Вторая жизнь Арсения Коренева (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 16

— Нет-нет, Андрей Иванович, всё верно.

— Так и не приходил в сознание? — продолжил я допрос.

— Нет, не приходил.

Чувствовалось, что Анатолий Борисович не очень-то доволен тем, кто какой-то интерн вмешивается в разговор двух опытных врачей. Но я не собирался изображать испуганную овечку, имея за плечами большой врачебный опыт.

— А вообще, конечно, жаль парня, — вздохнул Настин.

— Жаль, — поддержал Анатолий Борисович. — Жена молодая, двое детишек… Сам вообще сирота, детдомовский. На машиностроительном работает… Работал. Как жена одна детей на ноги ставить будет… Родни у неё в Сердобске, я так понял, тоже нет, деревенская.

Жить бы и жить, детей воспитывать… Эх!

— А лечите чем? — спросил я.

Теперь и Настин поглядел на меня с любопытством, но без раздражения, которое сквозило во взгляде завотделением.

— Ну же, Анатолий Борисович, рассказывайте, — кивнул ему главврач. — Стажёр у нас перспективный, может, изобретёт новый способ лечения менингита.

Опять подкалывает или он это серьёзно? Ну да ладно, не будем обращать внимания на такие мелочи.

— Вводим ампициллин в сочетании с цефтриаксоном, — сказал заведующий отделением. — Также применяем глюкокортикостероидные препараты, в частности преднизолон. С целью уменьшения гидроцефалии и отека мозга назначили дегидратационную терапию с фуросемидом. Пациент подвержен судорогам, поэтому вводим ему ещё и хлорпромазин.

— А если попробовать эндолимфатический способ введения антибиотиков? — предложил я.

— Что ещё за способ? — недоверчиво уставился на меня Зобов.

Настин тоже выглядел слегка удивлённым. Чёрт возьми, я и забыл, что в СССР Минздрав разрешит использовать этот метод только в 1985 году. Вот же ляпнул, не подумав. Надо как-то выкручиваться.

— Да мне давали перевод статьи из журнала «Ланцет» почитать, там этот способ подробно описан. Суть в том, что антибиотик капельно вводят не в вену, а в лимфатический сосуд при помощи катетера мелкого диаметра. Антибиотик в таком случае минует гематолимфатический барьер и проникает непосредственно в зону поражения. Подкожно на стопе между 1 и 2 пальцами делается укол метиленовой сини. Окрашиваются лимфососуды. Выбирается тот, что покрупнее, препарируется, вставляется катетер, соединенный с капельницей — и вперёд! Пишут, что результаты лечения таким способом на порядок эффективнее обычного.

Зобов с Настиным переглянулись.

— Хм, а не сохранилось у вас случайно этого перевода? — спросил заведующий реанимационным отделением.

— Увы, мне давали его на время, я только это и выписал. Это ещё в институте я читал, где-то там и посеял выписку. Но по памяти могу записать.

— Ну хотя бы так… Я не слышал, чтобы в советской медицине использовали такой метод. А вы, Андрей Иванович?

— Тоже не слышал, хотя на всесоюзных конференциях бываю достаточно регулярно. Но вам удалось, молодой человек, меня заинтриговать. Да и Анатолий Борисович, думаю, тоже заинтересовался подобным способом лечения.

— Безусловно! — качнул головой Зобов.

— Попробуем поискать дополнительную информацию. Пока же придётся пользоваться старыми, может быть, не столь эффективными, как вы описали, но уже проверенными методами.

Ладно, подумал я, если не мытьём, то катаньем. Попробую на Паршине дар Рафаила. Надеюсь, что сработает. Тут, конечно, ситуация серьёзная, придётся пустить в ход третью функцию, а это пара несколько дней восстановления. Но неужели жизнь этого работяги того не стоит⁈

Нужно только проделать всё это без свидетелей. Как пробраться в реанимацию? Так-то по ходу интернатуры могу сюда и в ночное дежурство попасть, но когда это случится… А у «приговорённого» счёт идёт на дни, если не на часы, и ситуация с каждой минутой усугубляется.

