Восхождение язычника – 2 - Шимохин Дмитрий - Страница 7

– Здесь поворачиваем, – и Никита указал на сворот с тракта.

Мы съехали на небольшую дорогу, которая виляла между холмов.

Спустя полчаса езды по ней возле одного из холмов Никита остановил лощадь и спрыгнул с нее.

– Лошадей в руинах спрячем, а здесь спрячемся и будем ждать моего дорогого управляющего.

Правда, до руин башни добраться было не так просто, никаких троп или дорог к ним не вело, так что приходилось идти по грудь в траве, еще и коня в поводу вести.

– Никита, – окликнул я его.

– А?

– А здесь змеи есть? – я напряженно вглядывался в траву.

– Конечно, есть, разные, и безобидные гады, и ядовитые, а что ты спрашиваешь?

– Не люблю змей, – я аккуратно обошёл подозрительные камни.

От башни действительно остались одни руины. Возможно, когда-то она была трехэтажная или больше, но сейчас остались только стены первого этажа, давая возможность укрыться от ветра, который дул на холме.

– Дален и Гостивит, остаетесь здесь и смотрите за лошадьми, – распорядился мой дядька.

– А что это мы остаемся, вон, Яромир с вами идет, – возмутился мой друг.

– Потому что я так сказал, – отрезал Колояр.

А мы начали спускаться к дороге вниз.

Часа два мы пролежали в траве, пока не услышали скрип колес телеги, походу, наш пациент катит.

Наконец-то, а то лежишь, потеешь на солнышке, так еще и не поговорить ни с кем. Самое отвратительное, что рядом со мной на плоский камень выползла змеюка, которая и пригрелась на солнце, вот кто больше всего меня нервировал. Так что мне пришлось отползать от своей изначальной лежки, а дядька Колояр на меня зашикал.

Определив, что это тот, кого мы ждем, Никита смело поднялся и вышел на дорогу, позвав с собою Колояра.

– Юстин, стой, – прокричал Никита, вскидывая руку.

Я же выглядывал сквозь траву, Юстин был уже в возрасте, седая и ухоженная короткая борода и большая лысина на голове, да и пузо не прибавляло его фигуре стройности.

– Никита, а ты чего здесь, сам решил наведаться в поместье? – Юстин крутил головой, пытаясь понять.

Однако пара хороших ударов от Колояра заставила его поплыть, а Никита, ударивший следом, и вовсе вырубил бедолагу.

– Эй, – обернулся и прокричал дядька, – сюда идите.

Мы мигом оказались возле него, а они уже стаскивали Юстина с телеги.

– В общем, надо телегу чуть дальше прогнать, лошадь отпустить, справа будет речка, что в море течет, туда и столкнете телегу, хорошо? – Никита нас осмотрел.

Мы лишь кивнули и втроем полезли на телегу.

– Горисвет, ты с нами, Яромир с Володаром и вдвоем управятся.

Направил кобылу вперед прямо по дороге. Она шагала мерно, никуда не спеша, и спустя час мы увидели небольшую речушку, о которой и говорил Никита.

– Яромир, – отвлек меня Володар.

– Аюшки, – я обернулся к нему, а он шуровал в телеге.

– Здесь семь кувшинов вина, ну, жалко его топить, давай заберем.

– Жалко, но давай возьмем четыре, нам обратно пешком топать.

– Ну хорошо, – было видно, что братцу жаль бросать просто так вино.

Распрячь кобылу не составило труда, вот только она никуда уходить не собиралась, а, наоборот, всячески начала ластиться.

– Хорошая, ты хорошая, – я оглаживал ее морду, – тебе идти надо, ну что ты, старушка, сходи погуляй, – вот только у кобылы было свое мнение. Так что мне пришлось ее больно ударить по крупу, она заржала с какой-то обидой и отбежала от нас. Пока я занимался лошадью, Володар выложил приглянувшиеся ему кувшины.

Столкнул с братом телегу с дороги, и, когда она скатилась вниз, мне пришлось в неё впрягаться, берясь за оглобли, а Володару вставать сзади и толкать, через пару минут мы ее спихнули в пучину вод.

По пути к руинам мы с Володаром опорожнили один из кувшинов, вино было слабенькое и совсем не кислое, а главное, хорошо утоляло жажду.

– За что, господин мой? Я же вам верно служил, где же я вас подвел, – раздавался из руин испуганный голос Юстина.

