Осквернитель праха - Фолкнер Уильям Катберт - Страница 22
- Предыдущая
- 22/47
- Следующая
— Вы бы не явились ко мне с эдакими россказнями в четыре утра, если бы это не была правда, — сказал шериф.
— Вы слушаете не только двух шестнадцатилетних мальчишек, — сказал дядя. — Напоминаю вам, что мисс Хэбершем была там.
— Можете не напоминать, — сказал шериф. — Я этого не забыл. И вряд ли когда-нибудь забуду. — И шериф повернулся. Громадный человек, и уже далеко за пятьдесят, никто бы и не подумал, что он может так быстро двигаться, да оно даже как будто и незаметно было, однако он уже успел снять другую сковородку с гвоздя на стене за плитой и уже почти повернулся к столу (где только сейчас он заметил, увидел половину копченого окорока), а казалось, он даже еще и не двинулся, взял большой кухонный нож, лежавший около окорока, и все это прежде, чем дядя успел заговорить:
— Так вот, как мы это успеем? Вам придется ехать за шестьдесят миль в Гаррисберг к районному прокурору и взять с собой мисс Хэбершем и этих мальчиков в качестве свидетелей и постараться убедить его подать ходатайство об эксгумации трупа Винсона Гаури…
Шериф быстро вытер ручку ножа полотенцем.
— Мне кажется, вы сказали, что в этой могиле нет Винсона Гаури.
— Официально он там, — сказал дядя. — По актам гражданского состояния нашего округа он там. И если вы, живя здесь и зная мисс Хэбершем и меня на протяжении всей вашей служебной карьеры, считаете нужным спрашивать меня об этом дважды, как же, по-вашему, отнесется к этому Джим Холлидей? Затем вам надо будет ехать шестьдесят миль обратно с вашими свидетелями и этим ходатайством и убедить судью Мэйкокса выдать ордер…
Шериф бросил полотенце на стол.
— А надо ли? — мягко и как-то почти рассеянно бросил он; и тут дядя остановился, не договорив фразы, и уставился на него, а шериф повернулся от стола с ножом в руке.
— А-а! — сказал дядя.
— И вот я еще о чем подумал, — сказал шериф. — Удивляюсь, как вам это не пришло в голову. А может, и приходило.
Дядя все смотрел на шерифа. И вдруг Алек Сэндер — он даже не вошел, а стоял позади всех в дверях из столовой в кухню — сказал ровным безразличным голосом, как будто машинально читая какое-то ловко составленное объявление, рекламирующее что-то, чего у него нет, да вряд ли когда-нибудь и понадобится.
— А может, это и не мул был. Может, это была лошадь.
— Ну, может быть, теперь до вас дошло, — сказал шериф.
— А-а! — сказал дядя. — Д-да-а, — протянул он. Но тут уже вмешалась мисс Хэбершем. Она окинула Алека Сэндера быстрым суровым взглядом и теперь снова устремила взгляд на шерифа, такой же суровый и острый.
— И до меня тоже, — сказала она. — И я полагаю, мы как-никак заслужили, чтобы вы тут не секретничали.
— Я тоже так полагаю, мисс Юнис, — сказал шериф. — Да вот только того, с кем надо было это выяснить, его здесь сейчас нет.
— Ах вот что, — сказала мисс Хэбершем. И сейчас же прибавила: — Ну да. Конечно, — сказала она, уже шагнув, и, поравнявшись с шерифом на полдороге между столом и дверью, взяла у него из рук нож и подошла к столу, а он пошел к двери, и дядя, а потом он и за ним Алек Сэндер — все посторонились, чтобы дать ему пройти, и он вышел, прошел через всю столовую в темную переднюю и закрыл за собой дверь; и он подумал: почему шериф не оделся как следует, как только встал; человеку, который привык, или ему приходится, или почему бы то ни было надо вставать в половине четвертого утра и готовить себе завтрак, казалось бы, ничего не стоило подняться на пять минут раньше и надеть верхнюю рубашку и башмаки, и тут мисс Хэбершем что-то сказала, и он вспомнил о ней; ну конечно, присутствие дамы — вот почему он пошел надеть рубашку и башмаки, даже не позавтракав; мисс Хэбершем что-то говорила, и он вздрогнул и, не двигаясь с места, очнулся — он, наверно, заснул на несколько секунд, а может быть, даже и минут, стоя вот так же, как спит лошадь, но мисс Хэбершем все еще только переворачивала свинину набок, чтобы нарезать, и говорила: — Разве он не может позвонить в Гаррисберг и добиться, чтобы районный прокурор позвонил сюда судье Мэйкоксу?
— Вот он сейчас это и делает, — сказал Алек Сэндер. — По телефону говорит.
