Боец 6: лихие 90-е (СИ) - Гуров Валерий Александрович - Страница 49

Мы обнялись. Степаныч пообещал всегда быть на связи, снова заверил, что я могу рассчитывать на его помощь и поддержку в любой ситуации и удалился, забрав с собой несколько своих сотрудников. Я понимал, что бабки, которые были конфискованы больше не увижу. И на самом деле плевать — перейдут эти бабки кому-то в карман, или будут храниться, как вещдок. Это неважно, потому что это не изменить. Но посмотрим, что будет в конверте, который Степаныч мне оставил.

Праздник шел своим чередом. Танк рассказывал кому-то про свои боевые подвиги, ринг-анонсер вспоминал самые громкие турниры, которые он вел, телевизионщики обсуждали задержание Глеба — оказывается, некоторые из них давно ожидали чего-то подобного… «Наконец-то мы сидим и общаемся в простой человеческой обстановке. Даже отдаленно на нормальную жизнь похоже», — невольно подумалось мне.

Я уставился на конверт. Что же там могло быть такого суперсекретного, что Степаныч не захотел сообщать в разговоре? Или у него уже началась профдеформация и игра в секретные донесения по поводу и без? Я взял конверт в руки и стал оглядывать зал — не смотрит ли кто на меня в этот момент. Потом одернул сам себя — «шпионские игры ещё и заразны!» — хотел уже разорвать конверт, и вдруг в углу зала напротив увидел Алину.

Она сидела одна за дальним столиком, на котором был только бокал вина. Голова ее была опущена, плечи подрагивали — Алина явно была не в настроении. Я подскочил и, чуть не снеся от волнения свой стол, направился к ней. Пол конверт ненадолго забыл.

— Алина, — заговорил я, присев рядом с ней и взяв ее руку посмотрел в глаза. — Спасибо, ты…

Я осекся. Только теперь я понял, что она плачет. А плакала Алина редко, но если уж начинала, то делала это навзрыд, отчаянно, так, что с трудом могла говорить. В такие моменты успокоить ее было очень сложно. Такой уж она была человек — если играла железную леди, то превращалась почти в робота, если плакала — то как наказанная маленькая девочка, если любила, то забывая обо всем и подчиняя всю остальную жизнь своему чувству. Ее максимализм иногда доходил до крайностей, но что уж было поделать.

— Серёженька, ты прости меня, — она подняла на меня заплаканные глаза и провела рукой по моему лицу. — Прости, что я там, на турнире… я как увидела потом, что этот на тебя с ножом… какая я была дура! — и ее голос снова утонул в рыданиях.

— Ну что ты, — я поцеловал ее руку. — Перестань. Я уже и забыл сто лет как. На турнире мы все перенервничали, нанесли друг другу всякой ерунды. Не переживай!

— Я тебя очень люблю, Серёженька, — вдруг сказала Алина и посмотрела мне в глаза, как будто умоляла меня о чем-то. — Очень. Правда. Я никогда ни к кому ничего подобного не испытывала. Но жизнь… Наверное, судьба у нас с тобой такая… Видимо, нам с тобой не суждено…

Я не дал ей договорить и накрыл ее губы своими.

Чуть позже, в постели номера гостиницы, мы оба упали на подушки, чтобы отдышаться. Мне показалось, что это как раз удобный момент, чтобы начать тот разговор, который я уже долгое время откладывал. К тому же сегодня я получил от Степаныча дополнительные основания для своей просьбы.

— Алина, я думаю, что тебе лучше всего уволиться со службы. Работа эта нервная, себе ты полностью не принадлежишь… Да и вообще, я хочу оставшуюся жизнь провести вместе с тобой. И не думать каждый день о том, что с тобой на очередном задании может что-нибудь случиться.

— Эх, Сережа, если бы это было так просто, — вздохнула Алина и повернула голову в сторону окна. — Это ведь тебе не из-за прилавка магазина уволиться. Ты понимаешь, что такое спецслужбы? Там на каждый твой чих столько проверок… Я до конца расслабиться, наверное, только в ванной могу. И то не уверена.

— Так я тебе как раз и предлагаю раз и навсегда избавиться от этого всевидящего ока, — возразил я. — Конечно, какие-то проверки придется пройти, это понятно. Зато потом будешь жить нормальной обычной жизнью, как все женщины.

