Османская империя. Шесть веков истории - Буке Оливье - Страница 6

Как и во всякой династии, на престоле оказывались личности разного типа: завоеватели и строители, авторитарные правители и военачальники, реформаторы и искусные политики, а также безвольные султаны и проклятые короли. Как в текстах Светония, более чем за полтысячелетия османский престол объединил весь спектр качеств и пороков человеческой души. Натуры набожные и воспитанные чередуются с принцами, отлынивающими от дел (Мехмед IV, «охотник»), любителями выпить (Селим II, «пьяница») или личностями совершенно неуравновешенными (Мустафа I и Ибрагим I, оба вписаны в анналы как deli, «безумный»).

Османский султан не был похож на большинство монархов своего времени, он больше, чем просто человек. Его особый статус определен законами мироздания и религии, а также законом человеческим. Поскольку порядка престолонаследия не существует, его смерть «всегда является чрезвычайно важным делом»[23]: империи угрожает хаос, подорвана основа основ, отмечает историк Кемаль-паша-заде (ум. 1534). Это ставит под угрозу династическую преемственность. Только новая инаугурация его родственника оживляет мертвое тело государства, продолжает летописец Селаники (ум. ок. 1600).

Прочность империи не вызывала сомнений до XIX века. Тем не менее циклическая теория Ибн Халдуна (ум. 1406), согласно которой каждая династия несет в себе семена собственного упадка, вызывает интерес ученых XVII века. Во времена кризиса династии образцом для подражания становится правление Сулеймана Великолепного (1520–1566). Важно вернуться к здоровой традиции, обеспечивая при этом грамотное использование ресурсов. Именно этот принцип составлял суть османской внутренней политики, хотя юридические и символические категории, лежавшие в ее основе, эволюционировали: в середине XIX века различие между агентами султана (аскеры; asker) и населением-налогоплательщиком (райя) изменилось из-за введения понятия гражданства. Центральная администрация столкнулась с серьезной проблемой. Изначально она была создана в самом сердце расширяющегося военно-налогового государства. Однако со второй половины XVII века армии больше не подчинялись непосредственно логистике, монополизированной центральной властью, тогда как казна изо всех сил пыталась пополнить свои запасы. Хронограмма султана продолжает провозглашать его «вечным победителем». Его янычар и всадников становится все меньше и меньше.

В отличие от Монгольской империи, территория Османского государства не была поделена между наследниками, выбравшими верховного хана в качестве правителя, родственники бея (bey или beğ) не делили бейлик на уделы. Государь имел право на трофеи, ему принадлежала их пятая часть. Однако в отличие от русских князей или византийских императоров султан не отдавал значительную часть своих территорий старой или новой элите, чтобы заручиться их лояльностью. Исключительная собственность государства – пахотные земли (где возделывались популярные сельскохозяйственные культуры) – были выделены из обширного недвижимого имущества, на которое, согласно нормам исламского права (фикх; fikh), распространялось право собственности. Иногда за государем оставались целые города и обширные территории. Порой он жертвовал их на богоугодные дела (вакф; vakf). Иногда передавал в дар сановникам и частным лицам. После завоевания Салоник в 1430 году Мурад II уступил турецким поселенцам дома, конфискованные у христиан, но сохранил за собой бóльшую часть лавок[24]. На закате империи во владениях Абдулхамида II были крупные наделы земли, особенно в Ираке. Возможно, он был самым крупным землевладельцем в мире. Понятие султанской собственности связано с довольно необычной для европейцев старого режима характеристикой: игнорирование принадлежности к благородному сословию. Политическая идеология унаследовала эгалитарные идеалы пограничных беев – братство по оружию и отказ от родословных. Если в первом веке существования государства османский бей выступал в качестве primus inter pares[25], то в последующие века он уже не считал себя таковым. В этом состояло его отличие от римского императора[26]. В русской традиции на смену боярам, подчинявшимся князю и называвшим себя его холопами, пришли дворяне, способные оставить своим потомкам гигантские имения. В Османской империи рабы Порты уступили место бюрократам, владевшим большим количеством собственности. После смерти их имущество обычно подлежало конфискации. И если в Российской империи признание служилого дворянства стало системообразующим для формирования аппарата власти[27], в случае Османской империи знать к управлению государством никогда не допускалась. При этом большие семьи устанавливали свое господство на многих территориях.

Государство налагало на подданных налоговый сбор[28]. Власти устанавливали налог для всех производителей, они распределяли часть государственных доходов и оставляли на усмотрение бенефициаров распределение налогового бремени между производителями. Уровень личных налогов устанавливался в соответствии с трудоспособностью и размером владений; размер налоговых обязательств и освобождение от налогов были определены договорами, что формировало риторику прошений и приводило к непрерывному написанию петиций, адресованных Порте. Конечно, существовали так называемые вакуфные земли, доходы от которых (земельный налог на пахотные угодья) собирались в пользу семьи или вакфа. Однако государство стремилось ограничить рост подобных земель и даже сократить количество, тем самым уменьшив упущенный доход. В свою очередь, государство неохотно пользовалось правом на земельную собственность, запрещало присвоение иностранцами доходов от королевских владений и препятствовало формированию земельной аристократии[29].

«Владения под защитой султана» (memalik-i mahruse) раскинулись на необъятные расстояния – примерно три миллиона квадратных километров при максимальной площади (во второй половине XVII века), почти шесть Франций или больше четырех современных Турций. Империя простиралась от предгорья Атласа до края Иранского нагорья. Она раскинулась от истоков Днестра до первого нильского водопада в Асуане. Во власти империи находились две трети побережий Средиземного моря – более 12 000 километров лишь континентальных побережий, не включая острова. Империя занимала целиком или частично в течение нескольких столетий или нескольких десятилетий территории многих современных государств: на Балканах и в Восточном Средиземноморье – Болгарии, Сербии, Боснии и Герцеговины, небольшой части Хорватии, Косова, Черногории, Македонии, Албании, Греции и Кипра; в Центральной Европе – Венгрии, Румынии, Молдовы, Приднестровья и юго-запада Украины; в Азии – Турции, Армении, Грузии, Азербайджана, Сирии, Ливана, Иордании, Израиля, Палестинской автономии, Ирака, Кувейта, Саудовской Аравии и Йемена на побережье Красного моря; в Африке – Египта, Северного Судана, побережья Эритреи, Туниса, Северного Алжира и части Ливии.

Упоминания о необъятности империи встречаются в рассказах путешественников, руководствах мореплавателей и военных путевых заметках. В картине мира османских географов империя располагалась не на пяти континентах, а в семи «климатических поясах» – продольных зонах между северным полюсом и экватором. Долгое время подобная космография скорее являлась продолжением мистических и эсхатологических традиций, нежели соответствовала практическим целям. В 1646 году «Джихан-нюма» Кятиба Челеби[30] стала первым последовательным, систематическим и эмпирическим описанием земного шара[31]. И хотя в XIX веке школьные учебники по географии и атласы уже издавались, география как научная дисциплина утвердилась только в эпоху юнионистов (1908–1918). Не по этой ли причине историки не всегда могли объяснить пространственные особенности изучаемых обществ?