— Может быть, тебе прямо пойти в переднюю, и ты оттуда послушаешь, что он говорит, — сказал дядя Алеку Сэндеру. Затем дядя опять перевел взгляд на мисс Хэбершем, и он тоже смотрел, как она режет бекон тоненькими ломтиками, очень быстро, один за другим, почти так же быстро, как режет машина.
— Мистер Хэмптон говорит, что мы обойдемся без всяких бумаг. Мы можем справиться с этим сами, не беспокоя судью Мэйкокса.
Мисс Хэбершем выпустила из рук нож. Она не положила его, а просто разжала руку и тем же движением схватила полотенце и, уже вытирая руки, повернулась и пошла к ним от стола через кухню очень быстро, гораздо быстрее даже, чем тогда шериф.
— Тогда чего же мы зря тратим время? — сказала она. — Ждем, когда он наденет пиджак и галстук?
Дядя быстро шагнул ей навстречу.
— Мы ничего не сможем сделать в темноте, — сказал он. — Надо подождать, пока рассветет.
— Мы не ждали, — сказала мисс Хэбершем и остановилась: ничего другого ей не оставалось делать, разве только пойти прямо на дядю, хотя дядя даже и не прикоснулся к ней, просто стоял между ней и дверью, так что ей волей-неволей пришлось остановиться хотя бы на секунду, чтобы он посторонился; и он тоже смотрел на нее, такую прямую, тощую, в прямом ситцевом платье, почти бесформенную под правильным точным кругом шляпы, и думал: «Уж очень она старая, не по ней это, — и тут же поправил себя: — Нельзя, чтобы женщине, леди, приходилось делать такое», — потом вспомнил вчерашний вечер, как он закрыл за собой дверь конторы и вышел во двор и стал высвистывать Алека Сэндера, и он знал, что он тогда был уверен — он и сейчас был уверен, — что поехал бы один, даже если бы Алек Сэндер не передумал и остался, но только после того, как подошла мисс Хэбершем и заговорила с ним, он поверил, что доведет дело до конца, и он опять вспомнил, что сказал ему старик Ефраим после того, как они нашли кольцо под свиным корытом: «Если тебе когда-нибудь понадобится что-нибудь такое, что не всякому объяснить можно, а откладывать нельзя, не трать времени, не суйся к мужчинам: у них, как твой дядюшка говорит, на все постановления да решения. Поди с этим к женщинам, к детям. Они могут и к случаю приноровиться».
Тут дверь из передней открылась. Он услышал, как шериф идет через столовую к кухне. Но шериф не вошел в кухню, а остановился в дверях и стоял не двигаясь даже после того, как мисс Хэбершем спросила суровым, чуть ли не свирепым голосом:
— Ну как?
И он не надел башмаков и даже не подобрал болтавшихся подтяжек и как будто даже и не слышал мисс Хэбершем; он стоял, высоченный, загромождая весь проход, и смотрел на мисс Хэбершем, не на шляпу ее, не прямо ей в глаза, даже не в лицо — просто смотрел на нее, как на ряд букв русских или китайских, про которые кто-то, кому вы доверяете, сказал вам, что так пишется ваше имя, и наконец раздумчиво и недоуменно произнес:
— Нет. — Затем, повернув голову, посмотрел на него и сказал: — И не ты тоже. И еще больше повернул голову, пока не остановился взглядом на Алеке Сэндере, а Алек Сэндер вскинул глаза вверх на шерифа, потом сейчас же отвел их, потом опять вскинул вверх.
— Ты, — сказал шериф. — Вот ты. Ты отправился туда в темноте, чтобы помочь вырыть мертвеца. Да мало того: белого мертвеца, про которого другие белые люди утверждали, что его убил негр. Почему? Потому что тебя мисс Хэбершем заставила?
— Никто меня не заставлял, — сказал Алек Сэндер. — Я даже и сам не знал, что поеду. Я уже сказал Чику, что я не поеду. Только когда мы подошли к пикапу, все как будто считали, что я, конечно, тоже еду, и я даже сам не знаю, как это вышло.
— Мистер Хэмптон, — сказала мисс Хэбершем. И теперь шериф посмотрел на нее. Он даже услышал ее.
— А вы еще не кончили резать бекон, — сказал он. — Дайте-ка мне нож. — Он взял ее под руку и пошел с ней к столу. — Мало вы за сегодняшнюю ночь наездились и наволновались, не пора ли передохнуть? Через какие-нибудь четверть часа уже светать будет, с утра люди линчевать не пойдут. Иной раз, если у них что-нибудь там не вышло, не повезло или они поздно приступили, у них может это затянуться до света. Но приступать к этому при дневном свете они не будут, потому что тогда каждый увидит лицо другого. Вот тут по два яйца каждому. Кому больше?
- Предыдущая
- 22/47
- Следующая