— Нормальной — это какой? — ехидно поинтересовалась Алина, посмотрев мне в глаза. — Считать, хватит ли мне зарплаты на килограмм картошки, если цены опять начнут скакать каждый день? И трястись, не дадут ли мне сзади по голове, когда я одна захожу в темный подъезд? Или у тебя открылись суперперспективы и ты можешь предложить какие-то другие варианты?

— Открылись, могу, — подтвердил я. — В ресторане Степаныч передал мне один конверт, и пока ты была в душе, я его распечатал.

— Ну и что там оказалось? — заинтересовалась Алина.

— Предложение организовать подобный турнир за границей, в Америке, — сказал я. — Мы, видишь ли, нашумели в международном масштабе. И, несмотря на нашу аферу с Джимом, который на самом деле не Джим, их спортивные воротилы впечатлены размахом и уровнем мероприятия. Хотят посотрудничать и обменяться опытом, так сказать, на своей территории. И я намерен это предложение принять! Конечно, нужно будет ещё немного подтянуть язык, но главное я тебе уже сейчас по-английски сказать могу. Вот смотри: Алина, ай лав ю! Би уиз ми, плиз! — я широко улыбнулся, как будто на рекламном плакате.

— Ну, прямо полиглот. Ты же вроде хвастался, что хочешь отечественный спорт поднимать, — насмешливо напомнила Алина. — «Я хочу забрать пацанов с улиц», «Они должны знать, что можно зарабатывать без криминала»… Все, пыл угас?

Я помолчал. На самом деле все было не так просто, как хотелось бы. Степаныч, не в силах обеспечить мне нужную безопасность в России, попросту отправлял меня за бугор, но Алине об этом знать ни к чему. По крайней мере пока. Не хотелось портить впечатление о нашем примирении, да и грузить женщину мужскими проблемами тоже неправильно. Тем более Степаныч действительно давал понять, что к турниру на Западе возник интерес и я ехал не просто так, а по рабочей визе, которая уже была готова. И Алину я хотел видеть рядом с собой за океаном; девяностые — сложное время, женщинам в органах в это время делать нечего. Да и знал я, что если выдать Алине реальный расклад, то она может полезть туда, куда лезть не следует по определению.

— Ничего не угас, — возразил я после некоторой паузы. — Но на западе такие мероприятия организуют уже не один десяток лет. Если поработать там какое-то время, то можно перенять много чего полезного. Опыт-то будет бесценный! Раскрутка спортсменов, правильная реклама, привлечение спонсоров, продажа платных трансляций… Ведь это же — целая огромная индустрия! И если ты начинаешь осваиваться в каком-то деле — тем более в том, которым до тебя здесь никто толком не занимался — то глупо упускать возможность поучиться у тех, кто на нем уже собаку съел!

— Ага. Главное только — не подавиться этой собакой, — язвительно заметила Алина.

— Ну откуда в тебе столько сарказма?

— Как-то слишком фантастически все звучит, — призналась она. — Ты уверен, что справишься? Всё-таки организовывать турнир в чужой незнакомой стране и в одиночку…

— Да почему в одиночку-то? — возразил я. — Где наша не пропадала? К тому же тамошние ребята — не в пустыню же они нас зовут! Там же что написано? «Партнёрское сотрудничество»! Ну уж введут нас в курс дела, я думаю, а нам только направление показать. Это же официальные организации, а не подпольные конторы какого-нибудь дяди Яши с Брайтон-Бич. Составим договор, все легально. Пока такие возможности есть — надо ими пользоваться! И потом, знаешь, — я привстал в постели для убедительности и горделиво поднял подбородок вверх, — я, между прочим, за это время тоже кое-чему научился. Не Дон Кинг, конечно, но и быть им я так-то не собираюсь! У нас свой путь.

Алина не выдержала и прыснула со смеху.

— Что я смешного сказал? — улыбнулся я.

— Да нет, ничего, — хихикнула она. — Ты бы себя сейчас видел! Полководец, завёрнутый в одеяло!

Тут уж рассмеялась мы оба. А потом я прилёг обратно рядом с Алиной, приобнял ее за плечи, и нежно, но твердо сказал:

— В общем, решено и обжалованию не подлежит. Мы с тобой едем за границу!