Похитители - Фолкнер Уильям Катберт - Страница 24
- Предыдущая
- 24/67
- Следующая
– Правила есть правила, – сказал мистер Бинфорд. – Заведение без правил – не заведение. Беда с вами, потаскухами: иногда и вам нужно вести себя как леди, а вы не умеете. Вот я и учу вас.
– Не смейте со мной так разговаривать, – сказала старшая.
– Так и быть, – сказал мистер Бинфорд. – Скажем по-другому. Беда с вами, леди: не умеете вы вовремя перестать вести себя как потаскухи.
Старшая вскочила. С ней тоже что-то было неладно. Не то чтобы старая, как моя бабушка, нет, старой она не была. А какая-то одинокая. Не должна была она жить здесь, одна, и терпеть все это. Нет. и не так. Никто никогда не должен быть таким одиноким, никто. Она сказала:
– Извините, мисс Реба. Я сегодня съезжаю. Прямо сейчас.
– И куда? – спросил мистер Бинфорд. – Через дорогу, к Берди Уотс? Может, в следующий раз она позволит тебе забрать оттуда твой сундучок? Если еще не продала его.
– Мисс Реба, – сказала женщина ровным голосом, – мисс Реба.
– Ладно, – стремительно произнесла мисс Реба. – Садись и ешь, никуда ты не съедешь. Да, – сказала она, – я тоже люблю жить мирно. Поэтому я скажу еще одно, а потом об этом кончим раз и навсегда. – Теперь она обращалась через стол к мистеру Бинфорду. – Какого черта вы беситесь? Что с вами сегодня случилось, что вы на людей кидаетесь?
– Ничего, насколько мне известно, – ответил мистер Бинфорд.
– Ясно, ничего, – неожиданно сказал Отис. – Ничего не случилось. Она и с места не стронулась. – Словно электрическая искра пробежала по комнате, мисс Реба застыла на месте с раскрытым ртом, не донеся до него вилку. Я пока ничего не понял, но все остальные поняли, в том числе и Бун. А в следующую минуту понял и я.
– Кто с места не стронулся? – спросила мисс Реба.
– Лошадь, – сказал Отис. – Лошадь с коляской, на которую мы поставили. Верно я говорю, мистер Бинфорд?
Теперь тишина сделалась такая, будто по комнате не просто искра пробежала, а через всех, кто в ней был, пропустили ток высокого напряжения. Помнишь, я тебе уже говорил, что в Отисе было что-то неладное. Хотя сейчас дело было не в этом, во всяком случае, не только в этом. Но мисс Реба не сложила оружия. Женщины – замечательный народ. Они что угодно вынесут, потому что они мудрые и понимают: если горе и беда неминуемы, что ж – ныряй в них с головой и выплывешь на другой берег. По-моему, это удается им благодаря тому, что они и физическую боль не воспринимают всерьез, не удостаивают ее такой чести, и, кроме того, им не стыдно, когда их сбивают с ног.
Она и тут не сдалась.
– Ставили на лошадь? – сказала она. – В Зоологическом саду? В Овертонском парке?
– Ничего не в Овертонском парке, – сказал Отис, – А в беговом. Мы встретили в трамвае одного типа, он знал, какая лошадь придет первая, вот мы и раздумали идти в Овертонский парк. Только она не пришла первая, верно я говорю, мистер Бинфорд? Но мы все равно проиграли меньше, чем тот тип, мы даже сорока долларов не проиграли, потому что мистер Бинфорд дал мне из них двадцать пять центов, чтобы я не проболтался, так что мы проиграли только тридцать девять долларов семьдесят пять центов. Правда, в конце плакали и мои двадцать пять центов – они на пиво пошли, про которое мистер Бинфорд говорил. Верно, мистер Бинфорд?
Снова наступила тишина. Уже как будто совсем мирная. Затем мисс Реба сказала:
– Сучий ты сын. – Потом прибавила: – Давай, кончай сперва свой бифштекс, если хочешь. – Надо сказать, что мистер Бинфорд тоже был не робкого десятка. Он тоже был гордец: спуску не давал и сам пощады не просил, как бойцовый петух. Аккуратно и не спеша скрестив нож и вилку, он положил их на бифштекс, почти еще нетронутый, и даже салфетку сунул в кольцо, потом встал и сказал:
– Прошу прощения у всех присутствующих, – и вышел, ни на кого не взглянув, даже на Отиса.
– Иисусе Христе, – сказала одна из опоздавших, молоденькая. Тут я заметил, что в приоткрытых дверях кухни стоит Минни. – Как вам это понравится?
– А ну, выметайтесь отсюда, – сказала мисс Реба девушке. – Обе.
Девушка и та, которая постарше, поспешно встали.
