Красная карма - Гранже Жан-Кристоф - Страница 23

– Идем!

Они прошли по нескончаемо длинному коридору. Эрве никогда еще не бывал в таких квартирах. По пути он успел заметить комнаты со светлыми стенами, залитые солнцем, современные картины – жутко дорогие, как он догадывался; наконец он очутился в пещере Али-Бабы.

Комната Николь напоминала индийский базар, вернее сказать – тесные лавчонки на площади Сен-Мишель, торгующие предметами, якобы привезенными прямиком из Бенгалии или Непала. Куда ни глянь, безделушки, украшения, гравюры, и все – на темы Востока… Занавеска над растворенным окном вздымалась мерно, как дыхание.

– Снимай туфли.

Эрве подчинился, моля бога, чтобы на носках не было дыр.

– Садись.

В комнате стоял стул, но он был завален блузами, куртками, сумками.

– Э-э-э… куда?

– На кровать.

Эрве подчинился.

– Ты читал «Бардо Тхёдол»?[51]

– «Бардо…»?

– «Тибетскую книгу мертвых».

– Н-н-нет…

Опустившись на колени, Николь раскладывала какие-то мелкие предметы на пестром ковре, покрывавшем паркет. Эрве посетило внезапное озарение: девушка напоминала рисунок сангиной, нечто вроде эскиза мелом или красноватым углем. Точная аналогия – при ее-то гладкой шелковистой коже и длинных рыжих волосах.

– Это потрясающе интересно.

– И о чем там написано?

Николь казалась Эрве все более и более странной. Он знал, что она активно участвует в политических баталиях, но теперь ему стало ясно, что этой страсти сопутствует и кое-что еще.

– Это книга о восточном мистицизме, о промежуточных состояниях души. Ее путь от агонии к возрождению.

– К возрождению?

– К реинкарнации.

– Ага…

Николь подняла глаза: ее явно разочаровало отсутствие у Эрве интереса.

– Ладно, оставим это, – сказала она.

А он вспомнил, что материал для сангины, как и кровь, содержит окись железа. И ведь верно: в горе Николь было что-то металлическое – печаль с привкусом ржавчины.

Она взяла позолоченную чашу и резко ударила по ней деревянным молотком. Металл отозвался звонким гулом. Эрве вспомнил: такой сосуд называли «поющей чашей». Его вибрации имели терапевтические свойства. Черт… это во что же он вляпался?

– Я… я мало что знаю о буддизме, – несмело сказал он.

– Дай мне руки.

Он подчинился, убедившись, что его пальцы не дрожат. Они с Николь по-прежнему сидели лицом к лицу – он на кровати, она на ковре. А между ними стояла «поющая чаша» с бальзамом, который потихоньку истаивал, и маленькая статуэтка безмятежного Будды.

Эрве пытался сосредоточиться: не все еще было потеряно, он вполне мог осуществить свой замысел… солнце заливало комнату, дымок благовоний испускал одуряющий аромат, а Николь уже не напоминала «Свободу на баррикадах» и казалась готовой воспарить к небесам этого золотистого утра… но его смущала одна вещь.

– Сейчас мы прочтем мантру покоя для Сюзанны.

Рыжая девушка сидела на ковре, скрестив ноги и разведя колени; из-под натянутой на них короткой туники выглядывал шелковистый белый треугольник – трусики, отороченные кружевом.

– Повторяй за мной.

Как же… поповторяешь тут…

Каждый раз, как взгляд Эрве падал на эластичную белую ткань, его словно током ударяло. И чудилось потрескивание электрических разрядов, безжалостно пронизывающих его тело.

– Где ты пропадал?

– Извини, проспал.

Эрве явился в четверть двенадцатого и застал Жан-Луи в каком-то странном возбуждении, дрожащего и, как пить дать, напиханного амфетаминами.

Заведение «У Мартена» было «кафе-лавкой», располагалось на улице Вожирар, в самом начале бульвара Сен-Мишель, и принадлежало некоему овернцу. Там можно было купить кофе, дрова, уголь, а также позволить себе рюмочку «Кот-дю-Рон» за двадцать пять сантимов.

Эрве не пил спиртного, но узнал об этом заведении в начале мая: оно приглянулось студентам Сорбонны, особенно хиппи. Интересно, почему Жан-Луи выбрал для встреч именно этот «приют волосатиков»?.. Загадка.

