Похитители - Фолкнер Уильям Катберт - Страница 19

• Предыдущая
• 19/67
• Следующая

– Разве у вас работа, – сказал он. – Только перебирать руками, да подтягивать, когда я нажимаю. Ну, ладно. Начали.

В этом было что-то призрачное. Не кошмарное, а именно призрачное: безмятежная, неподвижная, замкнутая в себе, дремучая, почти первозданная гуща ила и тины, и тропические заросли, и зной, и тут же безмятежно били копытами и отгоняли хвостами мириады бесконечно малых, незримых жизней, составлявших тот воздух, который наполнял наши легкие и окружал нас, эти самые мулы, не то что не чужеродные, но как-то поразительно уместные здесь, потому что, будучи биологическим тупиком, они, еще не успев родиться, были уже обречены на вырождение; автомобиль – дорогая бесполезная механическая игрушка, равная по силе и мощности десяткам лошадей, но беспомощная, пи на что не годная в ребячески слабых тисках тонкого слоя двух заключивших временный союз мирных и податливых стихий – воды и земли, с которыми, сами того не ведая, сочетались бесчисленные поколения наислабейших из неделимых единиц и целостностей, несущих в себе движение и рожденных на свет древними немеханическими способами; мы трое, три двуногих, одинаковых, неузнаваемых теперь существа цвета грязи, вступившие с этими стихиями в смертельную схватку, причем успех – если и был успех – измерялся мучительными, подобными движению ледника дюймами. А тем временем на крытой веранде, откинувшись на плетеном стуле, мужчина смотрел, как мы с Недом сражались за каждый дюйм веревки, уже такой скользкой от грязи, что ее было не удержать в руках, а Бун, стоя позади машины, боролся как демон, и с титанической силой нажимал на жердину, и поднимал автомобиль, и поддавал вперед, и один раз он даже бросил, откинул жердь и, наклонившись, руками приподнял его и фута два катил перед собой, как обыкновенную тележку. Такого человек выдержать не может. И не должен. Я, наконец, так и сказал. Перестал тянуть и, задыхаясь, сказал:

– Нет. Ничего у нас не выйдет. Не может выйти. – И Бун умирающим голосом, слабым и нежным, как любовный шепот:

– Тогда убирайся с дороги или я наеду на тебя.

– Нет, – сказал я. Погружаясь в грязь, скользя, я заковылял к нему. – Нет, – сказал я. – Ты надорвешься.

– Я не устал, – сказал Бун все тем же негромким бесцветным голосом. – Я только сейчас и взялся как следует. А вы с Недом передохните малость. Но пока ты собираешься с силами, не хочешь ли подтащить еще валежника?

– Нет, – сказал я, – нет! Вот он как раз едет. Хочешь, чтобы он стоял тут и смотрел? – Потому что теперь мы не только видели его, но и слышали, – мулы, хлюпая и чавкая копытами, аккуратно пробирались краем лужи, цепи как-то музыкально позвякивали, мужчина, верхом на одном муле, вел другого, привесив связанные шнурками башмаки к одному из гужей, уравновесив и держа перед собой дышло, как на старинных картинах держат ружья охотники на буйволов – поджарый мужчина, куда старше, чем нам – мне по крайней мере – показалось сначала.

– Доброе утречко, ребята, – сказал он. – Похоже, вы уже готовы для меня. Как дела, джефферсонец? – сказал он Буну. – Похоже, прошлым летом ты все-таки перебрался.

– Похоже на то, – сказал Бун. Во мгновение ока он совершенно преобразился, как перевернутая страница: игрок в покер, который только что увидел, что партнер напротив получил вторую двойку. – Мы и сейчас перебрались бы, если бы вы, местные, не разводили тут такую грязищу.

– А ты на нас не обижайся, – сказал мужчина. – В наших местах лучшие урожаи как раз вот эта грязь и дает.

– По два доллара с лужи – уж наверняка не больше, – сказал Нед. Прищурившись, мужчина взглянул на него.

– Тебе лучше знать, – сказал он. – На вот, возьми дышло. Сразу видать, ты не спутаешь, где у мула перед, а где зад.

– Слазь и сам запрягай, – сказал Бун. – Не затем мы тебе два доллара платим, чтобы ты нам знатока разыгрывал. В прошлом году ты сам все делал.

– Так то было в прошлом году, – сказал мужчина. – Я все нутро надорвал, ревматизм нажил, бултыхаясь в воде и прицепляя к дышлу эти ваши штуковины. Если так плевать на здоровье, то и обезножеть можно. – И он пальцем не пошевелил, просто подвел мулов поближе, повернул их и поставил рядом, меж тем как Бун с Недом пристегивали постромки к валькам, а потом Бун, сидя на четвереньках в грязи, прицеплял машину к дышлу.

