Шум и ярость - Фолкнер Уильям Катберт - Страница 40
- Предыдущая
- 40/67
- Следующая
– Говори вслух, – говорю. – Это ведь для нас не секрет, что мы друг о друге думаем. Может, захотелось денежки назад? – говорю.
– Послушай, Джейсон, – говорит – Обещай мне, только без лганья. Относительно нее. Я не стану проверять счета. Если мало, больше буду каждый месяц слать. Обещай мне только, что она… что ей… Тебе же нетрудно это. Бывает, ей что нужно. Чтобы поласковее с ней. Всякие мелочи, которые я не могу ей, не дают мне… Но тебя же не упросишь. В тебе капли теплой крови нет и не было. Тогда вот что, – говорит. – Уговори ты маму, чтобы вернула мне ее, и я дам тебе тысячу долларов.
– Ну уж тысячи у тебя нет, – говорю. – Это ты врешь, я чувствую.
– Нет, есть. Будет. Я могу добыть.
– А я знаю, каким способом, – говорю. – Тем же самым, каким и дочку свою. А подрастет – и она… – Тут я решил, что она на меня сейчас бросится с кулаками, но потом непонятно стало, что она хочет делать. С минуту она была как игрушка, которую слишком туго завели и вот-вот ее разнесет на куски.
– Ох, я с ума сошла, – говорит, – я не в своем уме. Не могу я взять ее. Нельзя мне с ней. И думать об этом нельзя мне. Джейсон, – говорит и за руку мою хватается. А руки у нее горячие, как жар. – Ты должен обещать, что будешь заботиться о ней, что… Она ведь не чужая, она родная тебе. Обещай мне, Джейсон. Ты носишь отцовское имя; как по-твоему, пришлось бы мне папу просить об этом дважды? Или хотя бы раз?
– Что верно, то верно, – говорю. – Он меня не вовсе обделил, имя мне свое оставил. Ну и чего ты хочешь от меня? – говорю. – Чтобы я себе передник повязал и коляску катал? Я, что ли, втравил тебя в это, – говорю – Я и так многим рискую в этом деле, не то что ты. Тебе-то терять нечего. И если еще думаешь…
– Конечно, – говорит, и засмеялась вдруг, и в то же время старается сдержать смех. – Конечно. Мне терять нечего, – говорит, и хохочет, и руки ко рту поднесла. – Н-не-н-не-чего…
– Ну-ка, – говорю, – прекрати шум.
– Се-сейчас, – говорит, зажимая себе рот руками. – О господи. О господи.
– Я пошел, – говорю. – Не хватает еще, чтобы увидели меня с тобой. А ты уезжай сейчас же, слышишь?
– Подожди, – говорит и за руку схватила. – Я уже перестала. Не буду больше. Так обещаешь, Джейсон? – говорит и глазами прямо жжет мне лицо. – Обещаешь? Если у нее нужда в чем будет… Те чеки, что я маме… Если я тебе еще вдобавок к ним присылать стану, будешь ей сам покупать? Не скажешь матери? Будешь заботиться, чтобы у нее все, как у других девочек, было?
– Разумеется, – говорю. – Если ты будешь делать все, как я скажу, и не строить каверз.
Тут Эрл выходит из задней комнаты в шляпе своей и говорит мне:
– Я пошел в закусочную Роджерса, перехвачу чего-нибудь. Домой идти обедать у нас, пожалуй, времени сегодня не будет.
– Это почему же? – говорю.
– Да из-за артистов этих, – говорит. – Сегодня они и дневное представление дают, и народ, который понаехал, захочет до начала покончить со всеми покупками. Так что давай обойдемся сегодня закусочной
– Что ж, – говорю – Желаете себе отравлять желудок, в раба своей торговли обращаться – дело ваше личное
– Уж ты-то, я вижу, не собираешься быть рабом торговли, – говорит.
– Не собираюсь, кроме как под вывеской «Джейсон Компсон», – говорю.
Так что когда я пошел в заднюю комнату и вскрыл конверт, то удивило меня одно только – что там не чек, а почтовый перевод. Это уж так. Им верить нельзя ни одной. На такой риск идти приходится, родной матери лгать, чтобы не узнала, что она ездит сюда ежегодно, а то и по два раза в год. И после всего – вот тебе благодарность С нее станется и на почту написать, чтоб не выдавали никому, кроме Квентины Подростку-девчонке хлоп пятьдесят долларов Да я пятьдесят долларов в руках не держал до двадцати одного года Все парни с обеда гуляют, а в субботу – весь день, а я в магазине гни спину. Что я и говорю: как может кто-нибудь с ней справиться, если она ей за спиной у нас шлет деньги. Дом, говорю, у нее тот же самый, в котором ты росла, и воспитание даем не хуже А о нуждах ее, я считаю, матери нашей лучше знать, чем тебе, бездомной. «Желаешь давать ей деньги, – говорю, – так матушке их посылай, а не ей в руки. Если уж я на такой риск иду чуть не ежеквартально, то делай как велят, иначе скажу матушке».
