Князь Федор. Куликовская сеча (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич - Страница 43

…- Ну что, Микола, спасибо тебе за помощь. Я ведь обещал, что отблагодарю тебя?

Казак с чуть хитроватой улыбкой кивнул.

— Тогда поступим так — ты у нас рыбак, верно? Привози сегодня днем весь остаток вашей рыбы — только смотри, чтобы не тухлой — купим у тебя все по той цене, что назначишь… И вот еще: мы тут пару дней побудем, поторгуемся, может, выкупим кого из своих, коли найдем. А раз так, нам потребуется побольше еды на обратную дорогу.

Я на мгновение прервался, обдумав аргументы, после чего продолжил:

— Только это, речную рыбу мы и сами на Дону наловим. Но говорят, что в море есть кефаль, камбала, может, даже кумжа попадется, рыба с красным мясом? Вот ее бы попробовать… Так что Микола — два, может даже, три дня мы здесь еще пробудем. Потому собирай свой хлопчиков, и идите в море — наловите нам хорошей рыбы, а я возьму все разом. Уговор?

Глаза Микола счастливо заблестели:

— Конечно, конечно уговор!

— Только постарайтесь выйти сегодня, чтобы успеть наловить достаточно вкусной морской рыбки…

Когда обрадованный казак покинул нас, Алексей, с напускно скучающим видом посматривающий по сторонам (и запоминающий, где находятся торговые склады), негромко спросил:

— Через три дня нас ведь уже не будет в Азаке?

Немного помолчав — тем самым выказывая свое неудовольствие за недавний прокол дружинника — я согласно кивнул:

— Не хочу, чтобы казаки Миколы попали под раздачу, когда начнется бой. Но и по реке вверх их не пошлешь — встретятся с повольниками, и еще неизвестно, чем эта встреча для рыбаков кончится… А то еще успеют испугаться, уйти, да поднять в Азаке шум! Нет, пусть лучше отправятся в море — а уж там, коли ума хватит, на обратном пути пройдут мимо града…

Алексей согласно кивнул, после чего с чуть виноватым видом, понуро опустил голову:

— Федор Иоаннович, ты уж извини меня за трапезу, само собой с губ сорвалось.

Вновь немного помолчав, я сухо ответил:

— Извиняю. Но помни — еще один такой прокол может нам выйти боком. Не думай, что в Азаке мало людей, разумеющих нашу речь. Вполне могут и услышать, да задуматься… Ладно, ты сметливый, сам все понимаешь.

Дружинный согласно кивнул — и я уже с улыбкой, дружески хлопнул его по плечу:

— Все, идем на торг, посмотрим как дела у Андрея и Славы, а заодно взглянем и на невольников.

…Базар Азака произвел на меня весьма тягостное впечатление. Очень большой — занимающий площадь едва ли не в третью части города — он не менее чем наполовину забит рабами. Среди которых очень много черкесов; девушек и молодых женщин — некоторых так довольно редкой красоты. Но куда больше юношей — коих по-прежнему продают в Египет, где из них воспитывают воинов-рабов, мамлюков. Впрочем, воины-рабы ценятся не только в Египте, но и по всему исламскому миру, где они чаще всего именуются гулямами…

Потухшие взгляды, обреченная безнадега, написанная на лицах живого товара — и тщательно замаскированная, глухая ненависть к хозяевам, смешанная с презрением к покупателям. Тень этих чувств еще можно рассмотреть в глазах рабов, если долго смотреть прямо в них — и чем моложе невольники, тем сильнее их ненависть, тем более страстно их желание вырваться из рабских оков! Картину дополняют свежие кровоподтеки и застарелые синяки на бедрах и груди большинства невольниц, их разбитые губы, синяки под глазами… Девственниц для гаремов не трогают — но и продают их по куда большей цене. А мужчины и юноши практически поголовно щеголяют исполосованными хлыстами спинами; у некоторых раны даже сейчас сочатся сукровицей, и их густо облепили мухи…

Самых же буйных рабов так и вовсе держат в ямах-зинданах, медленно, но неуклонно ломая волю тех строптивцев, кого купцы-радохниты посчитали более выгодным не казнить, а продать в рабство.

