Последний контакт 3 (СИ) - Ильичев Евгений - Страница 4

Простым смертным банальная жареная картошка с луком (а на продскладе «Прорыва» имелись и такие продукты) после двух-трех месяцев полета могла показаться пищей богов. Что уж говорить о таком изысканном блюде из натуральной муки, яиц и яблок, как шарлотка! Касаткина все эти нюансы знала заранее, так что весь разыгранный ею спектакль был придуман именно с расчетом на такой исход.

«Кушай, кушай, мальчик, — удовлетворенно подумала девушка, глядя, как матрос, не мешкая ни секунды, запихал кусок предложенного пирога себе в рот. — Спать крепче будешь».

Минутой ранее, еще до того, как ступить на порог медсанчасти, она вколола в этот самый кусок пирога снотворное, коим разжилась еще два месяца назад. Первые дни после массового психоза она могла спать только на лекарствах, а потому майор Ратушняк, начальник медслужбы, регулярно выдавал ей препарат «под роспись», даже не представляя, что девушка задумает попридержать излишки до лучших времен. И вот эти самые «лучшие времена» настали. Ей позарез нужно было поговорить с пленником тет-а-тет, без посторонних ушей. А для этого необходимо было устранить охранника. Именно поэтому пирог, приготовленный золотыми руками кока Саши, оказался сегодня как нельзя кстати.

Касаткина смотрела на жующего матроса и буквально каждой клеточкой своего тела ощущала чувство стыда, ведь её первоначальный план подразумевал именно нападение на матроса исподтишка и оглушение его стазером.

По камере пронесся легкий мелодичный звук — сигнал разблокировки дверей, к которому Роман уже успел привыкнуть. Следом с тихим шелестом открылась и сама дверь. Кто-то вошел. Автоматически зажегся неяркий свет — на борту земного звездолета, судя по всему, уже царила ночь, но Роману все же пришлось зажмуриться.

— Это я, — прозвучал знакомый женский голос, после чего дверь за визитером закрылась. Повторный мелодичный звук возвестил о срабатывании замка.

Роман медленно перевел взгляд на вошедшую девушку. Секунд десять он потратил на то, чтобы сориентироваться — переход от сна к бодрствованию обычно столько и занимал. Роман не знал, как спят обычные люди, но подозревал, что им на пробуждение требуется гораздо больше времени. Эта его привычка спать с открытыми глазами удивляла землян, для Романа же в этом не было ничего необычного. Попробуй-ка закрыть глаза, когда твои веки парят вместе с кожей в метре от глазных яблок! Не была исключением и Варвара Сергеевна Касаткина — доктор наук, физиолог, лингвист и по совместительству научный руководитель полета на «Прорыве». Она тоже удивлялась этой особенности сна Романа.

С Касаткиной Роман познакомился относительно недавно, однако уже успел привыкнуть к ее ежедневным визитам. Эта молодая женщина довольно быстро завоевала его доверие. Они часто и подолгу беседовали, порой обстоятельно и продуктивно. Похожие беседы с Романом часто вела мать еще до своего перерождения. Правда, в отличие от Касаткиной, Мирская называла такие беседы уроками жизни. Варвара Сергеевна же предпочитала другое название — их беседы она называла «продуктивным контактом». Бывало и так, что говорили они часами практически ни о чем, и эти беседы для Варвары Сергеевны были не менее важны, чем те, в которых она узнавала от Романа подробности его пребывания на «Юкко». Бывали и такие дни, когда Роману необходимо было побыть одному и подумать над тем или иным вопросом. В такие дни их беседы не клеились, Роман отмалчивался, а Касаткина обзывала беседу «непродуктивной», цокала языком, качала головой, что-то записывала в свой планшет и удалялась.

Эта девушка была… (тут Романа подводили пробелы в социализации — он не знал, как именно охарактеризовать качества своей новой знакомой)…она была другой. Именно другой, никак иначе объяснить то чувство, которое Роман испытывал в ее присутствии, было нельзя. Она выгодно отличалась от тех людей, с которыми Роман общался сразу после эвакуации с «Осириса». Хотя эвакуацией это мероприятие можно было назвать лишь с большой натяжкой — скорее, это был штурм с последующим пленением.

