Другая единственная - Колесникова Наташа - Страница 9

Но теперь руки развязаны. Правда, до сих пор уход казался не самым умным решением. Под прикрытием старого лиса с большими связями он был неуязвим, мог делать все, что хотел. И делал. И сделал. Построил свою замечательную дачу, счет в банке намного увеличил. И дальше, с учетом новых отношений, мог бы наращивать свою прибыль быстрее и надежнее. Да не мог. Выпала такая фишка, которая просто вынуждала его заняться своим бизнесом. Булыгин сделал ошибку, и очень хотелось заставить его пожалеть об этом. И не только об этом.

Самарин тронулся с места, погнал машину вперед по не очень широкому шоссе.

К вечеру Самарин успел сделать многое. Договорился об аренде большого склада, завтра можно заключить договор и заняться его обустройством, переговорил с самыми солидными партнерами, как поставщиками, так и покупателями. Сделал то, что считалось бы предательством, если бы работал на Булыгина, однако сейчас, когда Булыгин сам «кинул» его, это считалось вполне нормальным ходом событий. Главное — напор по всем направлениям, непрерывное давление и намек на гарантию успешной продажи новых партий мебели и сантехники. Люди на другом конце провода хорошо знали, что именно Самарин поднял фирму Булыгина, именно с ним всегда выгодно работать — ну есть у человека чутье и умение продать товар, что приводит к выгоде и производителей, и магазинов. Булыгин, наверное, понимал, кто станет его конкурентом, и получил его.

Приятно было слышать, что партнеры по бизнесу полностью понимают его. Было несколько звонков из других солидных фирм-дилеров, предлагали должность генерального менеджера с куда большим окладом, чем у Булыгина, видимо, новость о его уходе уже распространилась среди коллег-конкурентов. Он поблагодарил и отказался. Хотелось наказать бывшего босса, и вроде бы получалось. Люди, которые работали с ним и всегда были в прибыли, разумеется, не хотели ее терять. Работать с новым руководством «Центуриона» намного рискованнее, чем с новой фирмой, которую возглавляет хорошо знакомый, удачливый менеджер.

В шесть вечера позвонила Лена:

— Паш, я нашла вполне приличный офис на Можайке, пять комнат, пока, я думаю, хватит. Уже прикинула список оборудования, нужно решить вопрос с сотрудниками. которые будут заниматься ремонтом и мебелью, ну и прочим, и охраной.

— А я нашел склад, огромный! И уже почти заключил договоры на несколько сделок, которые принесут нам первую прибыль. Кстати, Генка и Маша согласны, как и прежде, работать под твоим чутким руководством. Л Влад займется охраной.

— Ну ты даешь, Пашa! Как только успеваешь все?

— Да как-то все так… Ты мне лучше скажи, наш уважаемый Петр Иванович сильно обрадовался твоему решению?

— Сказать, что был счастлив, не могу. Но и особых возражений не последовало.

— Серьезно?

— Да.

— Это плохо. Он человек злопамятный, не иначе задумал какую-то гадость нам подстроить.

— Знаешь, я уже не девочка и сказала ему так, что возражений просто быть не могло. А он далеко не мальчик, все понимает и хочет лишь одного — спокойно заседать в Думе.

— Ну хорошо, Лена, завтра в десять мы должны встретиться… Вначале у офиса, хочу посмотреть, что ты нашла, а потом поедем на склад, ты оценишь, что я нашел. О’кей?

— Записывай адрес, в десять буду ждать тебя у подъезда.

Самарин записал адрес, попрощался и выключил трубку радиотелефона. Значит, завтра с утра — офис, потом склад, потом нужно Генку Павловича и Мату Силкину попросить приехать в новый офис, составить примерную смогу на первоочередные расходы… Влад пусть тоже приезжает, занимается вопросами охраны, и — вперед! А там и первые контракты не за горами. Самарин довольно усмехнулся, выключил компьютер, остановил свой взгляд па фотографии смуглой красавицы, что стояла на столе. Взял се, внимательно посмотрел в черные глаза, поцеловал губы на фотографии.

— Я выкарабкался, Габриэла… — прошептал он. — Как и обещал тебе.

