Игольное ушко - Фоллетт Кен - Страница 10

• Предыдущая
• 10/78
• Следующая

– Что еще мы знаем о нем?

Оживление на лице Блогса сразу погасло.

– Боюсь, это все, профессор.

– Итак, давайте еще раз. Игольное Ушко заканчивает все сообщения фразой «Привет Вилли», передает очень хорошую информацию – и все?

– К сожалению, да.

Годлиман присел на край стола, уставился из окна на улицу. На стене дома напротив под оконным выступом он заметил гнездо ласточек.

– С такими, прямо скажем, ничтожными оперативными данными, какой шанс у нас поймать его?

Блогс пожал плечами.

– С такими – никакого.

Именно для подобных уголков природы существует в английском языке слово «bleak», что значит холодный, мрачный, открытый всем ветрам.

Этот угрюмый скалистый остров, своими очертаниями напоминающий букву «J», находится в Северном море. Он расположен параллельно экватору, но далеко-далеко на севере от него; «кривая ручка» направлена на Абердин, а «ломаный зубчатый обрубок» словно грозит далекой Дании. Длина его десять миль.

По периметру острова большей частью мрачно возвышаются скалистые утесы, песчаного берега нет. Недовольные этим волны в бешеной ярости бьются о скалы – впрочем, самому острову вот уже 10 тысяч лет на это наплевать – пусть волны бесятся.

Непосредственно в заливе, или, как его принято называть, «чашке», которую образует остров благодаря своей причудливой форме, море спокойнее – там волны встречают любезнее. Морские приливы нанесли в «чашку» так много песка и водорослей, прибитого к берегу леса, ракушек и раковин, что между скалами и морем образовалась твердая полоса в виде полумесяца, она и служит острову берегом.

Каждое лето растения с вершины утеса роняют семена вниз, словно богач подает милостыню нищему. Если зимой достаточно холодно и рано приходит весна, несколько зерен дают слабые всходы, но эта поросль дальше не растет и, уж конечно, не дает семян, поэтому любые растения, которые можно увидеть внизу, на полосе, – это, по сути, подаяние.

Дальше в глубине острова, на земле, укрытой от моря скалами, растения развиваются нормально и хорошо размножаются. Правда, главным образом, это лишь грубая жесткая трава, которой хватит на корм лишь нескольким костлявым овцам. Там есть также колючие кусты – в них прячутся кролики, а на восточной, подветренной стороне холма – ряд одиноких гордых хвойных исполинов.

Наверху много вереска. Через каждые несколько лет человек – а остров, несомненно, обитаем – поджигает его; тогда вырастает трава и овцы могут пастись, но проходит год-другой, и вереск неизвестно откуда появляется снова, он не дает пастись овцам, пока человек его опять не подожжет.

Кролики на острове развелись сами, овец сюда завезли, человек нужен, чтобы присматривать за овцами, и только птицы ни от кого и ни от чего не зависят – они на острове потому, что им здесь нравится. Их сотни тысяч: длинноногие скалистые коньки смешно пищат «пип-пип-пип», когда парят в воздухе, и, наоборот, «пе-пе-пе», когда пикируют вниз, как самолет. Встречаются коростели, правда, их редко можно увидеть, но они точно где-то здесь, ибо ночью невозможно спать из-за их скрипучего крика. Есть вороны, моевки, чайки и даже пара золотистых орлов – в них приходится стрелять, ибо, что бы там ни говорили вездесущие натуралисты, орлы питаются не только падалью, но и охотно нападают на ягнят.

Наиболее частый гость на острове – ветер. Обычно он приходит с северо-востока, оттуда, где много фьордов, ледников и айсбергов. Ветер приносит с собой неожиданные «подарки»: снег, дождь, холод, скользкий туман. Бывает, и ничего не приносит – просто воет и стонет, поднимает адский шум, рвет кусты, клонит деревья; море кипит, пенится и обрушивает волны на скалы. Ветер слишком часто посещает остров, и в этом его ошибка. Если бы он появлялся реже, то мог бы захватить его врасплох и разметать все на своем пути, а так остров привык к нему, привык жить рядом. Растения на острове пустили длинные корни, кролики спрятались далеко в заросли, стволы деревьев толсты и крепки, птицы гнездятся глубоко в скалах, а человек построил прочный, низкий, вросший в грунт дом. Дом сложен из серого камня и серого сланца, под цвет моря. В нем маленькие окна, глухие двери, труба. Он стоит на вершине холма в восточной части острова. Дом – по сути, купол холма, но стоит там не потому, что хочет спорить с ветром, а из чисто практических соображений – человек должен видеть пасущихся овец.

