Лёжа со львами - Фоллетт Кен - Страница 14

• Предыдущая
• 14/88
• Следующая

– Это была мина. Ему оторвало руку. Дай мне свою рубашку.

Жан-Пьер внес Мусу в пещеру и положил его на коврик, служивший операционным столом. Прежде чем заняться ребенком, он снял с себя выгоревшую рубашку цвета хаки и отдал ее Джейн, которая натянула ее на себя.

Джейн почувствовала легкое головокружение. Ей хотелось присесть и отдохнуть в дальней прохладной части пещеры, но сделав пару шагов в этом направлении, она передумала и тут же опустилась на землю.

– Передай мне несколько тампонов, – проговорил Жан-Пьер. Но Джейн никак не среагировала. В это время в пещеру вбежала мать Мусы Халима. Увидев своего сына, она пронзительно закричала. Наверное, надо ее успокоить, подумала Джейн, чтобы она утешила своего сына, вот только почему я не могу подняться? Я закрою глаза. Только на минуту.

С наступлением ночи Джейн стало ясно, что заявляет о себе ее ребенок.

Когда после обморока в пещере Джейн пришла в себя, она почувствовала боли в спине, вызванные, как ей казалось, тем, что пришлось тащить на себе Мусу. Согласившись с ее диагнозом, Жан-Пьер дал ей таблетку аспирина и велел спокойно полежать. В пещере, чтобы глянуть на Мусу, появилась повитуха Рабия, которая внимательно посмотрела на Джейн. Но в тот момент Джейн не поняла значения этого взгляда. Жан-Пьер очистил и перевязал Мусе культю, ввел ему пенициллин и противостолбнячную сыворотку. Теперь ребенок не умрет от инфекции, что почти наверняка произошло бы при отсутствии западных медиков, тем не менее Джейн размышляла о смысле его жизни – выживание здесь было делом далеко не простым даже для самых крепких, а уж дети-калеки погибали, как правило, в юном возрасте.

Под вечер Жан-Пьер собрался в путь. В одной деревне, расположенной в нескольких милях отсюда, у него был запланирован на другой день амбулаторный осмотр больных. Джейн не совсем понимала, почему Жан-Пьер в таких случаях проявлял особую пунктуальность, хотя ему было известно, что ни одного афганца не удивило бы его опоздание на день или даже на целую неделю.

Когда Жан-Пьер поцеловал Джейн на прощание, она подумала, что боли в спине это, наверное, начало родовых схваток, вызванных ее переживаниями о Мусе. Но поскольку Джейн еще никогда не рожала, у нее не было в этом отношении никакого опыта, поэтому она решила, что дело тут в другом. Джейн поинтересовалась у Жан-Пьера.

– Не беспокойся, – резко ответил он. – На ожидание у тебя еще целых шесть недель.

Она спросила, может, так, на всякий случай, ему лучше никуда не ездить, но он решил, что менять планы нет необходимости, из-за чего Джейн сама себе показалась глупой. Поэтому Джейн согласилась, и, чтобы до темноты добраться до места и прямо с утра начать прием больных, Жан-Пьер погрузил на тощую лошаденку медикаменты и прочие принадлежности и отправился в путь.

Когда солнце стало садиться и долина начала уходить в тень, Джейн вместе с женщинами и детьми спустилась в сумеречную деревню, а мужчины устремились на поля, чтобы, пока отдыхали бомбардировщики, убрать урожай.

Дом, в котором жили Джейн и Жан-Пьер, принадлежал деревенскому лавочнику, который, распростившись с надеждой сделать деньги в военное время, потому что торговать было практически нечем, вместе со своей семьей подался в Пакистан. Переднее помещение, в котором когда-то размещался магазин, служило Жан-Пьеру клиникой до тех пор, пока интенсивные летние бомбардировки не заставили жителей деревни прятаться в течение всего дня в горных пещерах. В тыльной части имелось еще два помещения – одна комната предназначалась для мужчин и их гостей, другая – для женщин и детей. Джейн и Жан-Пьер использовали их в качестве спальни и жилой комнаты. Около дома за глиняной стеной находился двор с костром для приготовления пищи и маленьким источником для стирки одежды, мытья посуды и детей. Лавочник оставил кое-какую самодельную деревянную мебель, а жители деревни одолжили Джейн несколько роскошных напольных ковров. Джейн с Жан-Пьером, как и афганцы, спали на тюфяке, но вместо одеяла использовали пуховый спальный мешок. Как и афганцы, утром они скатывали тюфяк в рулон, а в хорошую погоду проветривали его на плоской крыше. Летом все спали на крышах домов.