А кстати, время заняться тем чеком, потому что если Эрл думает, что я побегу к Роджерсу, чтоб на его счет наглотаться несварения желудка на несчастный четвертак, то он крепко ошибается. Пускай я не сижу, задрав ноги на стол красного дерева, но мне здесь платят за то, что я за прилавком делаю, а не обедаю где И если мне и за пределами этого сарая не дадут жить по культурному, то я могу найти другое место. Я на собственных ногах привык стоять, мне их не надо упирать ни в какие чужие столы красного дерева. Но только достану из пиджака, как приходится бросать все и бежать отпускать вахлакам гвоздей на десять центов и тому подобное, а Эрл уже сжевал, наверно, бутербродик и, того гляди, сейчас назад вернется И вдруг вижу: бланков нет, кончились. Тут-то я вспомнил, что собирался раздобыть еще, но поздновато хватился. В это время на тебе – Квентина входит. Со двора. Хорошо, я услыхал, как она у Джоба спрашивала, где я. Еле успел сунуть все в стол и задвинуть ящик.
Подходит к столу. Я на часы глянул.
– Уже отобедала? – говорю. – Двенадцать всего, сейчас только било. Ты по воздуху, видно, слетала домой и обратно.
– Я не пойду домой обедать, – говорит. – Письма мне не было сегодня?
– А ты разве ждешь от кого? – говорю. – Среди твоих дружков завелись и грамотные даже?
– От мамы жду, – говорит – Есть мне письмо от мамы? – спрашивает и на меня смотрит.
– Тут есть, на матушкино имя, – говорю – Я не читал. Придется тебе обождать, пока она вскроет. Возможно, она даст тебе прочесть.
– Пожалуйста, Джейсон, – даже не слушает, опять свое. – Есть мне письмо?
– А что случилось? – говорю. – Прежде я не замечал, чтобы ты о ком-нибудь так беспокоилась. Не иначе, денег ждешь от нее.
– Она сказала, что… – говорит. – Ну пожалуйста, Джейсон. Ведь есть мне письмо?
– А ты, я вижу, действительно провела утро в школе, – говорю. – Научили тебя даже говорить «пожалуйста». Обожди минуту, пока я клиента обслужу.
Вышел к нему, обслужил. Повернулся, чтоб идти обратно, а ее не видать, за стол зашла. Я бегом туда. На горячем поймал – она только руку из ящика дерг. Я хвать и руку эту пальцами об стол, об стол, пока не выпустила конверта.
– Так вот ты как, – говорю.
– Отдайте, – говорит. – Вы уже вскрыли. Дайте его мне. Пожалуйста, Джейсон. Оно мне ведь Я видела адрес.
– Я тебе дам сейчас, – говорю. – Вожжой. Как ты смеешь рыться в моих бумагах?
– Там же деньги должны быть, – говорит и тянется рукой. – Она говорила, что пришлет. Обещала мне. Отдайте.
– А для чего тебе деньги? – говорю.
– Она сказала, что пришлет, – говорит. – Отдайте. Ну пожалуйста, Джейсон Если теперь отдадите, то я никогда ничего больше не попрошу у вас.
– Дам, только без нахрапа, – говорю. Вынул письмо и перевод, отдаю ей письмо. А она на письмо даже не взглянула, за переводом тянется.
– Распишись тут сперва, – говорю.
– На сколько он? – спрашивает.
– А ты прочти, – говорю. – В письме, надо думать, все сказано.
Пробежала вскользь, в два счета.
– Здесь об этом ничего, – говорит, поднявши глаза от письма. Уронила его на пол. – Сколько там?
– Десять долларов, – говорю
– Десять? – говорит, уставясь на меня.
– Да ты и этому должна быть жутко рада, – говорю. – Ты же еще малолетняя. Зачем тебе вдруг так понадобились деньги?
– Десять долларов? – бормочет, как во сне. – Всего-навсего десять?.. – И цап – чуть было не выхватила у меня перевод. – Врете вы, – говорит. – Вор, – говорит. – Вор!
– Ах, ты так? – говорю и рукой ее на расстоянии от себя держу.
– Отдайте! – говорит. – Он мой. Он мне послан. Все равно прочту, сколько там. Все равно.
- Предыдущая
- 40/67
- Следующая