– Как тебе удобнее, чтобы я ее прицепил? – спросил Бун.

– А мне все равно, – сказал мужчина. – Какую часть хочешь вытащить из лужи, за ту и зацепляй. Если хочешь вытащить всю сразу, я на твоем месте зацепил бы за ось. Но сперва я сунул бы все ваши заступы и веревки в автомобиль. Они вам без надобности, здесь по крайней мере. – И мы с Недом так и сделали, а Бун прицепил машину, и потом мы все трое отошли в сторону и стали смотреть. Он, конечно, был знаток, да и мулы к этому времени тоже стали знатоками, и они вытащили машину из грязи, балансируя дышлом с ловкостью акробатов, и повезли ее, и при этом не нуждались в указаниях, разве что изредка в каком-нибудь словечке мужчины, который ехал на ближнем к нам муле, или в прикосновении его прута, и привезли к тому месту, где земли уже было больше, чем воды.

– Все в порядке, Нед, – сказал Бун. – Отцепляй.

– Рано еще отцеплять, – сказал мужчина. – У самого моста еще одна лужа, через нее я задаром перетаскиваю. Ты тут год не был, а за год мало ли перемен. – Он сказал Неду: – Запасной участок – мы это здесь так называем.

– Рождественская середка, так, что ли? – сказал Нед.

– Может, и так, – сказал мужчина. – А что это такое? Нед объяснил ему:

– Это у нас, у маккаслинских, такой обычай был до войны, еще когда старый Люций Квинтус Карозерс был жив, а у молодого Эдмондса его и сейчас соблюдают. Каждую весну на лучшем участке посередке межу проводят, и весь урожай хлопка от этой середки и до крайней межи идет в рождественский общий котел, и потом его на Рождество хозяин между неграми делит. Вот это и есть рождественская середка. Вы тут грязь пашете, а о таком деле и не слыхали. – Мужчина с минуту пристально смотрел на Неда. Через минуту Нед сказал: – Хи-хи-хи.

– Так-то лучше, – сказал мужчина. – Я было подумал, мы с тобой перестали понимать друг друга. – Он сказал Буну: – Лучше бы кто-нибудь за руль сел.

– Ладно, – сказал Бун. – Садись, правь, – сказал он мне. И я полез в машину и потащил с собой всю грязь, что была на мне. Но покамест мы еще не двинулись с места. Мужчина сказал:

– Я раньше забыл предупредить вас, так лучше сейчас предупрежу. Цена-то с прошлого года в два раза выросла.

– Это почему? – сказал Бун. – Машина та же, и лужа та же, и сдохнуть мне, если грязь не та же.

– То было в прошлом году. Сейчас спрос больше. Такой большой спрос, что грех цену не набить.

– Ладно, будь ты проклят, – сказал Бун. – Поезжай. – И мы поехали к следующей луже, и это был позор, потому что двигались мы со скоростью мулов, и так без остановки въехали в лужу и выехали из нее. Перед нами был мост, а за ним мы видели дорогу, она вела вверх, туда, где кончалась низина Адова ручья и начиналась безопасность.

– Ну, теперь можете радоваться, – сказал мужчина. – Пока назад не поедете. – Бун отцепил машину, Нед отстегнул постромки и передал дышло мужчине, так и не сошедшему с мула.

– Мы этой дорогой назад не поедем, – сказал Бун.

– Я тоже бы не поехал, – сказал мужчина. Бун вернулся к луже и смыл немного грязи с рук, потом снова подошел к машине и вынул четыре доллара из бумажника. Мужчина не двинулся с места.

– С вас шесть долларов, – сказал он.

– В прошлом году было два доллара, – сказал Бун. – Теперь ты сказал в два раза дороже. Дважды два будет четыре. Все в порядке. Вот четыре доллара.

– Я брал доллар с пассажира, – сказал мужчина. – В прошлом году вас было двое. Значит, два доллара. Теперь цена удвоилась. А вас трое. Значит, шесть долларов. Может, тебе охота обратно в Джефферсон пешком прогуляться, только бы двух долларов не платить, но, может, этому парнишке и этому черномазому неохота.

– А может, мне тоже неохота, – сказал Бун. – А что, если я не заплачу тебе шести долларов? А что, если я тебе заплачу шиш?

• Предыдущая
• 19/67
• Следующая