Переход Джейн из пещер к дому отозвался усилением боли в спине. Оказавшись, наконец, внизу, она чуть было не рухнула от боли и изнеможения. Ей нестерпимо хотелось в туалет, но от жуткой усталости она не могла бы добраться до него, поэтому воспользовалась горшком, спрятанным за ширмой в спальне. При этом Джейн обнаружила маленькое красноватое пятнышко на своих хлопчатобумажных штанах.

У нее не было сил, чтобы по наружной лестнице забраться на крышу и достать оттуда тюфяк, поэтому она спустилась на лежавший посреди спальни ковер. Боли в спине накатывались волнами. Джейн положила руки на живот, и, когда накатилась следующая волна, она ощутила движение маленького тельца, стремившегося куда-то вниз, причем боли усиливались и только тогда отпускали, когда уменьшался нажим на нижнюю часть живота. Теперь-то уж она нисколько не сомневалась, что начались родовые схватки.

Джейн испугалась. Она вспомнила, что рассказывала после первых родов ее сестра Паулина. Тогда Джейн поехала к ней с бутылкой шампанского и крохотным пакетиком марихуаны. Когда обе полностью расслабились, Джейн спросила ее, что же представляют из себя роды, и Паулина ответила: «Ну это, будто у тебя стул после арбуза». Потом обе долго хихикали.

Однако Паулина рожала в больнице университетского колледжа, в самом центре Лондона, а не в глинобитном доме, в долине Пяти Львов.

– Что же мне делать? – подумала Джейн.

Главное – не паниковать. Надо помыться теплой водой с мылом, найти острые ножницы и на четверть часа опустить их в кипящую воду, потом достать чистые простыни и лечь на них, выпить жидкости и успокоиться. Но прежде чем она успела что-либо предпринять, схватки возобновились, причем в этот раз было действительно очень больно. Джейн закрыла глаза и попыталась, как советовал ей Жан-Пьер, наладить медленное, глубокое и правильное дыхание. Но Джейн было очень трудно контролировать свои ощущения, когда ей хотелось только одного – взвыть от страха и боли.

Схватки прошли, и Джейн почувствовала себя совершенно изможденной. Она безмолвно лежала, стараясь восстановить в себе утраченные силы. До нее дошло, что она не в состоянии выполнить ни один пункт из намеченного, в одиночку ей с этим просто не справиться. Как только ей станет легче, она поднимется с пола и направится к ближайшему дому, чтобы попросить женщин разыскать повитуху.

Очередной приступ начался раньше, чем она ожидала, всего через одну-две минуты. Когда боли стали просто невыносимыми, Джейн проговорила громким голосом: «И почему никто не скажет, как это больно?»

Когда боли отпустили, она заставила себя встать. Страх перед необходимостью рожать без посторонней помощи придал ей новые силы. Джейн проковыляла из спальни в жилую комнату, с каждым шагом чувствуя себя чуточку сильнее. Она дотащилась до внутреннего дворика, когда ощутила между бедрами теплую влажную струю, от чего мгновенно стали мокрыми ее штаны. Это отошли воды. «О, нет», – простонала Джейн. Она прижалась к дверному косяку. Штаны сползали с ее тела, и она боялась, что в таком состоянии не сможет пройти и трех метров. От этой мысли Джейн почувствовала себя униженной. «Ты должна», – проговорила она самой себе, но тут начались новые схватки, и Джейн опустилась на пол, считая, что со всем этим она обязана справиться в одиночку.

Когда Джейн снова открыла глаза, прямо перед собой она увидела лицо какого-то мужчины. Он был похож на арабского шейха: смуглая кожа, темные глаза и черные усы, аристократические черты – высокие скулы, орлиный нос, белые зубы и вытянутая нижняя челюсть. Это был отец Мусы Мохаммед Хан.

– Слава Богу, – невнятно пробормотала Джейн.

– Я пришел, чтобы поблагодарить тебя за спасение моего единственного сына, сказал Мохаммед на дари. – Ты нездорова?

• Предыдущая
• 14/88
• Следующая