Черные ножи (СИ) - Шенгальц Игорь Александрович - Страница 30

Белый густой дым шел из трубы, в предбаннике было тепло, мы быстро скинули с себя одежду и подхватили пару веников, развешенных на стенах. Из парилки дохнуло плотным жаром.

— Ох, и люблю я это дело! — голый Васютин натянул на голову круглую банную шапочку, валявшуюся на лавке. — У нас в деревне всегда два раза в неделю топил! Баня — это сила, здоровье и вечная молодость!

Мы быстро заскочили в парилку, стараясь не выпустить наружу жар. Внутри были две короткие лавки, сколоченные буковой «Г».

— Молодой, ты как, вытянешь по полной или слабоват еще? — улыбнулся Евсюков. — Смотри, я сейчас так жару дам, что мало не покажется!

— Вытяну! — ухмыльнулся я в ответ. Баню я любил и жар выносил хорошо.

— Ну, смотри, сам напросился! — хмыкныл командир и плеснул на камни воды. Тут же зашипело, вверх взметнулся белый пар, и в нашу сторону пошла волна жара.

Некоторое время мы сидели, наслаждаясь и отдуваясь, а Евсюков периодически подбавлял пару. Выходили в предбанник, чтобы чуть освежиться, и вновь возвращались. Потом Васютин взял березовый веник, и я первым лег на лавку.

Отхлестал он меня знатно, умеючи, но когда я встал, то удивился, почему мое тело оказалось таким легким и невесомым… я почти парил. Ощущения были такими, словно у меня выросли крылья, и ощущал я себя совершенно по-другому — новым и полным сил. Пока Васютин обхаживал Евсюкова, я выскочил в предбанник, а потом, подумав, вынырнул из сруба голышом и прыгнул в ближайший белоснежный сугроб.

Мама дорогая! Мое тело моментально обдало холодом, я вскочил, заорал диким голосом и обтерся снегом с головы до ног, после чего незамедлительно вернулся в прогретую баню.

Боже! Какое блаженство! Не передать словами… ты словно умер и вновь родился, мгновенно исцелив все былые раны. Я вновь заскочил в парилку и заменил теперь уже командира на вениках, пройдя ими по телу кряхтящего от наслаждения Васютина.

Нашей группе выделили чуть больше времени, в счет сегодняшних заслуг, и мы этим беззастенчиво пользовались.

После немного почаевничали уже в бараке, а потом разошлись по своим кроватям.

Так крепко и сладко, как этой ночью, я не спал уже много дней.

А утром меня ждал сюрприз.

— У меня для тебя две новости, Буров! — Евсюков подошел ко мне рано утром, когда я шел в барак из умывальни, расположенной чуть в стороне. — Хорошая и плохая! С какой начать?

Я с подозрением взглянул в его суровое лицо. Уж не шутит ли товарищ испытатель восьмого разряда? Прежде в розыгрышах он замечен не был, и хоть не до смеха было всем, кто работал на полигоне, но без юмора человек не выживет — это каждый знает…

— С хорошей, — выбрал я, — хоть порадуюсь немного… а то если начнете с плохой, то и хорошая не в радость будет.

— Верно мыслишь, товарищ Буров! Итак, хорошая новость заключается в том, что тебя отзывают обратно на завод. Как видно, производство не может без тебя обойтись!

Умел Евсюков подколоть, ничего не скажешь. Но зачем меня столь срочно возвращают обратно? Вряд ли это связано со вчерашними успешными стрельбами или с Зальцманом. Он, конечно, похвалил меня, но, наверняка, тут же и забыл о моем существовании — у Народного комиссара были заботы посерьезнее. Да и Корякин говорил о неделе на полигоне, не меньше… и я никак не рассчитывал вернуться домой до нового года, до которого, кстати, осталось всего несколько дней.

— Я же тут всего три дня…

— Ничего не знаю, Дмитрий, уж извини. Мне сообщили, я передал. До обеда отработаешь, а потом уедешь на автобусе. До вечера можешь быть свободен, а с завтра с утра решай все вопросы уже со своим бригадиром, — тут он резко посерьезнел и добавил: — А от себя могу сказать — ты молодец! Выручил вчера весь наш экипаж!

— Повезло… — привычно отбрехался я. Но Евсюкова так просто было не провести. Он вчера, хоть и толком не видел, как я стрелял из пушки, но времени сопоставить некоторые факты у него хватило.