Русских невольников на базаре будет поменьше черкесов — но их также очень много; больше, чем половцев, составляющих третью группу рабов. Угрюмы, затравлены русичи, не ожидают они для себя ничего хорошего — однако во взглядах некоторых крепких мужиков я разглядел не только обреченность, но и изредка прорывающийся из глубины души гнев! А судя по узловатым, жилистым рукам этих мужей, развитым, хоть и подсохшим с голодухи мышцам, еврейские купцы-радохниты, доминирующие на рынке, перепродают фрязям и прочим покупателям русских дружинников…

В голове моей тотчас созрел очередной план, порожденный из утренней лжи: а что, если купить сейчас как можно больше невольников-воинов? Ну а заодно приобрести немного самого простого оружия, типа легких топоров и щитов калканов, сулиц опять же… Надо только как можно быстрее распродать воск и меха, чтобы уже к вечеру не только выкупить рабов, но и покормить их, и дать отдохнуть!

С этими мыслями я было круто развернулся в сторону дальнего конца базара, где сейчас неспешно торгуется Славка — нужно сворачивать его купеческие дела, и отдавать мех с воском если не по дешевке, то по «оптовым» ценам. Можно даже за Марко послать, ведь хотел же генуэзец выкупить весь мой мех!

Но только я сделал первый шаг, увлекая за собой Алексея, как справа раздался звонкий и показавшийся явно знакомым девичий голос — с легким певучим акцентом, но вполне правильно выговаривающий русские слова:

— Князь уже нашел своего ближника?

На мгновение я утратил дар речи — прежде всего от удивления… И немного от внезапной радости:

— Вы⁈

Незнакомка из чайханы легонько поклонилась — и при этом она еще и улыбнулась. Вблизи да на солнце ее синий газовый платок просвечивается достаточно для того, чтобы я смог вполне четко разглядеть полные, красиво очерченные губы девушки, сложившиеся в приятную улыбку… А также тонкий, изящный носик — и точеный подбородок плавно сужающегося книзу лица. В сочетании с изящно изогнутыми бровками и большими, выразительными карими глазами, обрамленными пушистыми ресницами — неудивительно, что сердце мое ударило с перебоем…

— Хотела поблагодарить вас за сладости, было очень вкусно… Но у нас не принято оказывать такие знаки внимания незамужним девам.

В этот раз поклонился уже я, одновременно с тем мазнув беглым взглядом по нукерам-черкесам, стоящим чуть поодаль — и взирающим на меня с крайне недовольным видом!

— Простите мне мою дерзость, но я не хотел вас обидеть своим скромным даром… Однако откуда вы так хорошо знаете язык русичей?

На лицо девушки — на вид ей вряд ли больше восемнадцати, а то и того меньше — набежала легкая тень:

— Моя мама умерла родами, а кормилицей была полонянница из Рязани. Выкормив меня, Даша продолжала ухаживать за мной как нянька, заодно выучив и своему языку…

Я только покачал головой:

— Удивительная история… И как же к вам обращаться?

— На языке моего народа мое имя звучит как Дахэжан — но крестили меня Евдокией.

Я удивленно качнул головой — признаться, раньше вопросы веры касогов меня не очень интересовали, и отчего-то мне всегда казалось, что черкесы на Кавказе испокон веков исповедуют ислам:

— Разве ваш народ не Аллаху поклоняется?

И вновь легкая улыбка заиграла на губах Дахэжан-Евдокии:

— Наш народ испокон веков исповедует Ауша Джерыдже — Иисуса Христа, у нас Иисуса Греческого… И в наших епархиях иуаны, то есть епископы, назначаются из Царьграда. Впрочем, фрязины также стараются проповедовать — и теперь в землях адыгэ, особенно у городов латинян, проживает уже немало френккардаши, обратившихся в латинянскую веру и породнившихся с иноземцами… Но вы так и не ответили на мой вопрос — удалось ли вам найти близкого человека?

Мгновение поколебавшись, я отрицательно мотнул головой:

— Увы, нет. Еще два года назад, после поражения мурзы Бегича на Воже, Мамай отомстил, налетев изгоном на Рязанскую землю. Много наших людей татары в полон угнали, иных лишили живота… И пока поганых Мамая не разбили на Куликовом поле, речной путь по Дону к невольничьим рынкам оставался для нас закрыт… Только теперь удалось на стругах пройти.