На острове есть еще один дом, очень похожий на первый, – в десяти милях на противоположном конце острова, около земляной полосы, но сейчас этот дом пустует. Когда-то там жил человек. Он считал себя умнее острова – думал, что может выращивать здесь овес, картофель, содержать коров. Три года человек боролся с ветром, холодом и каменистой почвой. Потом наконец понял, что заблуждался. Когда он ушел, дом так и остался стоять пустым.

Это суровое место. И только все суровое выживает здесь: крепкие скалы, жесткая трава, выносливые овцы, дикие птицы, прочные дома, сильные люди.

Именно для таких мест есть в английском слово «bleak».

– Вот и Штормовой остров, – сказал Альфред Роуз. – Думаю, он вам понравится.

Дэвид и Люси сидели на носу рыбацкой барки и смотрели на воду. Был прекрасный ноябрьский день – холодный, с ветерком, но ясный, не дождливый. В воде отражались слабые лучи солнца.

– Я купил его в 1926 году, – продолжил Роуз-старший, – когда все думали, что грядет революция. Мы искали место, где можно было бы спрятаться от разгневанных люмпенов, – и вот нашли. Главное же – нет лучшего места, чтобы поправить здоровье.

Люси считала, что свекор уж очень подозрительно добр сегодня, но место действительно смотрелось неплохо. Здесь есть все – дикая природа, воздух, ветер. Хорошо, что они с Дэвидом уехали от родителей – необходимо начать новую жизнь вдвоем. Нет смысла ехать куда-то в город, под бомбы, – все равно, им там никто помочь не сможет. Когда отец Дэвида обмолвился, что у него есть остров у берегов Шотландии, казалось, это подарок судьбы.

– У меня и овцы свои есть, – похвалился Роуз. – Стригальщики овец приезжают из Абердина каждую весну. Овечья шерсть приносит почти всю ту сумму, которую приходится платить Тому Макавиту. Старый Том – пастух.

– Сколько же ему лет? – спросила Люси.

– Боже, да ему уже, наверное, семьдесят.

– Полагаю, он большой чудак.

Барка завернула в залив, и Люси увидела две маленькие фигурки на молу – человека и собаку.

– Чудак? Не больше чем ты, если бы жила одна на острове в течение двадцати лет. Том разговаривает со своей собакой.

Люси повернулась к шкиперу, хозяину барки.

– Как часто вы заходите сюда?

– Раз в две недели, миссис. Я привожу Тому покупки, которых немного, и почту – ее еще меньше. Вы просто будете давать мне список, и я привезу все, что смогу достать в Абердине.

Шкипер заглушил мотор и бросил Тому канат. Собака залаяла, забегала, закрутилась от радости. Люси ступила на мостик и спрыгнула с него на мол.

Том поздоровался с ней за руку. У него было морщинистое лицо, в зубах огромная трубка с крышечкой. Том казался ниже ее ростом, но шире в плечах и выглядел на удивление здоровым. Он был одет в ворсистый твидовый пиджак, свитер ручной вязки – должно быть, подарок какой-нибудь родственницы, армейские ботинки. Нос широкий, красный из-за близко расположенных сосудов.

– Рад с вами познакомиться, – сказал он просто, как будто сегодня его посетило много гостей и она отнюдь не первый человек, кого Том видит за последние две недели.

– Вот это и есть наш Том, – сказал шкипер. Он вынес с судна две картонные коробки. – Яиц, правда, нет, зато есть письмо из Девона.

– Это от моей племянницы.

«Так вот кто связал свитер», – подумала Люси.

Дэвид оставался пока в лодке. Шкипер спросил его:

– Вы готовы?

Том и Роуз-старший подошли вплотную к мостику, и втроем мужчины перенесли инвалидное кресло с Дэвидом на мол.

• Предыдущая
• 10/78
• Следующая