— Это не везение, братишка, это опыт… а уж где ты его набрался, тебе виднее…

Вот ведь черт! Не хватало еще, чтобы Евсюков начал делиться своими выводами с остальными. Тогда уж точно на меня обратит внимание отдел НКВД завода, а с ними шутки плохи. Они вообще ребята без чувства юмора.

— А плохая новость? — перевел я разговор на менее опасную тему.

— Просили передать, твой друг очнулся в больнице. Не знаю, о ком речь, но сообщили — проблемы у него с головой — не помнит ни черта… куда шел, кто напал — ничего сказать не может! Может, для этого и вызывают обратно — вдруг увидит тебя и сразу память вернется…

Я шумно выдохнул. Слава богу, Леха выкарабкался! В глубине души я опасался, что удар был слишком сильным, и он все же умрет. Счастливое везенье встречается лишь в книгах и фильмах, а в жизни все обычно складывается куда более печально. Но… он сумел!

— Спасибо! Я все понял, к обеду буду готов.

— Но до обеда ты еще наш! Поджог, пробитие и еще много чего, ты не забыл?..

Забудешь тут.

Мы подготовили танк, после отогнали его в низину, выбрались наружу, а дальше пошло-поехало. Сначала машину начали забрасывать бутылками с горящим бензином. Фотограф щелкал и щелкал затвором аппарата, делая снимки с разных ракурсов. Затем решили пройти проволочное малозаметное препятствие. Прошли успешно, опять фото. После приказали пройти замерзший ручей. Сделали. Без нареканий и проблем.

И тут настало время главного представления. Танк велели поставить на пригорок, чтобы его было видно со всех сторон, и начались стрельбы по изделию бронебойными снарядами 37-мм и 45-мм. Штампованная башня из 45-мм бронелиста без проблем выдерживала попадания, но потом вдарили снарядами помощнее, и первый же выстрел 88-мм зенитным орудием прошил танк насквозь.

— Жалко машинку, — негромко пробормотал Васютин, наблюдавший за расстрелом танка. — Из такого ствола, да прямой наводкой — без шансов, сразу понятно было. Если в реальном бою так прилетит — это смерть.

— А ты всегда думай и не подставляйся, — парировал Евсюков, — маневрируй, ищи естественную защиту — деревья, овраги, — прячься, выезжай углом. Нет такой брони, которую не пробить. Но есть опыт мехвода, и именно ты обязан сделать так, чтобы экипаж уцелел.

— Завтра же напишу новое заявление, — сплюнул в снег Васютин, — в этот раз не посмеют отказать!..

И тут то же самое. Все стремятся попасть на фронт. Желание, непонятное многим, живущим до или после, но совершенно понятное любому местному. Идти и защитить. Семью, страну, свой образ жизни. Если не ты, то кто? Реально, кто? Никого! Есть только ты, и такие же, как ты: близкие, знакомые, одноклассники, друзья — миллионы людей, живущие рядом с тобой.

После обеда, собрав свои немногочисленные пожитки, я сел в автобус на самое дальнее место. Водитель был тот же самый, а вот пассажиров в этот раз, кроме меня, и не было. Ни одного рабочего в салоне не присутствовало. Я даже засомневался, не перепутал ли чего Евсюков… ведь не из-за одного же меня будут гонять машину до города? Но потом явилось начальство, и все встало на свои места. Меня просто прихватили заодно, а автобус пригнали из-за более высокопоставленных персон.

Зальцман в своем неизменном кожаном пальто, широким шагом зашел в салон, приметил меня и благосклонно кивнул. Надо же, запомнил! Следом за ним вместе вошли еще несколько человек — по виду серьезные начальники. Они расселись впереди и тут же начали громко дискутировать между собой. Я не прислушивался, думая подремать, как обычно делал в дороге, и даже почти уснул, но тут меня кто-то похлопал по плечу, а когда я дернулся и открыл глаза, то увидел Исаака Моисеевича, сидевшего на соседнем месте и с интересом смотревшего на меня.

— Ты в чьей бригаде работаешь? Корякина, верно? Я навел справки, но решил уточнить. Сам понимаешь — ошибки случаются.

— Верно, у Корякина Петра Михайловича, — недоуменно кивнул я, не понимая, зачем самому товарищу Народному комиссару понадобился какой-то мальчишка, пусть и умеющий хорошо стрелять.