Русский камикадзе - Рощин Валерий Георгиевич - Страница 19

• Предыдущая
• 19/58
• Следующая

Затем Палермо мрачным голосом сообщил:

— Я знаю, почему гоблины Хлебопёка разбежались.

Никто не спросил почему, но все обратили к нему взгляды…

— Это Юлька диким визгом их напугала. У меня так до сих пор одно ухо заложено.

Первой тихо прыснула Майская. За ней хохотнул Валерон. Третьим завибрировал фирменным смешком широколицый крепыш Клава. Из угла салона раздался судорожный ик раненного Ганджубаса. Улыбнулся, глянув в зеркало, владелец «восьмерки». И, наконец, последним громогласно заржал Бритый.

Три оставшиеся минуты недолгой поездки они все от души смеялись…

Поздним вечером «штаб-квартира» походила на лазарет. Сначала Юлька работала снабженцем — сгоняла домой, забежала к подруге, добыв марганцовку, йод, перевязочный материал. Затем превратилась в медицинскую сестру, заботливо обработав и перевязав раны каждого. А в довершении сходила за пивом и соорудила подобие ужина.

Музыку никто не включал — настроение у всех было изрядно подавленным. Странно, вроде бы одержали победу в первом столь грандиозном по масштабам побоище, а муторность с беспокойством не оставляли их души…

Когда вкус пива стал противен, а тишина окончательно доконала, Палермо подошел к пыльному магнитофону и, вогнав в него кассету с надписью «Кино», нажал клавишу «воспроизведение». Из двух динамиков донеслись вступительные аккорды «Кукушки». Никто не возразил, никто не попросил Белозерова сделать потише — все замерли, внимая любимому певцу, повторяя про себя давно выученные куплеты…

— А давайте дадим клятву, — вдруг предложила Майская тихим проникновенным голосом.

Ее не спросили, о какой клятве идет речь — верно и сами догадались. Но она уточнила:

— Такую клятву, чтобы на всю оставшуюся жизнь!.. Чтобы никогда, ни за что, ни за какие деньги не предавать друг друга! Чтобы как сегодня — один за всех, а все за одного! Чтобы…

От переизбытка нахлынувших чувств Юлька едва не задохнулась; глаза наполнились слезами, губы дрожали. Однако все это происходило не от алкоголя — за вечер единственная девушка едва пригубила стакан с пивом. Так же как и парни, она не знала чего ждать от дня завтрашнего. Не догадывалась, чем закончится противостояние с коварным Хлебопёком.

Но ей-то уж точно можно было б не волноваться. Ан нет!.. По щеке поползла одна слеза, по другой вторая; тонкие пальцы нервно заскользили по вискам.

Пятеро парней озадаченно смотрели на худую девчонку. Ситуация выглядела и смешной, и трагичной. В их возрасте какие-либо клятвы представлялись нелепостью, забавными отголосками детства. И в то же время…

— Юлька права, — первым подал голос Палермо. — Сегодня нас объединяло одно общее желание — победить. Но никто не знает, какие червяки заведутся в голове у каждого через год, пять или десять. Мы должны дать друг другу слово.

— Я не против, — кивнул Валерон.

— Да и я тоже, — сверкнул здоровым глазом Ганджубас, со злостью сворачивая огромный косяк.

— Ну чё, Бритый? — с невеселой ухмылочкой молвил Клава, — мы с тобой в пионерах не состояли. Так чё ж, на старости лет будем клятвы читать?

Но Зубко не собирался иронизировать по данному поводу. Что случится в ближайшем или необозримом будущем, его беспокоило мало — боксер жил днем сегодняшним и редко простирал помыслы с грезами далее следующей недели. А день сегодняшний принес событие, явившееся для него едва ли не главным испытанием за девятнадцать лет, и победа в этом испытании была одержана благодаря поддержке друзей. Этих друзей в том числе. Посему он готов был их отблагодарить, а заодно лишний раз заручиться поддержкой. Пусть даже в такой — по-детски наивной форме…

— Не читай, если шибко старый стал. И умный, — пробурчал он, отворачиваясь от сверстника, — а я как все. Раз народ решил, значит, так надо…

Через минуту все шестеро стояли вокруг стола под яркими лучами электрической лампы. Юлька ощущала себя главным режиссером предстоящего действа и, вытряхнув на стол из пачки несколько сигарет, сосредоточенно говорила:

— Мы все должны закурить. А пить сейчас не надо.

