Без права на ошибку - Вязовский Алексей - Страница 13

Судя по уверенности, с которой он это сказал, интендант уже знал, где он это всё возьмет. Приятно работать со специалистом своего дела.

Я вышел от Грачева и постоял в одиночестве. Интересно, а где Ильяз? Евсеев разбирает ночной налет, его припахали, потому что больше некому. Я тут катаюсь во все стороны, готовя стройку моста и нитки железной дороги. Все при деле, а вот товарищ Ахметшин с утра куда-то ушел, пока я спал еще, и так до сих пор не появлялся. Эту ценную информацию мне часовой передал. Будет за что взгреть. Сначала за длинный язык, потом за самоуправство. Что это за подчиненный, который даже не уведомил непосредственного начальника о своем местонахождении?

О, идет, легок на помине. Никуда не спешит, шаг прогулочный. Осталось только песенку мурлыкать. Чисто котик после… как сметанки поел, короче.

– Товарищ лейтенант, ко мне!

А что это так выражение лица изменилось? Какая-то, я бы даже сказал, растерянность появилась, совместно с желанием скрыться куда подальше. Подбежал почти, шинельку на ходу застегивает.

– Тащ болковник, бо вашему бриказу!..

– И где мы отсутствуем, товарищ Ахметшин? Почему не доложили непосредственному начальнику?

– Я тут… на месте… рядом…

Стыдно смотреть! Командир Красной Армии, даже соврать толком не умеет!

– Где ваше место службы? Расслабился, блин, на курорте себя почувствовал? Я тебе устрою отдых! Поссать некогда будет! Машину быстро нашел! В Селищи едем!

– Тащ болковник, разрешите берекусить немного!

– Что непонятно в моем приказе, а? Еду заслужить еще надо! Бегом! Взять с собой подменное обмундирование!

Все три десятка километров Ильяз молчал, сопел в уголочке. Ничего, сейчас я ему устрою веселую жизнь. Тоже мне, гроза связисток и прачек из хозвзвода!

Когда приехали, то я понял, что долго спал. Судя по горке, разгружали уже не первую машину. Наверное, Кирпонос дополнительно помог проникнуться важностью этого моста.

– За мной, – буркнул я Ахметшину и пошел к месту разгрузки.

Ради такого на несколько секунд даже прервали процесс.

– Тащ полковник, бойцы третьего взвода…

– Занимайтесь, сержант. Вот вам даю на перевоспитание товарища лейтенанта. Работать отсюда и до отбоя. Без послаблений. Вопросы?

– Нет вопросов. Лишние руки нам не помешают.

Вот кто работал, так это Меерсон. Не знаю, спал ли он ночью. Не ел – так это точно, вон, стоит котелок с кашей нетронутый, холодный уже, я специально рукой потрогал. Вместо кульмана на козлах лежит лист фанеры. Точно чуть не первый какой нашли – вон, с одного края от сырости разбух, отрезали наспех, крупной пилой.

– Здравствуйте, Исай Гильевич, – поприветствовал я его.

– Осторожно, там бумаги, – не поднимая голову, буркнул он. – Сейчас предварительные расчеты заканчиваю.

Я осмотрелся. Вот чертеж секции «моста». Вот черновики исчерканные. А это чистовая таблица уже, аккуратным чертежным почерком заполненная. Золото, а не человек!

– А у вас там родные… в городе? – догадался я. – Кто?

– Родители, жена, сестра, – спокойно перечислил он. – Переехали из Белоруссии… давно уже, в начале тридцатых.

Понятно теперь рвение. Надо будет, он руками через этот мост грузы таскать продолжит. За своих драться – тот еще стимул. Наверное, не понаслышке знает, как там, в Ленинграде, с продовольствием. А я тут… толщину слоя тушенки на куске хлеба с Масюком обсуждаю… Даже неудобно как-то стало.

– Вы поешьте, – я постучал ногтем по котелку, – а то сил не будет работу закончить.

– Ну да, – ответил Меерсон, – сейчас. А то принесли, я подумал, что вот немного еще поработаю, а потом… Забылся, это со мной бывает.

Оставил лейтенанта доделывать проект, поехал к мосту. Прямо гордость взяла: могут ведь, когда хотят. Вон, уже грунт срывать начали с берега, человек десять копошатся. В небе истребители, стерегут, значит. Такими темпами за пару недель закончим. Если не помешает никто.

