Гиперборейские тайны Руси - Демин Валерий Никитич - Страница 47

А уселись ведические (читай – гиперборейские) боги на вершине полярной горы, дабы решить вопрос о напитке бессмертия – амрите (о чем уже рассказывалось выше):

Неисчерпаемость смыслового и лексического гнезда, связанного с архаичной корневой основой mr, обнаруживается и в таком ее зловещем (и вместе с тем вполне естественном) аспекте, как «смерть». В первобытном мировоззрении понятия смерти и мрака (ночи) практически были идентичны. Это отразилось в древнерусских однокоренных словах: «мор» («смерть») и «морок» («мрак», «ночь»). Слово «морока», имеющее в наше время лишь один смысл – «затяжное, хлопотное дело, канитель», еще в XIX веке сохраняло значение «мрак» (см.: Словарь Владимира Даля). Но санскритское слово m-ara – «смерть», а также «убивающий», «уничтожающий» в конечном счете восходит к общеиндоевропейской и доиндоевропейской корневой основе mr, входящей в наименование священной вселенской горы Меру.

В славянской мифологии смерть была воплощена в образах богини Морены (Марены, Мараны, а в ряде областей – в образе Марины) и множестве злокозненных духов, порожденных ночью под общим именем «мары» (или «моры» – один из них всем известная русская кикимора). Интересно, что в мундо-дравидской мифологии, то есть у автохтонного населения Индостана, еще до вторжения туда индоарийских племен существовал культ кровавой и смертоносной богини с похожим именем – Мараи, которой приносились человеческие жертвы (в основном – дети). Культ этот дожил до ХХ века.

Морена играла исключительно важную роль в русском языческом мировоззрении и сложившихся на его основе ритуалах и празднествах. Это связано с вселенским обличием смерти (как ее понимали наши предки). Смерть отдельного человека – странное, но в общем-то частное дело. Гораздо значительней смертное начало в природе: смерть света, солнца, дня и наступление ночи; смерть животворных времен года – весны, лета, осени – и наступление зимы. Морена как раз и олицетворяла такое всеобщее умирание в природе. Но она не могла выступать в роли необратимой судьбины, ибо ночь всегда сменяет день, всегда всходит солнце, а после холодной зимы опять наступает весна. Морена – воплощение смерти, сама такой смерти избегнуть не могла.

Считалось также, что смерть Смерти (Морены) можно было ускорить с помощью огня и света и таким образом ее победить. Люди всегда старались участвовать в этой космической битве жизни и смерти, света и тьмы, добра и зла. Древние магические обряды, сопровождавшие народные праздники, – лучшее тому свидетельство. Один из самых древних, красочных и сохранившийся в основных чертах доныне праздник Ивана Купалы еще сравнительно недавно сопровождался изготовлением соломенного наряженного чучела, которое так и нарекалось – Мореною. Морена сжигалась в священных купальских кострах, через которые обязаны были перескочить все участники купальского праздника. Чем выше прыжок (чем ближе к небесно-космическим высотам), тем действеннее сила огня, передаваемая человеку и оберегающая его от смерти, болезни, нечистой силы и прочих напастей. В ряде областей Морена заменялась деревом Марины, вокруг которого совершались купальские обряды. То, что пугающее и не для всех знакомое имя Морены переиначивалось на более знакомую Марину, в порядке вещей. Но при этом Марина не утрачивала своей злокозненной и смертоносной сущности, о чем, кстати, свидетельствуют былина о Добрыне Никитиче и злой девке Маринке (ранее бывшей скорее всего Мореною).