Ганджубас уже дымил огромным косяком, остальные взяли по сигарете, послушно подпалили их, затянулись раз, другой, третий…

— Повторяйте за мной, мальчики, — взволнованно прошептала Майская.

И они разноголосым хором стали вторить:

— Каким бы отвратительным ни оказался день следующий… Как бы плохо ни пришлось в будущей жизни… Какими бы сладкими не были обещания врагов…

Худенькая девчонка на пару секунд прервалась, подбирая слова для продолжения, сделала неглубокую затяжку и, выпустив кверху тонкую струйку табачного дыма, оценила величину тлеющего между тонких пальцев окурка. Парни машинально делали то же самое…

И снова подвальный тупичок огласил дружный торжественный хор:

— Клянусь никогда не предавать своих товарищей! Клянусь, что ни взглядом, ни словом, ни поступком не причиню друзьям своим вреда или подлости. Клянусь всегда служить им надежной опорой и верным союзником! Клянусь!..

Лампочка опять заметно помутнела в клубах сизого дыма…

— Если же я нарушу эту священную клятву, пусть плоть мою сожрут крысы в таком же подземелье и останки мои никто не отыщет вовеки веков!..

Завершив устную часть клятвы, Юлька многозначительно вытянула вперед левую руку с еще не потухшим бычком. Словно под воздействием гипноза молодые люди поступили так же, и точно так же вслед за Майской медленно сдавили окурки сжатыми в кулаки ладонями…

Никто не закричал от боли; все терпеливо перенесли этот странный ритуал, в одночасье придуманный Юлькой. Сама же она, немного постояв с побелевшим лицом, вдруг просияла и победно взглянула на друзей. Окурок на медленно развернувшейся ладошке уже не дымил, а перепачканная пеплом кожа под ним и на пальцах потихоньку вздувалась волдырями…

Лес впереди заметно просветлел, а сверху послышался какой-то слабо различимый дробный стук по металлу, перемешанный со звоном. Автобус двигался медленно, да остановился все одно резко — нос клюнул, длинное тело покачалось и замерло; водитель с проворностью ящерицы сиганул вправо и распластался на полу. А мелодичный звон, разбавленный гулкими хлопками, стал интенсивней.

Внезапно где-то рядом громко бахнул выстрел, следом прогремела очередь, вторая. Потом еще, но чуть дальше… На двух оконных прямоугольниках появились круглые отверстия и паутина трещин, по креслам, полу и обшивке прошуршали крохотные осколки стекла; кто-то взвизгнул, закричал; все разом пригнулись…

Лишь солдатик-связист, облеченный обязанностью защиты пассажиров и поддержания порядка, стремглав прошмыгнул по проходу. В руках он держал автомат и беспрестанно озирался. Сквозь огромные лобовые стекла он видел милицейскую «Ниву», застывшую впереди — метрах в пятнадцати; обе задние дверки ее были распахнуты, салон казался пустым. К правому борту автобуса, закрывая обзор, вплотную подступали деревья. Зато слева отлично просматривалась небольшая поляна, на дальнем краю которой под сенью густых крон стояла парочка военных «УАЗов»; чуть дальше сливались с «зеленкой» камуфлированные палатки; над одной торчала высокая антенна.

С той стороны и доносилась громкая стрельба…

Звон сверху прекратился, две тени скользнули с крыши вниз, и пропали — ни одна ветка не вздрогнула, ни один куст поблизости не шелохнулся. По всей вероятности, операция развивалась строго по плану, разработанному майором — выстрелы в ответ на приглушенные хлопки редели и отдалялись, поляна и лес вокруг оставались пустыми, безжизненными.

Вскоре все стихло. Бой случился каким-то странным, молниеносным, и совсем не похожим на те, что происходят на экранах телевизоров — с грандиозными разрывами, взметающими к небу огненные шары; с криками раненных; с горами трупов. Мальчишка решился подобраться к окну и выглянуть — удостовериться в наличие хотя бы парочки мертвых бандитов, а заодно осмотреть подходы к автобусу слева. Пригнувшись, он сделал шаг в сторону, медленно приблизил лицо к стеклу…

• Предыдущая
• 19/58
• Следующая