Очнулась птичка и уже поет.

Повернув и зайдя, мы увидели, как родичи спокойно сидят возле стен, а Юстина подвесили за руки на выпирающий камень.

– Ты кому это рассказываешь, а, Юстин? Неужто я твою манеру изворачиваться не выучил, – вкрадчиво говорил Никита, крутя в руках нож.

– Эх, все скажу, все скажу, господин, но зачем так-то? – и Юстин обвел нас взглядом. – Неужто нельзя по-другому.

– Сказывай давай, – Никита уперся взглядом в Юстина.

– Грешен я, господин, грешен. Продавал втихую торговцам мимо вас персики, оливы и другие фрукты, что поместье приносило, я все деньги верну, все до монеты. Неужто надо было так, а, господин Никита?

– Не о том ты речёшь, Юстин, все извернуться хочешь, – и Никита покачал головой.

– Так я не понимаю, в каких грехах вы меня вините, я же предан вам был и всей вашей семье, аки пес, – у Юстина даже на лице выступили слезы.

– О грехах мне тут толкуешь, о вере вспомнил, а что же раньше не вспоминал о том же грехе прелюбодеяния, а, Юстин? – у Никиты играли желваки на лице, а голос был угрожающий. Было такое впечатление, что он еле держит себя в руках.

Вот только на секунду на лице Юстина промелькнуло понимание.

– Не знаю ничего, господин, о чем вы говорите. Ничего не знаю, я только верно вам служил, – заскулил управляющий.

– Я же тебя на куски резать буду, тварь, пока ответ не получу, пока ты в муках не сдохнешь, – начал бушевать Никита.

– Убийство – это грех, нельзя, нельзя, так в заповедях сказано, пощадите, господин, я ничего не знаю и не ведаю, – продолжал брехать Юстин.

Походу, это надолго, попробую немного помочь.

– Никита, дозволь мне поговорить с этим червем. Только переводи, – я обратился к своему новому другу.

Никита бросил на меня бешеный взгляд и кивнул.

– Смерть – это привилегия, и будет облегчением твоим, ты сам будешь молить о ней, но тебя никто не услышит. – Я приблизился к Юсину и смотрел ему в глаза с веселей ухмылкой. – Для тебя ад будет уже здесь, на земле, а за дела твои никаких райских кущ у тебя и не будет.

Никита переводил мои слова, и, когда он закончил, я вновь начал говорить.

– Так что грех убийства на Никиту не ляжет, ты проживешь столько, сколько отмерил тебе бог, и каждый день будешь молить о смерти, но тебя никто не услышит и никто тебе ее не дарует.

Никита вновь взялся за перевод, ни он, ни Юстин, ни родичи не понимали, о чем я толкую.

– Сначала мы отрубим тебе руки по самые плечи, а после и ноги по самую задницу. Ты будешь орать и молить о пощаде, рассказывая все, что надо, а после мы отрежем тебе уши, выколем один глаз и последним вырвем твой поганый язык, – мой голос стал вкрадчивым, словно я девушке шепчу нежности на ушко. – И таким ты будешь жить всю оставшуюся жизнь, ты ни слова не сможешь сказать и не услышишь других, будешь смотреть на этот мир своим единственным глазом, а Никита будет о тебе заботиться всю оставшуюся жизнь. Ты будешь молить о смерти, но ты ее не получишь и в этих мучениях проживешь очень долго, и никакого греха убийства.

Юстин молчал, а его глаза округлялись по мере перевода Никиты, и того, как в его голове появлялась картина, которую я рисовал.

Пленник вздрогнул и я увидел, как у пленника мокнут штаны.

– Нет! Только не так, я все расскажу, убери его, убери, – Юстин начал верещать и забился в своих путах.

Я же отошел к своим родичам.

– Это жестокая казнь, – с дикими глазами посмотрел на меня Горисвет.

– Главное, он в нее поверил, и нам не придется здесь проводить весь день, – пожав плечами я ответил брату.

Юстиан начал говорить и рассказывать, как недодавал плату слугам и присваивал её себе, как разбавлял вино, подающееся на стол к Никите, как пользовал рабынь и служанок. А также как помогал соседу Никите, Аристарху. Как он провожал его в опочивальню к Агнии, а ведь поначалу она его не пускала и даже те подарки, что дарил Аристарх, выкидывала в помойную яму.