Попросить Настина, чтобы меня допустили к умирающему? И как я это объясню? Не рассказывать же о том, чем меня снабдила «небесная канцелярия»! Да и кто поверит, даже если пациенту станет легче, или тем более я спасу его от гибели? Я и сам не до конца верю во всю эту мистику, хотя, казалось бы, после того как я помог матери и тётке, все сомнения должны отойти на второй план. Что уж говорить о научном сообществе… Так что нужно искать такой способ, чтобы всё обошлось без свидетелей.

Уходя, подмигнул дежурившей по отделению веснушчатой сестричке. Та одарила меня немного смущённой улыбкой.

Второй корпус — акушерство и гинекология. Створки одного из окон на втором этаже открыты, из него высунулась девушка с косынкой на голове, а внизу, судя по всему, стоял молодой папаша. О чём-то беседуют, но мы не подходили, прошли мимо.

— Вообще-то не положено окна вот так открывать, максимум форточку, ну да ладно, пусть пообщаются, — улыбнулся Настин.

Инфекционное отделение с боксами располагалось особняком, впрочем, это обычная практика. Туда тоже заходить не стали, не хватало ещё какую-нибудь заразу подцепить.

— А поликлиника где? — спросил я, когда мы шли снова к лечебному корпусу.

— Она чуть в стороне от главного входа, трёхэтажное здание белого кирпича, наверняка видели, когда заходили. Но туда вас вряд ли направят, хотя… Если кто-то из терапевтов, например, приболеет, и заменить будет некем, то можем и вас направить проводить приём граждан. Как вам такая перспектива?

— Да нормально, — пожал я плечами. — Думаю, справлюсь. Главное — поставить правильный диагноз и назначить лечение, либо выписать направление к узконаправленному специалисту.

— Верно мыслите, — одобрительно кивнул Настин. — Только вот ключевое слово в вашей фразе — правильно. Ошибётесь с диагнозом — и для вашего пациента всё может закончиться плачевно. Вплоть до летального исхода.

Наконец мы снова в его кабинете.

— Сегодня можете отдыхать, а завтра в половине девятого общебольничная конференция, — напомнил Настин перед тем, как я с чемоданом в руке покинул его кабинет.

Первым делом пошёл прописываться, проведя в паспортном столе всего минут пятнадцать, благо очереди вообще не было. Сразу же оттуда направился в военкомат. От больницы, может, и тридцать минут идти, а от паспортного стола почти час. Но всё же добрался, был поставлен на учёт, после чего наконец отправился к своему новому жилью на улицу Соловьиную.

И всё пешком, используя подсказку местных жителей, по пути попив водички из водоразборной колонки. Лет через тридцать они начнут исчезать повально, а пока любой мог напиться на халяву водички. К тому же не в каждом доме имелся водопровод, так что наличие таких вот колонок оказывалось как нельзя кстати.

На часах было уже почти половина третьего, когда я наконец нашёл нужный адрес. Это был вытянутый в ширину дом с двумя входами, отделёнными друг от друга заборчиком. Штукатурка местами отвалилась, демонстрируя дранку и потемневшие от времени доски под ней. Понятно, домику, может, лет сто, а то и больше. Интересно, кто тут жил до того, как его передали в собственность районной больницы?

Моя квартира, как я понимаю, справа, то есть ближняя по ходу нумерации домов. Участки разделены палисадом, за забором виднеется плодовый сад, в углу участка — будка сортира. Сбоку от калитки почтовый ящик с намалёванным на нём белой краской номером моей квартире. Внутри что-то белело сквозь проделанные снизу круглые отверстия. Открыть ящик труда не составило, если у соседей имелся маленький навесной замочек, то мой «замочек» представлял собой продетую через «ушки» алюминиевую проволочку, закрученную в короткую косичку.

Нижняя планка откинулась, и мне в руку выпала «Комсомольская правда».

— Это прежняя жиличка выписывала.

Я обернулся на голос. На крыльце 2-й квартиры стояла молодая женщина. Волосы спрятаны под косынку, в руках половая тряпка.

— Она только выписала на вторые полгода, как уехала в Пензу, — продолжала она. — Газеты так и приходят, мы каждый день считай вынимаем. А это вот сегодняшняя, я ещё не успела вынуть. Ну так теперь это будет ваша забота, до Нового года «Комсомолку» читать будете. Вы, наверное, тот самый интерн из Саратова?