С Мореною-смертью, с Мореною-мороком (ночью) связаны и светлые солнечные праздники встречи весны. Здесь ненавистнице жизни также уготавливается сжигание. В весенних календарных обрядах Морена выступает еще в одном своем смертоносном обличье – в виде зимы, мороза. Древнерусская форма слова «мороз» – «мразъ», от него более широкое понятие – «мразь» – не только в смысле «мерзости» – слово того же корня – но и в смысле природно-погодной характеристики (ср. «изморозь», «моросить»). Сжигание Морены в виде соломенного чучела происходило и на Масленицу. Древние языческие корни этого буйного и веселого праздника не только в огненном действе, но и в массовом поедании блинов, символизировавших солнце: тем самым каждый человек как бы приобщает себя к космическо-солярной природе, часть которой он физическим образом растворял в себе.

Еще сравнительно недавно в русских деревнях практиковался архаичный обряд отпугивания Смерти-Морены, неоднократно описанный этнографами. В урочную ночь старые и молодые женщины, вооруженные метлами, кочергами, ухватами и прочей утварью, гонялись по огородам за невидимым призраком и выкрикивали проклятия в адрес Морены. Обряд этот связан с поминовением умерших родственников на Радуницкой неделе, которая начинается, как известно, с воскресного дня, именуемого Красной горкой и открывающего начало весенних поминок и одновременно – предстрадных свадеб. Необычное название – Красная горка – не правда ли? Откуда такое? Да все оттуда же – из далекой полярной прародины. Красная горка – ритуально-обрядовый символ [пре] красной горы Меру – олицетворения торжества Жизни над Смертью и вечного круговорота умирания и воскрешения. Исконно русское слово «мор» («смерть») по корневой основе полностью совпадает с латинским mors, mortis и с древнегреческим «морос», также означающим «смерть» (и, кроме того, «часть», «жребий», «судьбу»). Ну а слово, которым эллины называли смерть, по вокализации своей абсолютно идентично русскому слову «мороз» (в живой речи произносится с глухим «с» на конце).

В буддийской мифологии чрезвычайно популярен Мара – божество, персонифицирующее зло и все, что приводит к смерти живые существа. У Мары древнейшая (добудистская) родословная. Но после рождения Будды злокозненный демон превратился в главного антагониста и искусителя царевича Гаутамы, которого безуспешно пытался победить с помощью несметного воинства темных сил, олицетворяющих ад.

В тибетском языке (древнем и современном) есть слово morana. Нетрудно догадаться, что оно означает? Правильно – то же самое, что и в русском языке: Морана (Морена) = «смерть». (Кстати, и в санскрите имеется точно такое же слово – marana, – также означающее «смерть».) Разумеется, ни о каком прямом заимствовании (русского слова из тибетского языка, или наоборот) не может быть и речи. Здесь «заимствование» иного рода – заимствование слова с одним и тем же звучанием и одним и тем же смыслом из общего источника – праязыка.

Несомненный интерес представляет наличие корневой основы mr и в имени римского бога Меркурий. Между прочим, по-кельтски Меркурий звался Мирддин, который в более поздней вокализации превратился в Мерлина – знаменитого героя-волшебника средневекового цикла сказаний о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола. Здесь же действует волшебница Моргана – трансформированный и беллетризированный образ древнекельтской богини Мориган. У нее и у русской колдуньи Маринки из цикла былин о Добрыне Никитиче – один и тот же общий индоевропейский источник происхождения. Имя Покровителя торговли – римско-италийского бога Меркурия также уходит в глубокую индоевропейскую древность, хотя в конечном счете образовано от соответствующих латинских слов: merx – «товар», mercare – «торговать», mercator – «купец» и т. п. Однако не менее вероятно и предположение, что все эти слова и имена, в свою очередь, замыкаются на некоторую более архаичную первооснову – mr, восходящую, как нетрудно догадаться, к названию горы Меру. В этом случае в имени римского Меркурия отчетливо проступает главный и наиболее архаичный смысл древнего божества, выраженный в русском слове «мера». Меркурий-Гермес действительно в первую очередь бог жребия-судьбы, то есть меры. И в данном смысле ему полностью соответствует русский Чур, о котором речь пойдет ниже.