Поинтересовался, всего ли хватает, как с подвозом пищи. А то у нас есть такие деятели – бойцов зашлют куда-нибудь, а они целый день на подножном корме. А эти ведь не погулять пришли, лопатой попробуй натощак весь день помаши. Но придраться не к чему – командовавший работами сержант заверил, что всё тут как надо.

Вернулся и уже было подошел к избушке, в которой Меерсон работал, как с места разгрузки послышался грохот и крики. Изменил направление движения, пошел туда. Ага, точно что-то не так: все сгрудились в одном месте и с матерком оттаскивают в сторону бревна.

– Что тут у вас? – спросил я.

– Товарищ полковник, – подбежал сержант, которому я с утра Ильяза в рабство определил, – там… лес посыпался… Моя вина, не усмотрел, укрепить не успели… Так это… вашего лейтенанта… бревном придавило…

Впрочем, пока я добавлял в общую беседу свою порцию поминаний неизвестной матушки и легкомысленных девиц, кто-то крикнул: «Живой!», и я вздохнул облегченно. Лезть в кучу бревен я благоразумно не стал – не хватало еще там получить перелом какой-либо, так Кирпонос тогда меня точно расстреляет как неисправимого дурака. И прав будет на все сто. Просто трудно привыкать, что не сам делаешь, и ни у кого это вопросов не вызывает.

Ильяза положили на шинель чуть в стороне от места разгрузки. Рядом с ним тут же оказался санинструктор, который его осмотрел и ощупал.

– Что там? – поинтересовался я судьбой своего помощника.

– Видимых переломов вроде нет. Ушибы, ссадины. Возможно, сотрясение головного мозга, приложило его довольно-таки сильно.

– Было бы что сотрясать. Ладно, давайте в медсанбат его, пусть там посмотрят.

Ждать, пока увезут, не стал. Всё равно я помочь Ильязу сейчас не могу, а держать его картинно за руку – это для кино хорошо. Там еще при этом всякие красивые слова говорят, смахивая скупую мужскую слезу, стекающую по щетинистой щеке. Говорить гладко не обучен, к тому же сегодня брился. Есть кому и без меня присмотреть и отправить.

– Тащ болковник, – произнес вдруг Ахметшин. Нормально сказал, не голосом умирающего. – Брастите меня, дурак я был.

– Что значит «был»? И остаешься. Не надейся, что я с тебя слезу. Выпишут медики, служить будешь, никуда не денешься. Всё, давай, выздоравливай.

У Меерсона работа шла своим чередом. Сразу видно – трудится, чертит что-то. Посмотрел, да и не стал отрывать его. Завтра приеду, узнаю новости.

Да уж, не вовремя выбыл из строя Ильяз. Ничего, у меня есть Евсеев, у него хоть и зубы во рту не все, но зато поспокойнее Ахметшина, у которого ветер в голове гуляет. Сейчас озадачу, а то он решил, похоже, что у нас ему только чай пить, а основное место службы в особом отделе. С утра буркнул, что как раз там и будет, и умчался. Хреновый я руководитель, один подчиненный по бабам ходит, второй свои вопросы решает, а я впахиваю. А ведь должно быть наоборот! А у меня даже ординарца нет! Как там была фамилия этого сказочника? Дробязко? Нет, Дробязгин, точно. Сейчас Евсееву скажу, пусть переводит к нам в группу. А то и за кипятком послать некого.

Шум, гам и бардак. Вот как можно описать творящееся в штабе. Все бегали как наскипидаренные. Один Масюк сидел королевским министром в приемной. Нет, я понимаю, что это комната в большой землянке, не очень большая, кстати, не то что наши киевские хоромы. Но если из этого помещения имеется дверь в кабинет командующего фронтом, то это как раз приемная и есть.

– Что случилось, товарищ лейтенант? Чем вызван охвативший всех энтузиазм? – поинтересовался я.

– Американец приезжает, – сообщил новость Аркаша. – Гаррисон какой-то. Или Гарриман, не помню. Посланник дипломатический и миллионер. Нашему звонил… – Масюк картинно возвел очи горе. Неназванный вождь сильно удивился бы, узнай, что похож на керосиновую лампу – именно на нее и смотрел адъютант командующего. Хотя, если подумать… светит же…

– И что с того? Две руки, две ноги, голова одна. Ну покажут ему тут, мол, сражаемся, ждем открытия Второго фронта, пожалуйте отобедать. Не вижу повода метушиться. Хотя нет…