Черные ножи (СИ) - Шенгальц Игорь Александрович - Страница 34

— Так что будем делать с моей… хм… бандой? — вернулся я к актуальной теме.

Светлов глубоко вздохнул, чуть помрачнел, возвращаясь мыслями в текущий день, и сказал:

— Сейчас позвоню кое-куда. Жди!..

Ожидание затянулось. Пока Светлов что-то согласовывал и утрясал, звоня то по одному номеру, то по другому, переругиваясь, договариваясь, споря и даже слегка угрожая, я следил за моими малолетними бандитами, втайне опасаясь, что они не выдержат и дадут деру из этого учреждения. Но дети сидели смирно, скушав все, что им принесли и ждали.

Пташкина — та самая неприятная девица с луковкой на затылке вместо прически, сильно удивила меня. Она умудрилась разговорить девочек, а потом, одну за другой, отводила в душевую комнату — холодная вода была в доступности, а теплую как-то оперативно нагрели, и возвращались они оттуда счастливыми и довольными. Все же простой душ меняет человека до неузнаваемости.

Остальных я как-то не успел запомнить, но когда после короткой помывки Пташкина привела обратно Аньку, я не нашел слов. Грязное личико теперь блестело чистотой, хотя сама девочка еще слегка дрожала от коридорных сквозняков. Зато волосы уже не торчали колуном, а были насухо вытерты и обмотаны полотенцем опять же из местных запасов. И главное, девочка улыбалась расслабленной, спокойной улыбкой. Она словно позабыла на время обо всех трудностях, проблемах, и просто ценила короткий момент счастья.

И даже парни смотрели на своих девчат иными глазами, словно бы рассмотрев в них что-то новое. А Пташкина уже руководила дальше, заставляя одного из местных проводить и мальчиков в душевую. И через полчаса все обрели видимость чистоты, жаль только, что грязную и вонючую одежду поменять пока что было не на что. Но это мелочи, главное — вода смыла с ватаги потенциальных убийц все былые грехи, превратив их в тех, кем они и являлись — в обычных напуганных детей.

— Ну все, я договорился! — Светлов подошел ко мне с очень довольным видом. — Мы отправим их в Миасс с автобусом через пару часов. Если хочешь, можешь сопроводить.

Я бы очень этого хотел, но ехать за сто километров означало, что сегодня я домой уже не вернусь. Дело клонилось к вечеру, а я и так задержался. Еще нужно было навестить Леху, узнать, как у него дела.

— К сожалению, не смогу… но я очень благодарен тебе, товарищ Светлов…

— Давай просто по имени, Дима! — предложил секретарь, и я с радостью пожал протянутую руку.

— Навещу при первой же возможности! — пообещал я. — Сейчас только дела немного разгребу…

— По поводу статьи, — напомнил Евгений, — ты это… не говори про нас… я же не для известности, а просто детям помочь…

— Спасибо тебе! — искренне сказал я. — Ты настоящий человек!

Светлов лишь отмахнулся, но я видел, что ему приятны мои слова. Пташкина не отходила от девочек, наседкой крутясь вокруг них, и я понял, что мое дальнейшее присутствие здесь не обязательно.

— Пока, Анька, — негромко попрощался я с чудесной девчулей, пытавшейся убить меня какие-то пару часов назад, — живи счастливо!..

Когда я вышел на улицу, уже изрядно стемнело. В декабре вообще вечереет рано и как-то внезапно. Напротив школы у афишной тумбы стояли и негромко переговаривались между собой две девушки, время от времени хихикая.

Заинтересовавшись, я подошел ближе, девицы как раз убежали вперед по улице, и я увидел крупный плакат, болтавшийся углами на ветру, на котором большими разноцветными буквами было выведено: «Встречайте Новый 1943 год вместе с нами в Гортеатре! „На всякого мудреца довольно простоты“ — комедия Александра Островского в исполнении артистов Академического Малого театра г. Москва. С 21 часа концерт и танцы! Живой оркестр! Весь сбор поступает на строительство танковой колонны».