– Как? Насовсем? – спросила девушка.
– Нет, – сказала мисс Корри. – Просто не путайтесь тут пока под ногами. Если сейчас не ждете к себе никого – ну и пойдите прогуляйтесь где-нибудь поблизости.
Они не заставили просить себя дважды. Мисс Корри встала.
– И ты тоже, – сказала она Отису. – Иди к себе наверх и носа не высовывай.
– Ему придется мимо двери мисс Ребы пройти, – сказал Бун. – Забыла, какую он порцию получит?
– Я уже получил. И не двадцать пять, а побольше, – сказал Отис. – Я целых восемьдесят пять центов заработал в субботу вечером, когда – как ее? – пианолу им крутил, пока они танцевали. Он как пронюхал про пиво, так их тоже отобрал.
Мисс Реба поглядела на него.
– Значит, ты его из-за восьмидесяти пяти центов продал? – сказала она.
– Убирайся на кухню, – сказала мисс Корри Отису. – Минни, он опять там побудет, ладно?
– Ладно, – ответила Минни. – Попробую его до ледника не допускать. Но только он чересчур для меня шустрый.
– Черт с ним, пусть тут околачивается, – сказала мисс Реба. – Теперь уже поздно. Надо было раньше отсылать его в другое место, когда он на прошлой неделе с арканзасского поезда еще не сошел.
Мисс Корри пересела на стул рядом с мисс Ребой,
– Почему вы не пойдете и вещи ему не уложите? – спросила она очень мягко.
– Ты кого это вздумала подозревать? – сказала мисс Реба. – Да я ему все свои деньги доверю, все до единого пенни. Если б только не эти сволочные лошади!
Она вдруг встала, выпрямилась – статная, стройная фигура, суровое, красивое лицо, чересчур рыжие волосы.
– Какого дьявола я не могу без него прожить? – сказала она. – Какого дьявола?
– Будет, будет, – сказала мисс Корри. – Вам надо выпить. Дайте Минни ключи… Хотя нет, пока еще в вашу комнату нельзя.
– Он ушел, – сказала Минни. – Входная дверь хлопнула. Он на сборы много времени не тратит. Всегда скоро собирается.
– Это верно, – сказала мисс Реба. – Мы с Минни тут не первый день, правда, Минни?
Она отдала Минни ключи, а сама снова села, Минни вышла и тут же вернулась с бутылкой джина, и они все выпили по стаканчику, и Минни тоже (хотя и отказалась наотрез пить при таком скопище белых зараз, и каждый новый наполненный стакан уносила в кухню, а через минуту появлялась с пустым стаканом), все, кроме Отиса и меня. Таким путем я и узнал все про мистера Бинфорда.
Он был управитель. Это был его официальный, хотя нигде не зарегистрированный титул, официальная должность. Во всех заведениях, домах такого рода, всегда есть управитель, – поневоле должен быть. В чуждом внешнем мире, которому повезло, где никому не приходится зарабатывать на жизнь таким тяжким, проклятым, самоистребительным трудом, у мистера Бинфорда имелось другое, более жестокое и презрительное наименование. Но здесь, единственный мужчина в этом не просто женском царстве, а в царстве женской истерии, он был не только правителем, но и катализатором, неблагодарным и благодарности не получающим, единственной властью, хрупкой, но обладающей видимостью респектабельности и, в силу этого, способной внести в мир истерии маломальский порядок, чтобы штат сохранял платежеспособность иди хотя бы способность прокормить себя; он был уполномоченным, который подсчитывал доходы и производил налоговые операции, имел дело с торговым и ремесленным людом, начиная от бакалейщиков и торговцев спиртным и углем и кончая водопроводчиками, отогревавшими зимой замерзшие трубы, а также со случайными рабочими, которые чистили дымоходы и «точные канавы и пропалывали двор; это его рука давала взятки представителям закона, это он надрывал голос в бесплодных перепалках с членами уличной и налоговой комиссий и осыпал бранью мальчишку-разносчика, не доставившего вовремя газету. И в этом обществе, среди подобных ему (я имею в виду управителей), мистер Бинфорд блистал как звезда первой величины, как образец совершенства; изящный, подтянутый, обладающий и стилем и идеалами, человек твердых принципов и безупречной нравственности, он за все пять лет сожительства с мисс Ребой был вернее иных мужей, и одним-единственным его недостатком, его слабостью были мчащиеся по кругу лошади, на которых можно поставить. Этому он противиться не мог; он знал свое слабое место и боролся с собой. Но всякий раз, как раздавался возглас: «Пошли! Пошли!», он становился мягкой глиной в руках любого проходимца, способного поставить доллар.
- Предыдущая
- 24/67
- Следующая
