Главные люди опричнины. Дипломаты. Воеводы. Каратели. Вторая половина XVI века - Володихин Дмитрий Михайлович - Страница 2

Примерно так представляет себе опричнину большинство образованных русских нашего времени. Нечто величественное и ужасное. Нечто, выросшее из истинно русской почвы, где в равных пропорциях смешались деспотизм, святость и скоморошество. Нечто пугающее и одновременно завораживающее взор, сквозь века притягивающее умы и сердца людей.

Так вот, всё это чушь от первого до последнего слова. Образ яркий, но совершенно бессмысленный.

Крики, звон, брови, видения, пиры, кровища, да еще и святость какая-то… жуткая чушь.

Прозаическое слово «служба» гораздо точнее отражает суть опричнины, чем целая гора романтического антуража, годного лишь для авантюрных романов. Любой русский дворянин XVI века — от провинциального «сына боярского»^{1} до великородного князя-Рюриковича — обязан был служить с отрочества до гробовой доски. Освобождение от службы «выписывалось» лишь по очень уважительным причинам: служилец дряхл, увечен, тяжело болен или оказался в неприятельском плену. И опричнина для многих тысяч наших дворян, вне зависимости от их знатности и богатства, выглядела прежде всего как новая система служебных отношений. А уж потом всё остальное, в том числе и звон с кровищей…

Десятки первоклассных исследователей и блистательных историософов предлагали образованной публике свои ответы на вопрос о том, что такое опричнина.

В книге «Иван Грозный: Бич Божий» я дал краткий обзор главнейших мнений на этот счет^{2}. Нет смысла возвращаться к реестру подобного рода концепций. Но, пожалуй, следует перечислить те из них, которые отвергаются целиком и полностью за полной бездоказательностью или же, напротив, из-за того, что их необоснованность превосходно доказывается.

Так вот, опричнина не была…

…капризом полубезумного маньяка;

…организацией, осуществлявшей в основном охрану царя и его семьи, чем-то вроде лейб-гвардии;

…высшей формой служения Богу и государю для русских православных людей;

…инструментом борьбы с ересями;

…аналогом НКВД в XVI веке;

…проявлением «вечного» и «естественного» для русского народа сочетания холопства с тиранией;

…зародышем истинно-самодержавных начал;

…исторической случайностью.

Если кто-то из уважаемых читателей придерживается одного из перечисленных мною мнений, остается настоятельно посоветовать ему одно: закрыть книгу и не мучить себя процессом чтения.

Автор этих строк видит в опричнине военно-административную реформу, притом реформу не слишком обоснованную и в итоге неудавшуюся^{3}. Она была вызвана общей сложностью военного управления в Московском государстве и, в частности, «спазмом» неудач на Ливонском театре военных действий. Опричнина представляла собой набор чрезвычайных мер, предназначенных для того, чтобы упростить систему управления^{4}, сделать его полностью и безоговорочно подконтрольным государю, а также обеспечить успешное продолжение войны. В частности, важной целью было создание крепкого «офицерского корпуса», независимого от самовластной и амбициозной верхушки служилой аристократии. Борьба с «изменами», как иллюзорными, так и реальными, была изначально второстепенным ее направлением. Только с началом карательных действий по «делу» И. П. Федорова она разрослась, приобретя гипертрофированные масштабы. Произошло это лишь через три года после учреждения опричной системы! Отменили же опричнину, поскольку боеспособность вооруженных сил России она не повысила, как задумывалось, а, напротив, понизила и привела к катастрофическим последствиям, в частности сожжению Москвы в 1571 году.

Теперь стоит обратиться к судьбе государя Ивана Васильевича. Ведь это его волей производилась реформа. Возможно, замысел ее изначально принадлежал не только ему, но и другим «отцам-основателям» опричнины. Например, боярину Басманову. Или, скажем, Василию Михайловичу Захарьину-Юрьеву. Или кому-то из рода князей Черкасских.

Но…

Если бы идея опричнины не была воспринята монархом как «своя», «родная», если бы он не предпринял активных действий по ее осуществлению, если бы он не проводил ее в жизнь мощными волевыми усилиями, ломая всякое сопротивление, то ей бы никогда не обрести плоть. Иван IV — первый и главный опричник. Его планы, его интересы при строительстве этой системы были приоритетными. Кроме того, власть государя являлась тогда основным источником законодательного творчества и политической практики. Державный правитель, возглавив опричнину, придал ей полную легитимность, хотя многие современники должны были видеть в ней какое-то небывалое, революционное действие.

Зачем ему — не государству Российскому, не Русской цивилизации, не военно-служилому классу нашей страны, — а лично государю Ивану Васильевичу понадобилась эта реформа? Чего он хотел от нее?

Причины, толкнувшие царя на создание опричнины, делятся на три группы. Каждая из них может быть представлена как нить, нерасторжимо соединенная с двумя другими в подобие морского узла.

Первая из них связана с историей русской политической элиты: как она складывалась во второй половине XV — начале XVI века, сколь сложно была организована и в какие отношения вступала с московскими государями. В сущности, речь идет о том, как русские монархи и русская служилая знать делили между собою власть над страной. Аристократы не могли обходиться без законного государя, а их повелитель не умел обходиться без опоры на аристократию. Но поле для компромисса между этими двумя сторонами было одновременно и полем жесточайшей «позиционной» войны, которая велась за инструменты управления.

Вторая сложилась непосредственно перед введением опричнины — из результатов «первого раунда» Ливонской войны, из глухой борьбы Ивана Васильевича с мощными группировками «княжат». Условия для большого политического кризиса складывались на протяжении десятилетий. Но лишь когда началось «обострение», когда настоящий болевой спазм пронзил верхний ярус русского общества, грянула опричная гроза, а вместе с нею — глобальная перестройка управленческих структур в Московском государстве.

Ну а третья кроется в психологических особенностях личности первого русского царя. На них слишком многое сваливали историки как XIX, так и XX столетий. То писали о каком-то абсолютном демонизме и бесконечном бессмысленном злодействе, то о необыкновенной мудрости и справедливости монарха… Иван Васильевич на протяжении своего весьма длинного правления неоднократно оказывался в ситуации, когда его действия — дурные ли, добрые ли — жестко определялись обстоятельствами. Так что не стоит всякий политический поворот выводить из характера этого человека. Однако он обладал колоссальной властью, и, конечно, его личность накладывала отпечаток на то, как эта власть осуществлялась.

Государственная территория России выросла из небольшого Московского княжества, будто хлебный колос из зернышка. С конца XIII века, когда на московском престоле оказался князь Даниил Александрович, здесь утвердилась самостоятельная династия. Она никогда не выпускала Москву из своих рук и никогда не покидала город ради иной, более богатой столицы. Потомки основателя династии, Даниловичи, постепенно «округляли» владения. Ко второй половине XIV столетия их княжество из незначительного удела превратилось в самое мощное государственное образование всей Северо-Восточной Руси. А во второй половине XV века оно росло взрывообразно. К концу правления Ивана III Великого (1462–1505 гг.) великому князю московскому подчинялась территория в несколько раз больше, чем та, что была у него под контролем при восшествии на престол. Москва присоединила к родовым владениям Даниловичей земли, «тянувшие», как тогда говорили, к Ростову, Ярославлю, Белоозеру, Твери, Переяславлю-Залесскому и т. п. На протяжении двух победоносных войн с Великим княжеством Литовским Иван III отобрал у западного соседа колоссальную часть «Литовской Руси».