани и сандалиях, говорила об опасности слишком щедрого назначения лекарств. Большинство болезней и незначительные травмы излечиваются сами по себе без медицинского вмешательства, но отставшим в своем развитии народам да и не только им, всегда хочется побольше разных таблеток и снадобий. Джейн вспоминала, как тот маленького роста узбек просил у Жан-Пьера мазь от мозолей. Ведь он, несомненно, с детства привык к долгим пешим переходам, но, раз уж встретил доктора, не мог не пожаловаться ему на больные ноги. Помимо расточительного расходования лекарств, загвоздка заключалась еще в том, что сильнодействующий препарат, назначенный по поводу легкого недомогания, мог вызвать у больного привыкание и затем, в случае более серьезного заболевания, оказаться бесполезным. Кроме того, Стефани посоветовала Джейн воздержаться от борьбы с местными знахарями и целителями и постараться найти с ними общий язык. И ей это удалось с повитухой Рабией, чего нельзя сказать о мулле Абдулле.

Самым легким для Джейн было выучить язык. В Париже, еще до того, как Джейн впервые пришла в голову мысль о поездке в Афганистан, она как переводчица изучала персидский язык фарси, чтобы расширить свои профессиональные возможности. Другим основным языком в Афганистане считался пушту, язык народности с тем же названием, на языке дари говорили таджики, а долина Пяти Львов находилась на таджикской территории. Нечасто встречающиеся афганцы, например, кочевники, обычно владели и пушту и дари. Если кто-то из них и был знаком с европейскими языками, то главным образом с английским или французским. Тот узбек в сложенном из камня домике объяснялся с Жан-Пьером по-французски. Джейн впервые услышала французскую речь с узбекским акцентом. Он очень напоминал русский акцент. В течение дня ее мысли то и дело возвращались к этой встрече с узбеком. Воспоминание о нем просто не давало ей покоя. Такое же чувство возникало у нее, когда ей надо было сделать что-то важное, но она не могла для себя решить, что именно. Все-таки в этом человеке таилось что-то необычное.

• Предыдущая
• 31/88
• Следующая