Закон калибра 9 мм (СИ) - Поляков Владимир "Цепеш" - Страница 15

Готово. Я буквально вздохнул полной грудью, оказавшись на улице, вне этого клятого «Якоря». Обычный городской воздух показался свежайшим, словно бы на морском берегу или в приэльбрусье. Контраст, однако! Ладно, всё, что хотел, я уже сделал, а посему пойду до дому, до хаты. Ах да, может ещё по дороге в магазин зайду… в детский. Знаю себя, вот что нужное точно не забуду, а разная мелочёвка может из разу в раз выпадать, словно и не было.

Апрель 1992 года

Некоторые люди умеют одним видом своим, одной правильно-занудной рожей испортить даже самое хорошее настроение. Этакий особо извращённый антиталант, по иному и не выразиться. Братец Миша относился как раз к такой категории. В этом я убедился, получив возможность сопоставить память и самую что ни на есть реальность, данную нам в ощущениях.

Причина очередного взбрыка родственничка была абсурдной по самое не балуйся. Хреново чудище попробовало докопаться до того, что я, видите ли, изволю жить не по средствам, а значит должен немедленно раскаяться и, посыпав голову пеплом, немедленно перейти на подобающий нищему студенту образ жизни, одежды и питания.

— Лопнешь, болезный, если будешь так раздуваться и пыжиться от негодования, — скучающе процедил я, сидя на кухне и наблюдая за делающим два шага вперёд, затем разворачивающимся на сто восемьдесят градусов и проделывающим ту же самую процедуру Михаилом. Хоть у нас и «сталинка», а кухня всё едино не такая большая. — Вот чего тебе неймётся то, а?

— Ты нерационально тратишь имеющиеся деньги.

— Свои ж, не твои, — отвечаю с ленцой, понимая, что именно этот подход заставляет братца беситься ещё сильнее. — И голос не повышай, а то дочь твоя услышит, может сюда появиться и, хлопая своими милыми глазищами, поинтересуется, что тут такое происходит. Оно тебе надо?

Остановился на пару секунд, набрал в грудь воздуха и… с шумом выдохнул. Видать, в последний момент таки да взял себя в руки. Ну или попробовал это сделать, поскольку после этого голос стал заметно тише.

— Тебе до конца учёбы ещё три с лишним года. А денег… того, что в них можно обратить, при таких ценах хватит может ещё на год, ну полтора. Ты же ими словно мусором кидаешься.

— Вот ты о чём. Уймись. Побочный заработок, только и всего.

— Какой? Где работаешь?

— Это… секрет, — вот нравится мне этого зануду доставать и все тут. — А если серьёзно, пользуюсь имеющимися знаниями для оказания другим людям платных консультаций относительно того, как и что тем следует делать в тех или иных сложных жизненных ситуациях. И, предвосхищая твой вопрос, для меня в этом никакой опасности не предвидится.

Сел, наконец, на стул, смотрит этак вроде бы пристально, но взгляд то и дело уходит в сторону. По ходу, в сомнениях, стоит говорить мне что-то или всё же нет. Ага, решился. Подобрался весь, и выражение лица стало всё такое из себя благостное и в то же время уверенное. Словно у пионервожатого или там комсомольца-агитатора, внушающего классу либо группе, что те должны остаться на внеплановую уборку мусора или там ехать на овощебазу гнилую капусту перебирать по велению партии, непогрешимой и единственно верной.

— Я твой старший брат, Всеволод, а потому могу и должен не только давать советы, но и следить за тем, чтобы ты стал достойным членом общества, которое тебя воспитало.

— То-то я и вижу старания этого общества, — брезгливо отмахнулся я. — Ты вроде как всю свою жизнь был примерной его частицей, а толку со всего этого? Вроде бы достойная, уважаемая работа, а денег от неё на еду с трудом хватает, про одежду и тем паче радости жизни и вовсе не говорю.

— Страна развалилась! Это нельзя было предугадать. Но всё непременно восстановится, как только народ поймёт, что эти безумные реформаторы тянут страну в пропасть.

— Что тянут, это мы спорить не будем. Те ёще уроды, начиная со всенародно избранного и заканчивая тем чмокающим упырёнком с его шоковой терапией. Только вот… Миша, окстись, ты и при совке своём ненаглядном получал меньше что маляров разных, что героических водителей троллейбуса и операторов совковой лопаты. Вот она, та твоя значимость, на которую краснопортяночная система тебе даже не намекала, я прямо в физиономию тыкала. А чтоб не сбежал — не ты, ясно дело, ты у нас правоверный был, им и остался — границы на замке держала, причём первым делом изнутри. Сюда то мало дураков лезть. К слову, из известных персон за последние лет дцать — разве что мудаковатый Дин Рид, который там, честно сказать, не слишком то кому и нужен был, потому, не исключаю, хотел таким образом популярности себе прибавить.