Он проснулся от того, что чья-то рука, несомненно женская, ласково гладит его по щеке. В мозгу промелькнуло — неужели Эльза все-таки пришла с ним в номер? Вроде бы расстались с ней в ресторане, по-хорошему, по-дружески расстались. Но может, он не все помнит? О Господи, только не это. Даже глаза открывать не хотелось, потому что в тот миг лишь одна мысль пульсировала в мозгу — поспать бы еще пару часов, а лучше четыре-пять.

Он все же открыл глаза и дернулся в сторону, увидев огромные черные глаза, волнистые черные локоны, падающие на щеку. Старательно зажмурился, пытаясь понять — это сон или бред? Или явь?! Снова открыл глаза… Да, это была она, Габриэла, испанское утро (с похмелья ничем не отличающееся от русского) уже давно наступило, в номере было светло.

— Габи? Это ты? — изумленно пробормотал он, чувствуя, как резко отличается его отношение к женщине от того, что он чувствовал минуту назад. Просто кардинально меняется, и связана эта перемена со смуглой красавицей, которую он хотел бы и находясь при смерти, а не то что страдая похмельным синдромом. — Я ждал тебя вчера целый час, но…

— Не дождался и поэтому напился?

— Да, поэтому, — честно признался он.

— Как мне нравятся мужчины, которые не хитрят, а все Я говорят просто и понятно! — с улыбкой сказала она. — Я Прости, Павел, я не смогла вчера… бабушке плохо стало, Я пришлось врачей вызывать. Как хорошо, что ты напился!

Как ни было заторможено его сознание, а сумел подумать: интересно, если бы его жена, когда еще не была женой, увидела жениха в таком состоянии, согласилась бы выйти за него замуж? Вряд ли…

— Габи, ты такая красивая… — пробормотал он, глядя на нее с таким восхищением, что она тихо засмеялась, опустив голову.

— И такая виноватая перед тобой. Тебе Лурдес передала, что я не пришла по уважительной причине?

— Да, передала… Нет, пожалуйста, ты не виновата. Я понимаю — бабушка заболела… Знаешь, мне было приятно, что в такой ситуации ты все же помнила обо мне.

Она сидела рядом на кровати, смотрела чудесными черными глазами, и он уже чувствовал, что тонет в них, растворяется, не соображает, что делает. Осторожно обнял ее, но Габриэла отстранилась, встала с кровати.

— Если виновата, то постараюсь исправиться, — сказала она.

Стремительно разделась, оставшись только в белых трусиках, легла рядом с ним. Он все видел перед собой ее красивые груди, а ее рука обнимала его, а губы уже искали его губы, нашли и жадно припали к ним.

— Габи…

Он сам потом не мог понять, как в таком состоянии хотел, хотел и хотел ее, а она его тоже хотела. Ничего похожего в его жизни никогда не было. Час, наверное, прошел, когда они оба со стоном повалились на одну подушку. И несколько минут лежали, тяжело дыша, не в силах сдвинуться с места. Но его рука по-прежнему ласкала ее красивое тело. И ее рука расслабленно трогала его.

— Павел, ты уже считаешь меня проституткой?

— Нет, Габи, нет. Я тебя люблю уже второй день… С тех пор как увидел, влюбился… жить не могу без тебя, правда.

Она усмехнулась, над верхней губой заметнее стали капельки пота. Он слизал их языком.

— Второй день — это очень долго, да?

— По-всякому бывает. Иногда и минута — очень долго. Я, когда увидел тебя, захотел отдать все, что у меня есть. Просто так, чтобы ты хоть немного стала счастливее.

— Знаешь, ты вчера получил правильно, я не терплю такого отношения к себе. И смотреть бы в твою сторону не стала, но потом посмотрела и увидела — у тебя такая тоска в глазах… А потом поговорила и поняла — ты хороший человек, только очень грустный и несчастный. Почему?

— Сперва ты расскажи, почему уехала из России?

— Очень просто. Дедушка в тридцать седьмом еще маленьким приехал в Россию, тогда многих детей привезли. Женился потом на бабушке, тоже испанке. Так что по матери я чистая испанка, а отец был русский, но он умер. И дедушка тоже умер. А бабушка стала наследницей дома в Корринто, и мы, три женщины, приехали в девяносто пятом сюда. Мама умерла, и мы живем теперь с бабушкой. Мне тогда было семнадцать, и я свободно говорила на двух языках. Теперь тоже говорю…