Людей, штурмовавших пустой «Осирис», Роман охарактеризовал как жестоких и грубых. Поначалу он даже решил, что все люди таковы. Однако дальнейшие события показали, что он ошибался — бывают и похуже. Был даже момент, когда ему пришлось бороться с собой — не так, совсем не так он представлял себе людей. Тех самых людей, чьей представительницей была его мать, тех, к которым она стремилась вернуться, тех, к кому она причисляла и его самого. В какой-то момент Роману даже пришла в голову мысль, а не поспешил ли он с выбором стороны. Может, все же стоило прислушаться к матери-ваэрру? Может, в новой своей ипостаси Валерии открылось то, что Роману, да и ей самой раньше было недоступно? И надежду на то, что эта мысль может быть заблуждением, принесло именно знакомство с Касаткиной.

До нее с ним общались разные люди. В основном военные — Роман понял это по их унифицированной форме. Те же из них, кто форму не носил, были одеты в унифицированные гражданские костюмы наподобие тех, какие носили члены экипажа «Марка-10». Подобный костюм носила и его мать. Однако и они вели и держали себя так, как это делали военные. Общались они с Романом сухо, больше спрашивали, а точнее, допрашивали. Было чувство, что они боятся его или как минимум крепко ему не доверяют. А как иначе объяснить то, что они раз за разом задавали ему одни и те же вопросы?

До знакомства с Касаткиной парень успел испытать на себе все виды и формы допросов. Были и перекрестные, и допросы с пристрастием. Бывало, что многочасовые беседы резко прекращались, и о Романе словно забывали. Он мог провести в полной изоляции, без еды и питья несколько дней, и лишь когда его организм начинал давать ощутимые сбои, допросы возобновлялись с удвоенной силой. Особенно сложными для него были ночные допросы, когда дознаватели часами задавали одни и те же вопросы в разных вариациях, постоянно сменяя друг друга. Днем же при этом спать Роману не позволяли, таская его на всевозможные тесты и проверки. Когда оных не проводилось, сон отгоняли громкими звуками, понижением температуры воздуха в помещении и постоянным мерцанием света.

Чего именно люди добивались таким способом, Роман не понимал. Возможно, они ждали его прокола, искали, нет, даже не искали — они жаждали уловить в его ответах несоответствия и алогичность. Хотели поймать его на расхождении в показаниях, на нестыковках в мелочах. Но Роман такой радости им не доставил. Раз за разом он отвечал на все вопросы одинаково, так и не сделав ни единой осечки. Это обстоятельство, однако, не принесло ему никаких дивидендов, скорее, даже наоборот. Его ответы не устраивали дознавателей. Они не вписывались в их картину мира, в их интерпретацию того, что именно происходило на «Осирисе-3» после визита на него членов экипажа «Марка-10». Его упорное отрицание причастности к гибели этих людей их раздражало. Раз за разом они предъявляли ему обвинения, приправляя их все новыми и новыми предположениями о том, как именно он убивал тех людей, чьи трупы были обнаружены в одной из секционных «Осириса-3». Дознаватели пытались оперировать фактами, давили на его биологическую программу — мол, Романа кто-то запрограммировал на убийства, но он с легкостью разбивал все эти бредовые теории своей простой и логичной правдой. Романа даже пытались запугать нейроинтерфейсом «Осириса-3» — дескать, вот-вот им удастся подключиться к ИИ звездолета, и уж тогда они смогут восстановить всю картину целиком. Роман же знал наверняка, что это блеф. Никаких логов в главном компьютере «Осириса» не сохранилось — это раз. И второе — даже если им и удалось бы провернуть такое, ничего они там не нашли бы, поскольку Роман рассказал им правду.

Не приносили дознавателям плодов и различные комбинации препаратов, которыми его пичкали, не помогала и аппаратура, к которой его подключали. Раз за разом, от допроса к допросу все указывало на то, что Роман не врет. Проблема была в том, что доказать свои слова он ничем не мог. Он и рад бы был предоставить людям хоть какие-то вещественные доказательства — скажем, дневник Валерии Мирской, в который она скрупулезно записывала все, что с ней происходило на «Юкко». Это существенно облегчило бы всем жизнь, ведь мать вела этот дневник несколько лет подряд, вплоть до своего полного перерождения. В этом дневнике хранилась вся информация о «Юкко» и ваэррах. Послужило бы доказательством и тело расчлененного ваэрра в первой секционной «Осириса». Однако тело ваэрра они с Валерией утилизировали сразу после того, как она полностью изучила и законспектировала свои наблюдения, а дневник, судя по всему, убыл к Земле на «Юкко» вместе с его владелицей.