Кривится, словно я ему кило лимонов с приправой из натурального хинина скармливаю насильно. Но всё ж цедит сквозь зубы:

— Может жили и бедно, но честно.

— Не спорю, честный ты наш. Только вот какой прок от этой твоей честной бедности Оксане, которая уж, прости, с её то красивой фигурой и привлекательным личиком ходит если не в рубище, то в откровенном хламе? Ольке, у которой по сути нормальных, радующих глаз игрушек хрен и ни хрена? До того, как твоя любимая страна советов ласты склеила, по большей части мало что можно было сделать, тут ноль вопросов и претензий. Почти все так жили, вне зависимости от желания. Зато сейчас, несмотря на всё дерьмо вокруг, хоть какие-то возможности появились. Да, воспользоваться ими сложно, не каждый с ходу ухватится. Тут опять же не могу да и права не имею на тебя бочку катить. Только какого беса ты пытаешься лезть к тому, кто эти возможности вроде как нащупал, да ещё и ощутимую пользу получить может?

— Уже пошли некоторые… за прилавками стоять или сумки из Польши и Прибалтики тащить. Спекулянты! Я к такому близко не подойду. Не для того в институт поступал и в школу работать пошёл.

— Так кто ж тебя оттуда выковырять пытается то? — удивлённо хмыкнул я. — Просто мир изменился, а жить по старому… Можно, но ещё печальнее, чем было пару лет тому назад. Не хочешь меняться сам, так не мешай другим. И не раздувайся оскорблённым дирижаблем от того, что твой младший брат, который и вовсе ещё студент, за пару дней может получить денег побольше, чем ты за пару месяцев.

Дым из ушей? Не-а, всё ж показалось. Зато побагровел он реально так.

— Я тебе сказал, попробуй меня услышать. Если вляпаешься в проблемы, Всеволод — это будет твоя беда, не моя. Помогать тебе не буду.

— От тебя если какой «помощи», — аж рукой в воздухе кавычки рисую, — и дождёшься, то исключительно в виде нотаций и поучений, что состоят по большей части из сахариновой морали. И знаешь, Миш, больше всего мне жаль не тебя, а Оксану и Олю, которым ты, если ничего не изменишь, начнёшь усиленно портить жизнь. Опасаюсь, что жена твоя уже начинает это понимать. А ведь она тебя, балбеса высокоморального и идеологически правильного, действительно любит. А дочь… Ты ж, долбоящер, как только она в школу отправится, ей нехилые комплексы привьёшь. Вот что обычный ребёнок будет думать, когда увидит, что у кого-то из её одноклассниц окажутся красивая одежда, модные ручки-карандаши, портфели и тому подобные вещи.

— Форма школьная есть! Как раз, чтоб никто не выделялся!

— Вот в том и беда ваша, любителей всеобщей уравниловки на идеологических началах, — невольную гримасу подавить как-то не удалось. — Отменят форму эту. Может не в этом году, но в следующем точно. Туда ей и дорога, откровенно то говоря. Уродский вид, отсутствие какого-либо удобства. Но не цепляйся к отдельным деталям, суть всё едино остаётся неизменной. Перемены, братец, они пришли. И людям надо меняться. Не ломать суть, а изменяться, при этом развиваясь, переходя на новую, более высокую ступень. Вот теперь и я сказал, а ты… не уверен, что услышал. А сейчас дай нормально чаю попить, мне что-то лениво стакан с закусками к себе в комнату тащить.

Встал, чуть было стул не уронив. Фыркнул, скрипнул зубами, явно какой-то нелицеприятный комментарий сдерживая, после чего аж вылетел с кухни. Та-ак… Хлопок дверью раздался всего через минуту. Понятно, на улицу проветриться пошёл, по двору. Чай, побегает минут так пятнадцать, относительно успокоится, после чего вернётся. Главное, чтоб на своей супруге не стал срываться. Не руганью, ясен пень, не криком, это не в стиле моего ну о-очень правильного братца. Вот выедать мозг, изливая на своих жертв ушаты правильных моральных сентенций — тут Михаил может, умеет, практикует.