Казалось бы, идет война. Мы, пусть и находимся в глубоком тылу, но должны пахать за троих: за себя и за двух товарищей на фронте. И тут концерт, да еще какой! Всю труппу Академического Малого театра эвакуировали в Челябинск еще в 1941. А это более двухсот человек. Тетя Зина — большая любительница театра, рассказывала, что доставленные чуть позже декорации оказались слишком велики для местной сцены «Гортеатра», располагавшегося в здании бывшего «Народного дома», и их пришлось переделывать, частично обрезав. Актеров разместили кого куда смогли: по семьям, школам, гостиницам. Кто-то даже жил в самом театре в театральной уборной, где заколотили все окна. Челябинские же актеры, на время уступившие «Гортеатр» москвичам, около года работали в Шадринске.

И это было правильно, показывать, что жизнь продолжается. Что война рано или поздно окончится и начнется светлое и чистое время — наше будущее. После таких спектаклей и концертов люди выходили окрыленные, набираясь новых моральных сил, подпитываясь энергией, которую дарили актеры.

Интересно, еще можно достать билеты? Можно было бы пригласить с собой Анастасию Павловну, если она, конечно, согласится. Надо будет заглянуть в кассы, вот, правда, с деньгами у меня не густо… но наскребу как-нибудь. Если что, у тетки займу — не откажет. А отдам с зарплаты. Вот только с билетами могут оказаться проблемы — на такое мероприятие многие захотят попасть.

Подойдя к дому, где жил Леша, я увидел темную фигуру, вышедшую из арки прохода. На мгновение я напрягся, но тут же узнал покатые плечи Казакова. Бригадир сдержал обещание — за Лехой постоянно приглядывали, и даже сейчас, когда он вышел из больницы, подъезд сторожили.

— Дима, добрый вечер! — пророкотал Казаков и крепко пожал мою руку. Он был человеком большим, но вежливым и тактичным, вот только силу свою не всегда мог рассчитать. Рукопожатие вышло столь мощным, что я невольно охнул и затряс кистью в воздухе. Казаков смутился и добавил: — Прости!

— Ничего! Переживу! Ты Алексея охраняешь?

— Охраняю, — кивнул он. — И тебя дожидаюсь. Понимаешь… не справляемся мы… работы выше головы, и эти дежурства… сил не хватает, сказывается на качестве. Поэтому Петр принял решение выдернуть тебя обратно в город. Нужно чтобы Леша пока пожил у тебя какое-то время… так будет проще всего. Ты сможешь приглядеть за ним, а он за тобой. В одиночку никуда не ходите, только вдвоем.

— Значит, никаких новостей о преступниках?

— Нет. Ни в больнице, ни после выписки к Алексею никто не приходил, никто не проявлял интереса. И зуевцы вели себя спокойно, никакой паники не проявляли, работали, как обычно. После шли по домам. Полагаю, это ложный след. Они нормальные трудяги, наш Леша что-то перепутал.

— Но кто-то ведь ударил его по голове? — не согласился я, хотя мысли Казакова были мне понятны.

— Скорее всего, это была случайность…

Не поспоришь. После того, как буквально несколько часов назад меня чуть не прикончила свора беспризорников, я уже ни в чем не был уверен.

— Но все же так сразу прекращать наблюдение не будем, и если хоть что-то… хотя бы какая-то мелочь заставит нас засомневаться в честности этих людей… решено, сразу идем в отдел, пусть компетентные люди дальше сами решают.

Это было тактически и стратегически верно, вот только в отделе нам могли задать логичный вопрос — а что же вы сразу не пришли, еще с самыми первыми подозрениями? Ведь завод — стратегически важный объект с особым уровнем и секретности, и безопасности, и даже с намеком на подозрение нужно идти и докладывать о своих сомнениях. Мы этого не сделали. Теперь, получается, сами подпали под статью о недоносительстве. Но я, да и остальные, не могли вот так просто обвинить своих коллег в том, чему не было ни малейших доказательств. Это было подло. Сами виноваты. Помнил я эти разговоры в будущем о «миллионах доносов», когда каждый, мол, писал на каждого. Так вот, это точно не про нас! Ни один член нашей бригады даже под угрозой собственной безопасности не хотел писать безосновательный поклеп.

— Я понял… скажи, а Михалыч сделал анонимный звонок в милицию? Он хотел, чтобы к палате приставили охрану.

— Звонил, — кивнул Казаков, — но там не прислушались. Никакой охраны не приставили. К счастью, обошлось.