– Ну и как, хорошо выспался? – спросил старший брат.

– Да какой там сон!

– Ладно, я пошутил.

Он выложил на деревянный стол обе руки и с ходу объявил:

– Вчера вечером я допросил подружек Сюзанны – Сесиль и Николь.

– Ну и как, удачно?

Мерш раскурил «житан».

– Что ты имеешь в виду?

– Надеюсь, ты не очень их прессовал?

– Ровно столько, сколько нужно.

– Иногда ты бываешь чересчур груб.

Жан-Луи перегнулся через стол. Дым сигареты, окутавший сыщика, придавал ему вид дракона или еще какого-нибудь сказочного чудовища, возникшего из жерла вулкана.

– Слушай меня внимательно, сопляк. Мне плевать, что ты вздыхаешь по той или по другой из двух этих надутых индюшек.

– Я никогда не говорил ничего подобного!

– Да брось, ты что – за дурака меня держишь?

Эрве стиснул свою чашку так, что едва ее не раздавил. А брат продолжал:

– Я веду криминальное расследование. Это очень серьезное дело. Я должен изловить эту сволочь и, уж поверь, добьюсь своего. Так что мне сейчас недосуг терять время на признания влюбленного студентика, о’кей?

Эрве втянул голову в плечи:

– О’кей.

Из дальнего конца зала доносился звон шариков флиппера и гнусавый голос диктора, передававшего по хрипящему радиоприемнику «вчерашние события». Ничего интересного в них не было.

Жан-Луи подводил итог своим допросам. Но Эрве никак не удавалось сосредоточиться, он был в полной отключке. Смерть Сюзанны. Бульвар Инвалидов. Встреча с Николь – такая интимная, такая нежданная. И эта похоронная буддистская церемония с воскурениями ладана и белыми трусиками…

– Эй, ты меня слушаешь?

– А? Да-да…

– Повторяю: я никак не могу составить представление об этой девчонке. Она была неисправимой фанаткой революции и одновременно спала со всеми подряд.

– Можно быть стойкой революционеркой и при этом иметь любовников, – возразил Эрве. – Это никак не влияет на твое расследование.

Жан-Луи сильно затянулся сигаретой и поставил локти на стол.

– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. И начнем мы именно с этого.

– С чего «с этого»?

– С ее парней. Вот ты, например, считал ее потаскушкой?

Эрве почувствовал, что краснеет. Если Сюзанна и меняла мужиков как перчатки, то он в ее списке не значился. Да и ни в каком другом тоже.

– Мне об этом ничего не известно, – упрямо сказал он.

Мерш заказал еще два кофе. Вид у него и вправду был перевозбужденный. После возвращения из Алжира Жан-Луи увлекся наркотой – правда, не слишком вредной, не такой, от которой засыпают на ходу или бредят. И не той, которая производит в мозгу нечто вроде взрыва и вдобавок вызывает бешеное сердцебиение, превращая человека в подобие электрического бильярда.

Сыщик закурил новую сигарету – «житан» без фильтра – и обратил к брату улыбку, зловещую, как взведенный курок.

– Тебе какая из них приглянулась? Небось рыжая?

Эрве не ответил; он судорожно сжал кулаки, скрытые в карманах, словно в боксерских перчатках.

– Ну, вообще-то, она ничего из себя… Но это не мой тип.

Эрве бросил с презрением:

– А у тебя, значит, есть свой тип?

– Как сказать… во всяком случае, я не люблю таких – плоских как доска.

– Надеюсь, ты не сообщил ей, что мы с тобой братья?

– Не волнуйся, я умею хранить тайны. И мне…

Внезапно Мерш жестом приказал ему замолчать. Он вскочил и прибавил звук транзистора, лежавшего на стойке.

«В настоящий момент премьер-министр ведет переговоры с профсоюзами. Все это свидетельствует о том, что Жорж Помпиду готов к значительным уступкам…»

Эрве искоса наблюдал за братом: значит, Жан-Луи, приникшего к транзистору, волнует эта майская заваруха? Вообще-то, удивительно…

Сам он окончательно во всем этом разочаровался…

«С тех пор как персонал ORTF[52] начал забастовку, число забастовщиков во Франции достигло девяти миллионов человек. Города организуют забастовочное движение по всей стране, а их комитеты распределяют талоны на бензин и даже специальные жетоны…»